— Но вы бы не явились, если бы не деньги. — Энн упорно настаивала на деловом характере их связи, притворяясь, что не замечает подрагивающего пульсирования, которое обещало ей то, что не купишь за деньги. Подлинную страсть.

— Да, — согласился он. — Если бы не твое предложение, я бы к тебе не пришел.

— Мужчину больше привлекает красота женщины, а не ее страсть, — вызывающе заметила Энн. С чего она это взяла?

— Ошибаешься. — Голос Майкла стал таким же шероховатым, как и его пальцы. — Только глупец ставит красоту превыше страсти.

— Тем не менее вы не заметили меня восемнадцать лет назад.

Энн прикусила губу, но было поздно: ее боль взлетела к потолку и отразилась от золоченых листьев бордюра. Грубый, в шрамах палец провел борозду по ее щеке и нежно погладил плотно сжатые губы.

— И все-таки ты здесь.

Губы Энн задрожали.

— Я помню… помню ту женщину, с которой ты танцевал. Помню, как ты смеялся. А разве не легче выполнять свои обязательства, если клиентка красива?

— Каждая женщина обладает неповторимой красотой. Знаешь, как изготовляют бархат?

Трудно было судить, чей пульс бился быстрее.

— Это ткань… из различных материй.

— Есть бархат, который производят из шелка. Шелковый бархат.

— Да. — Он был ужасно дорогим.

— В доме свиданий я наблюдал за тобой, когда ты сидела напротив, и хотел тебя, потому что ты хотела меня. А в вестибюле коснулся твоей щеки, — палеи обвел ее скулу, — и подумал…

У Энн перехватило дыхание.

— …подумал, что не знал ничего мягче бархата, пока не дотронулся до твоих ягодиц. У тебя бархатная кожа.

Нельзя позволять сбивать себя с толку.

— Мужчины не судят о женской красоте по податливости их зада.

В глубине его черных зрачков вспыхнул фиолетовый огонь.

— Уверяю тебя, женские задницы чрезвычайно притягательны для мужчин.

У Энн свело мускулы от воспоминаний, от желания.

Она облизнула губы. На мгновение ее язык коснулся грубой кожи на его пальце,

— Что ты можешь предложить мне в качестве любовника, чего не дал до сих пор?

Энн накрыла тень — это Майкл наклонился над ней и загородил солнечный свет.

— Близость, — пробормотал он; в его дыхании ощущался привкус кофе. И легонько лизнул ее.

А когда Энн закрыла глаза и потянулась навстречу губами, наградил долгим поцелуем, исследуя языком каждый уголок у нее во рту.

— Дружбу, — донеслось с дуновением воздуха.

У Энн никогда не было друга. Гувернантка ее учила и оберегала от деревенских детей, чтобы те не украли ее ради выкупа у родителей.

Энн крепко зажмурила глаза. Вкус кофе, замешенный на вкусе страсти, проник ей в рот.

Страсти ее… или его?

— Дружбу нельзя купить, — запротестовала она.

— На земле можно купить абсолютно все. — Майкл прикусил ее нижнюю губу. И уже после того, как причинил несильную боль, принялся жадно сосать. Как сосал до этого язык, соски, клитор… И соски, и язык, и клитор подрагивали в такт пульсации ее нижней губы.

Да, ее никто не ждал. Только слуги в городском доме, который арендовал стряпчий на время ее любовного приключения. Каково прожить с мужчиной — таким, как этот, — хотя бы месяц? Не спеша исследовать горизонты наслаждения, испытать все прихоти страсти, которые мужчина и женщина способны пережить вместе. То, что она и представить себе не могла. А Майкл не пробовал целых пять лет.

Освободив губы, Энн повторила сказанную в кебе фразу:

— У нас исключительно сексуальная связь.

Он взял ее за подбородок и не позволил отвернуться.

— Я предлагаю больше.

Энн судорожно сглотнула.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь.

Ночные свидания можно сохранить в тайне. Но если она решится открыто жить у любовника, начнут шушукаться слуги, пойдут разговоры. Слухи распространятся по всему Лондону и дойдут до Дувра. И она потеряет респектабельность, как недавно потеряла девичество.

— Я понимаю. — Обжигающие слова пролились ей прямо в рот. — Прошу, чтобы ты мне дала то же, что я верну тебе взамен. В обмен за власть над своим телом я требую власть над твоим.

— А те женщины, которых ты приглашал к себе… они принимали предложение?

Майкл потерся губами, и Энн почувствовала во рту его слюну.

— Я ни разу не предлагал клиенткам то, что предлагаю тебе.

Энн почувствовала, что тонет. В его жаре, в его аромате, в его дыхании, в его вкусе… День перешел в ночь, наступающее утро в день, перепутав прошлые и настоящие наслаждения. Энн ухватилась за реальность их диалога.

— Ты ни разу ни испытал близости в сексе или дружбы с женщиной?

Он отпрянул, жар отхлынул от ее лица, и теперь ее губы овевал прохладный утренний воздух. Пораженная внезапной переменой, Энн подняла глаза.

— Извини, я не имела права спрашивать.

— Я же сказал, можешь спрашивать о чем захочешь. — Уголки его губ дернулись. — Да, у меня была такая связь. Однажды, давным-давно.

Энн почувствовала легкий укол ревности.

— И что случилось потом?

— Она умерла, — бесстрастно ответил Майкл.

— Мне очень жаль.

В глазах Майкла промелькнуло удивление, словно ему ни разу не попадалась способная на сострадание женщина.

— Ты серьезно?

— Правда.

Наверное, она была исключительной женщиной, если заслужила любовь такого человека, как он.

— И не расстроилась, узнав, что я любил другую?

— Конечно, нет. С какой стати?

— А ты когда-нибудь любила кого-нибудь?

Энн встретилась с ним взглядом — сердце ее бешено застучало в груди.

— Один раз, очень давно.

Мимолетная грусть омрачила его лицо.

— Что с ним произошло?

— Не знаю.

Энн действительно не знала, что все эти восемнадцать лет происходило с Мишелем д'Анжем. Стряпчий не сообщил, что у него появились шрамы и что у него есть собственность в Лондоне и Йоркшире.

И еще не сообщил, что мужчина, некогда заслуживший громкое прозвище за свое умение удовлетворять женщин, пять лет не занимался своим ремеслом.

Прежде чем она успела предугадать намерения Майкла, он стащил с нее покрывало. Инстинкт взял верх: Энн потянулась за бархатным одеялом и за шелковой простыней, но упустила и то и другое. Она держалась изо всех сил, не желая поддаваться смущению, и не пыталась прикрыться руками. Он не имел права смотреть на нее в свете немилосердных солнечных лучей.

Черные густые ресницы прикрывали его глаза, когда Майкл исследовал ее наготу. А Энн невольно следила за его взглядом.

Ее соски потемнели и припухли, а груди по сравнению с ними казались невероятно белыми. Но не выглядели так, будто принадлежали старой деве. Скорее женщине, познавшей мужскую страсть.

— Женская грудь дает мужчинам наслаждение, — донеслось до нее, он дотрагивался до нее мучительно бережно, как до хрупкой драгоценности. — Женщину надо ценить. Это важнее, чем удовлетворить клиентку.

Под тяжестью его руки сердце Энн снова неистово забилось. Она видела его шрамы — мясистые рубцы — и ощущала их собственной кожей. Края твердые и горячие. Но и ее соски под его ладонью тоже твердые и горячие. И рука и соски часто поднимались в такт его дыханию. Две плоти сливались в одну.

— Мужчина любит мягкость. — Подушечкой пальца Майкл осторожно коснулся соска и вдавил его внутрь. — И твердость.

Грудь Энн пронзило острое наслаждение.

Майкл резко убрал палец, и сосок вернулся на свое место — еще более напряженный и припухший. Энн отвела взгляд от явного свидетельства своего возбуждения. Его лицо потемнело, густые ресницы легли на нетронутую ожогами кожу под глазами. Черные волосы, искрившиеся в солнечных лучах, скрыли шрамы на висках.

— Ты видела, как дети сосут матерей, и воображала, что мужчина так же сосет твои груди. — Голос Майкла звучал приглушенно. — Близость надо создавать, мужчины тоже к ней стремятся. Вот почему они сосут женщин. — Его ресницы медленно поднялись. В глазах отразилось такое желание, словно он терял самообладание. — Почувствуй биение моего сердца у своей груди, под своей ладонью.

Энн ощущала жар на ладони в том месте, которого ночью касался его член.

— Я слышу биение твоего сердца, погружаясь в тебя.

Слова Майкла вызвали сладостные воспоминания о робких поглаживаниях, о настойчивых толчках.

— Я говорю тебе то, чего не говорил ни одной другой женщине. Признался, что нуждаюсь в ласке. Сказал, что хочу быть желанным, несмотря на шрамы. В этом я никогда не признавался ни одной женщине. Я продажный по профессии. Ты старая дева по семейному положению. Были бы мы другими, так и не встретились бы здесь. Но я стремлюсь к большему — чтобы мы в конце концов остались мужчиной и женщиной.