Много и подробно Наталия Николаевна писала Пушкину о детях (их у супругов за 6 лет брака родилось четверо) и, как истинная жена поэта, проявляла особый интерес к делам и творческим планам мужа. Рассказывая в общих чертах о своих новых задумках (подробное обсуждение романов и поэм велось с П. А. Вяземским, В. А. Жуковским и П. А. Плетнёвым), Александр Сергеевич раскрывал ей наиболее сокровенные помыслы: «Я работаю до низложения риз, держу корректуру двух томов („Истории Пугачёва“), пишу примечания» (26 июля 1834 года).
Наталия Николаевна была верной помощницей супругу. Именно ей поэт поручил в 1835 году заботы об открытии журнала «Современник» (на нее были возложены редакционные поручения, а также общение с цензурным комитетом), ей же раскрыл свои мечты об архивной работе и постановке на столичной сцене гоголевского «Ревизора».
Именно благодаря супруге Пушкину удалось за короткий срок приобрести необходимое количество бумаги для издания журнала. Наталия Николаевна обратилась с просьбой о поставке бумаги к брату Дмитрию Николаевичу Гончарову: «Прошу тебя, любезный и дорогой брат, не отказать нам, если наша просьба, с которой мы к тебе обращаемся, не представит для тебя никаких затруднений и ни в коей мере не обременит». Вскоре было получено его согласие и в дальнейшем оказывать содействие «поэтической чете». Нередко, пытаясь уберечь своего гениального супруга от тягот обыденной жизни, Наталия Николаевна просила у старшего брата денег на содержание в большом доме многочисленной семьи (осенью 1834 года в доме Пушкиных поселились сестры Гончаровы, Александра и Екатерина). История повторялась, и молодая женщина постоянно вспоминала о матери.
В одном из посланий брату за 1836 год Наталия Николаевна откровенно признавалась в бедственном положении семьи: «…бывают дни, когда я не знаю, как вести дом, голова идет кругом. Мне очень не хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными хлопотами, и без того я вижу, как он печален, подавлен, не может спать по ночам и, следственно, в таком настроении не в состоянии работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того чтобы сочинять, голова его должна быть свободна.
Мой муж дал мне столько доказательств своей деликатности и бескорыстия, что будет совершенно справедливо, если я со своей стороны постараюсь облегчить его положение».
И тем не менее современники обвинили эту любящую женщину в гибели первого поэта России. Даже П. А. Вяземский, некогда испытывавший к Наталии Николаевне любовное чувство, в одном из частных писем посмел назвать эту гордую красавицу виновницей смерти своего прославленного друга: «Пушкин был прежде всего жертвою (будь сказано между нами) бестактности своей жены и ее неумения вести себя».
Но подобные высказывания вряд ли понравились бы Александру Сергеевичу, который ни разу не усомнился в верности жены и до последних дней своей жизни оберегал ее душевный покой.
В последние месяцы перед роковой дуэлью Пушкины продолжали жить так, будто ничто не угрожало их семейному счастью. Да Наталия Николаевна, скорее всего, и не догадывалась о нависшей над мужем смертельной опасности, лишь через несколько месяцев она узнала, что было две дуэли.
В доме Пушкиных по-прежнему царили покой и согласие. Один из современников, посетивший супругов незадолго до гибели поэта, вспоминал: «Пушкин сидел на диване, а у его ног, склонив голову ему на колени, сидела Наталия Николаевна. Ее чудесные пепельные кудри осторожно гладила рука поэта. Глядя на жену, он задумчиво и ласково улыбался…»
А тем временем барон Геккерн, известный больше как Жорж Шарль Дантес, покоритель женских сердец, неустанно преследовал супругу поэта. Красавица Натали с негодованием отвергала ухаживания упрямого француза, смеялась над посылаемыми им любовными записками и не принимала назойливых комплиментов, но все было напрасно.
Преследования не прекратились даже после женитьбы Дантеса на Екатерине, родной сестре Наталии Николаевны. Напротив, получив доступ в дом Пушкиных, барон стал еще более настойчивым. Желая пресечь все ухаживания Дантеса, супруга поэта согласилась на свидание с ним в присутствии своей подруги Идалии Полетики, жены полкового командира влюбленного барона.
Местом встречи стала квартира Идалии. Дантес, надеявшийся, что прекрасная Натали сразу же упадет в его объятия, встретил решительный отпор. Пылкие речи поклонника лишь разгневали Наталию Николаевну, и, не дослушав его признаний, неприступная красавица удалилась. Она надеялась, что супруг никогда не узнает об этом свидании, но, как известно, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Вероятно, подруга не сумела сохранить тайну, а может быть, сам Дантес решил таким образом отомстить прекрасной Натали…
Вскоре между супругами состоялся откровенный разговор. Александр Сергеевич, никогда не сомневавшийся в порядочности жены, и на этот раз поверил ей. Вот что писал он в письме от 26 января 1837 года в письме барону Геккерну, отцу своего кровного врага: «Моя жена, удивленная такой трусостью и пошлостью, не могла удержаться от смеха, и то чувство, которое, быть может, и вызвала в ней эта великая и возвышенная страсть, угасло в презрении самом спокойном и отвращении вполне заслуженном…
Я не могу позволить, чтобы Ваш сын после своего мерзкого поведения смел разговаривать с моей женой, и еще того менее, чтобы он отпускал ей казарменные каламбуры и разыгрывал преданность и несчастную любовь, тогда как он просто плут и подлец!». А через несколько дней после отправки этого вызывающего письма Пушкин и Дантес встретились на дуэли…
«Будь спокойна, ты ни в чем не виновата», – это были первые слова, которые Наталия Николаевна услышала от внесенного в дом раненого супруга. Последующие несколько суток стали для госпожи Пушкиной настоящим кошмаром…
Проводившие в кабинете поэта дни и ночи доктора, среди которых были знаменитые на всю Россию В. И. Даль, И. Т. Спасский и личный врач императорской семьи по фамилии Арендт, ничего не говорили Наталии Николаевне о состоянии здоровья ее супруга. Она же прекрасно понимала всю трагичность ситуации, и бесконечные рыдания, после которых женщина падала в глубокие обмороки, сменялись беззвучными слезами и тихими молитвами у постели умирающего мужа.
Позже графиня Дарья Фёдоровна Фикельмон вспоминала: «Несчастную жену с большим трудом спасли от безумия, в которое ее, казалось, неудержимо влекло горестное и глубокое отчаянье…» Лишь присутствие в доме многочисленных подруг (княгини Веры Фёдоровны Вяземской, графини Юлии Павловны Строгановой, княгини Екатерины Николаевны Карамзиной-Мещерской) и родственниц (сестры Александрины, тетушки Екатерины Ивановны Загряжской), а также лучших российских докторов спасло Наталию Николаевну от гибели.
Стоит отметить, что даже неоднократно наблюдавший картины смерти доктор Арендт, не имевший никакого отношения к семье Пушкиных, не смог остаться равнодушным к страданиям супруги поэта. Его слова, запечатленные в одном из писем князя П. А. Вяземского Д. Давыдову, можно назвать оправдательным приговором: «Для Пушкина жаль, что он не убит на месте, потому что мучения его невыразимы; но для чести жены его – это счастье, что он остался жив. Никому из нас, видя его, нельзя сомневаться в невинности ее и в любви, которую Пушкин к ней сохранил».
Даже после смерти Александра Сергеевича Наталия Николаевна осталась женой великого поэта. Уехав с детьми в Полотняный Завод, имение старшего брата, она устроила здесь настоящую библиотеку сочинений Пушкина. Однако попытка перечитать их оказалась для Наталии Николаевны мучительной, в каждой строчке ей слышался завораживающий голос любимого мужа.
Два года прошло, прежде чем молодая вдова смогла возвратиться с семьей в Петербург. За это время благодаря ее усилиям прах Пушкина был перезахоронен должным образом (зимой 1837 года сделать это не удалось из-за сильных морозов) и на его могиле поставлен первый памятник. Опекунский совет удовлетворил просьбу Наталии Николаевны о приобретении в частную собственность села Михайловского, имевшего для Пушкиных особую ценность, что видно из письма, адресованного председателю совета, графу М. Ю. Виельгорскому: «Всего более желала бы я поселиться в той деревне, в которой жил несколько лет покойный муж мой, которую любил он особенно, близ которой погребен и прах его. Меня спрашивают о доходах с этого имения, о цене его. Цены ему нет для меня и для детей моих!».
О возвращении Пушкиных в столицу знали немногие, лишь самые близкие друзья и родственники. Семья обосновалась в квартире в Аптекарском переулке, которая вскоре стала своеобразным литературным салоном для избранных. Здесь частенько бывали Вяземские, Плетнёвы, Карамзины, заезжал В. И. Даль. Собиравшиеся у Пушкиных читали стихи, музицировали, вели задушевные беседы, и центром этого кружка была, конечно же, блистательная Наталия Николаевна. «…Пушкина очень интересна. В ее образе мыслей и, особенно, в ее жизни есть что-то возвышенное. Она не интересничает, но покоряется судьбе. Она ведет себя прекрасно, нисколько не стараясь этого выказывать», – отмечал в своем письме мемуаристу Я. Гроту друг семьи П. А. Плетнёв.