— Довольно ординарная история, — заметил он. — Меня даже удивляет, как много здесь появляется неверных жен. — Он улыбнулся. — Женщин, совершивших адюльтер. Мне очень нравится это слово — адюльтер. Оно привлекает своей необычностью, не так ли?
Джасинта надменно вскинула подбородок и ответила:
— Как вам угодно — можете называть его привлекательным. Но мне это слово стоило жизни.
— И все же вы должны были понимать, что такое может случиться. В конце концов, самое досадное для мужа — жена, влюбленная в другого мужчину. И еще вы сохранили письмо. Только что вы сказали мне, что хорошо знали мужа, умели читать его мысли по выражению лица. И если это действительно так, понимали, что рано или поздно он обнаружит письмо, а затем убьет вас. По-моему, вам просто хотелось умереть.
— Что?! — выдохнула Джасинта и, отступив от собеседника на несколько шагов, уставилась на него широко раскрытыми глазами, в которых читался непреодолимый ужас. — Да как вы смеете говорить такие вещи? Как вы смеете обвинять меня в…
— Ну, ну, полно, успокойтесь, — мягко проговорил он. — Ни в чем я вас не обвиняю. Просто вы сами внушили себе это, не более того. И тем не менее есть небольшая разница — умерли ль вы, поскольку хотели этого или вследствие того, что ничем не смогли помочь себе. И, разумеется, я сыграл свою роль в вашей безвременной кончине, как вы, суетные земляне, называете подобные вещи.
— Правда? Вы сыграли свою роль? Прошу прощения, какую же роль вы могли сыграть?
— Разве вам не известно, что, когда женщина совершает адюльтер, это дьявол соблазняет ее… и у ее мужа вырастают рога?
Джасинта чуть не задохнулась; лицо ее покраснело от нестерпимой жары. Она раскрыла веер и стала нервно обмахиваться им. Еще ни разу в жизни ей не приходилось слышать столь шокирующие слова. Какой стыд! Совершенно непонятно, что делать, что ответить, куда обратить взор. И вообще она предпочла бы не знать, что означали слова ее собеседника, но теперь было слишком поздно.
Некоторое время он наблюдал за ней. Потом резко откинул голову, с силой прижал кулаки к обнаженным бедрам и разразился громоподобным хохотом.
— О! — стонал он, смеясь. — О Боже мой!
Джасинта удивленно смотрела на него, словно старалась заставить его устыдиться своего поведения, однако он не обращал никакого внимания на ее укоризненный взгляд, продолжая все так же непристойно смеяться. Тогда она повернулась и начала осторожно спускаться по склону Ревущей горы, возвратилась к краю Лимонадного озера и остановилась на берегу. Потом сложила веер и, с задумчивым видом прижав его к подбородку, стала пристально вглядываться в темную поверхность воды, пытаясь собраться с мыслями.
Ведь за эти несколько часов с ней случилось слишком многое. Она чувствовала себя смущенной, сбитой с толку, совершенно сломленной.
Но самое скверное из всего случившегося — встреча с дьяволом. Джасинта старалась не думать о том, кто он есть на самом деле. Наверное, размышляла она, ей пришлось столкнуться с каким-то зловещим розыгрышем или трюком с его стороны. И надо защищаться, надо остерегаться его, как ее всегда учили. Нельзя позволить ему одержать над ней победу. И надо быть начеку, ибо, вне всякого сомнения, он обладает огромной и таинственной силой, волшебством, которым умеет управлять.
Даже сейчас она ощущала его влияние.
Ей безумно хотелось повернуть голову и посмотреть на него. Хотя бы краем глаза увидеть, где он и что делает. Если бы это удалось, она была бы вполне удовлетворена. Однако владеющее ею ощущение не было ни простым, ни естественным. Спустя несколько секунд оно усилилось, становясь все более мучительным, настойчивым и сильным, наподобие мук Тантала. Джасинта чувствовала, как над ней неумолимо берет верх какое-то безжалостное гипнотическое внушение.
Ужас и волнение охватили ее.
Она резко повернулась на месте и посмотрела в его сторону, а он, находясь всего в нескольких футах от нее, приближался к ней.
К своей беспредельной досаде Джасинта обнаружила, что его вид вселяет в нее бодрость, уменьшает тревогу. Все происходило так, словно она уже полностью зависит от него и, стоит ему покинуть ее, сама бросится на его поиски. Она чуть улыбнулась с непонятным облегчением.
Его походка, ритмичные движения тела, когда он медленно приближался к ней, внушали ей странную мысль, что в его венах течет не кровь, а ртуть.
Он был сверхъестественно мужествен и изначально превосходил любого мужчину ее мечты. Теперь она смотрела на него без всякого стеснения и стыда, с благоговением рабыни. Но всего лишь одно мгновение. Потом ею снова овладело смущение: тому виной были и его обнаженность, и ее собственное откровенное восхищение этой нечеловеческой красотой. Понурив голову, она коснулась туфельки кончиком своего зонтика. Только бы не смотреть на него!
Он вновь остановился рядом.
Она ждала; ее дыхание невероятно участилось, давило осознание глупости своего положения и своей полнейшей беспомощности. Джасинта старалась на чем-то сосредоточиться, что-то сказать, но не могла проронить ни слова. Она понимала, что своим поведением он поддразнивает ее, но совершенно не знала, как себя вести.
Потом она внезапно откинула голову и взглянула ему в лицо, тем самым давая ему возможность по-настоящему увидеть ее красоту. Ее розовый рот был полуоткрыт, так что виднелся край белоснежных зубов. Глаза были полузакрыты. Кожа почти светилась в лучах яркого солнца. Какое-то мягкое тепло ее лица и манер приводило в неистовство каждого мужчину, встреченного ею на жизненном пути. И сейчас она привычно взирала на него из-под черных длинных ресниц, чуть-чуть раздувая ноздри… Дуглас часто говорил ей, что она не женщина, а волшебница, ибо только волшебница способна на такое.
Ей очень хотелось, чтобы он полностью сосредоточился на ее прелестях и хотя бы смутился. Однако вместо этого обнаружила, что вся ее внутренняя энергия, весь ее интерес медленно концентрируются на его губах, чувственных, полных, словно вылепленных каким-то великим скульптором. Она представила, как его рот прикасается к ее губам. Представила, каким он будет в миг любви с ней… Скорее всего, грубым и жестоким. На это, казалось, в нем указывало все.
Время текло невероятно медленно. Прошло еще несколько минут. Постепенно его лицо превратилось в какое-то неясное пятно, и она не видела ничего, кроме его рта, чуть приоткрытого и чуть улыбающегося. Ей стало трудно смотреть, взгляд стал тяжелым, словно придавленным чем-то, веки смежились, и, хотя она изо всех сил старалась открыть глаза, в конце концов поняла, что это совершенно бесполезно, и закрыла их совсем.
И тут же очень-очень медленно, будто во сне или в толще воды, какая-то неведомая сила качнула ее вперед. Это произошло совершенно непроизвольно; воля Джасинты была парализована. Ей казалось, что какая-то властная и непреодолимая сила овладела всем ее телом, сковав его; чья-то мощная чужая воля полностью подавила ее сознание и чувства. Джасинте казалось, что она несется куда-то через бесконечное пространство, а потом, спустя долгое время, ее тело соприкасается с его телом, хотя на самом деле он стоял в каких-то нескольких дюймах от нее. Она почувствовала, как его рука обвивает ее талию, и в этот момент внезапно осознала: то, что должно случиться, совершенно не зависит от ее личного желания, ибо власть его над ней стала беспредельной. И она абсолютно пассивно, с мечтательной улыбкой, словно плывя во сне по бездонным водам океана, стала ждать.
Вдруг пришло понимание того, что с ней происходит.
Ее соблазняют. Да, ее соблазняют, искушают, и вполне успешно.
Джасинта оттолкнула его от себя, и он отпустил ее. Вновь она увидела его ухмылку. Он смотрел на нее пронзительно и не скрывая иронии.
— О! — воскликнула она. — Кажется, я на время лишилась сознания! Я… я не знаю, что случилось!
И, произнеся это, Джасинта с вызовом посмотрела на него. Он лишь кивнул, по-прежнему молча наблюдая за ней. В глазах его читалось веселое презрение.
— Ну, разумеется, ведь вы никогда никого не любили, — промолвила она, с удивлением слыша свой собственный голос.
— Конечно, — согласился он, рассмеявшись при этом коротко и хрипло. Похоже, он издевался над ней. — Надеюсь, вы не будете против, если я воспользуюсь своим преимуществом… совсем ненадолго… Тем более вы и так чувствуете себя в моем обществе весьма двусмысленно. А что? Кстати, какая вам разница, способен я любить или нет?