Вкушая их, когда ты их попробуешь,

Ты ромашке запах, вкус сахара почувствуешь.

Когда же на подносы высыпают их,

Ты шарам из шелка зеленого уподобишь их.

А как прекрасны стихи:

Сказали они (а любит сердце мое вкушать

Другие плоды, не те, что им так приятны):

«Скажи, почему ты любишь смокву?»

И молвил я: «Один любит смоквы,

а другой — сикоморы».

Но еще лучше слова:

Мне нравится смоква

лучше всяких других плодов,

Доспеет когда, листвой обвившись блестящей.

Она — как молящийся,

а тучи над ним дождят,

И льют своих слез струи, страшася Аллаха.

Росли в том саду груши — тирские, алеппские и румские, разнообразных цветов, росшие купами и отдельно. Поэт сказал о них:

Порадуйся же груше ты! Цвет ее

Подобен цвету любящих — бледен он.

Сочтешь ее за дев в плаще ее,

Лицо свое завесой закрывшую.

И были там султанийские персики разнообразных цветов, желтые и красные:

И кажется, что персики в их саду,

Когда румянцем ярким покроются,

Подобны ядрам золота желтого,

Которых кровью алой покрасили.

Рос зеленый миндаль, очень сладкий, похожий на сердцевину пальмы, а косточка его — под тремя одеждами, творением владыки одаряющего, как сказал поэт:

Одежды есть три на теле нежном и сладостном.

Различен их вид — они владыкой так созданы.

Грозят они смертью телу ночью и каждый день,

Хотя заключенный в них и не совершил греха.

А другой сказал:

Миндаль ты не видишь разве,

коли средь ветвей

Покажет его рука закутавшейся?

Очистив его, мы видим сердце его —

С жемчужиной оно схоже в раковине.

Но еще лучше написал третий:

Зеленый как красив миндаль!

Ведь самый меньший руку нам

Наполнит! Волоски на нем —

Как безбородого пушок.

А сердце миндаля найдешь

И парным и единым ты.

И как жемчужина оно,

Что в изумруд заключена.

А еще один говорил:

Подобного глаза мои не видели

Миндалю красой,

как распустятся цветы на нем.

Голова его сединой сверкает блестящею,

Когда вырос он, а пушок его еще зелен все.

Произрастал боярышник разнообразной окраски, купами и отдельно, и сказал о нем кто-то из описывавших так:

Взгляни на боярышник,

на ветках нанизанный.

Чванливо, как абрикос,

гордится он на сучках.

И кажется желтизна его

смотрящим подобною

Бубенчикам, вылитым из яркого золота.

А другой сказал:

Вот сидра дерево блещет

Красой иной каждодневно,

И ягоды между листьев,

Когда предстанут пред взором, —

Бубенчики золотые,

Повешенные на ветках.

И были в саду померанцы, подобные калгану, и сказал о них поэт, от любви обезумевший:

Он красен, в ладонь размером,

горд и красоте своей,

Снаружи его огонь, а внутренность —

чистый снег,

Но дивным сочту я снег, не тающий близ огня,

И дивным сочту огонь, в котором нет пламени.

А кто-то изрек:

Вот дерево померанца.

Мнится, плоды его,

Предстанут когда они глазам проницательных,

Ланиты прекрасных жен,

убравшихся для красы

В дни праздника и одетых в платья парчовые.

А еще один написал:

Скажу — померанцев рощи, веет коль ветерок,

И ветви под тяжестью плодов изогнулись,

Подобны щекам, красой блестящим,

когда в часы

Привета приблизились к ним щеки другие.

А другой сказал:

Оленя попросили мы: «Опиши

Ты этот сад и в нем померанцы»,

И молвил он: «Ваш сад — мой лик, а сорвал

Кто померанец, тот сорвал жар огня».

Росли в саду лимоны, цветом подобные золоту, и спустились они с высочайшего места и свешиваются на ветвях, подобные слиткам золота, и сказал о таких поэт, безумно влюбленный:

Не видишь ли рощи ты лимонной,

что вся в плодах?

Склонились когда, страшна им гибель грозящая.

И кажется нам, когда

пронесся в них ветерок,

Что ветви нагружены тростями из золота,

И были в этом саду лимоны с толстой кожей, спускавшиеся с ветвей своих, точно груди девушек, подобных газелям, и был в них предел желания:

Прекрасный я увидал лимон

средь садов сейчас.

На ветках зеленых, — с девы станом

сравню я их.

Когда наклоняет ветер плод, он склоняется,

Как мячик из золота на палке смарагдовой.

И были сладкие лимоны с прекрасным запахом, подобные куриным яйцам; и желтизна их — украшение плодов, а запах их несется к срывающему:

Не видишь ли лимон — когда явится,

Влечет к себе все очи сияньем

И кажется куриным яйцом он нам,

Испачканным рукою в шафране.

Росли в саду всякие плоды, цветы и зелень и всевозможные виды благовонных растений — жасмин, бирючина, перец, лаванда, роза, баранья трава, мирта и цветы всяких сортов. Казался этот несравненный сад любому входящему райским уголком. Если входил туда больной человек, выходил из сада как ярый лев, будучи не в силах описать его чудеса и диковинки, сходные с диковинками, которые найдутся только в райских садах; да и как же иначе, если имя привратника — Ридван! Но все же между этими садами — различие.

Когда дети купцов прогулялись по саду, они, сняв тюрбаны и верхнюю одежду, расселись в одном из портиков на ковре из вышитой кожи вокруг Али Нур-ад-дина, облокотившегося на подушку с верхом из беличьего меха, набитую страусовыми перьями, ему подали веер из перьев страуса, на котором были написаны такие стихи:

Вот веер навевает ароматы,

Подобные духам, в минуту счастья.

Всегда ведет тот благовонный запах

К лицу того, кто славен, благороден.

Юноши неспешно беседовали, созерцая красоту Али Нур-ад-дина, когда к ним приблизился чернокожий раб. Слуга принес кожаную скатерть для кушаний и сосуды из хрусталя. Один из молодых людей, перед тем как отправиться на прогулку, наказал домашним, чтобы те прислали в сад яства. Темнокожий прислужник разложил перед купеческими детьми кушанья. На скатерти было все, что бегает, летает и плавает: перепелки, птенцы голубей, ягнята и наилучшая рыба. После сытной трапезы юноши омыли руки чистой водой с мылом, обсушили их платками, шитыми шелком и золотыми нитями. Нур-ад-дину подали платок с каймой червонного золота. За кофе возобновился неспешный разговор.

Вдруг садовник ушел и вернулся с корзинкой роз. Он спросил: «Что вы скажете, господа, о цветах?» И кто-то ответил: «В них нет дурного, особенно в розах, от них не отказываются». — «Да, — промолвил садовник, — но у нас в обычае давать розы только за стихи под вино, и тот, кто хочет их взять, пусть прочтет какие-нибудь подходящие стихи». Один из десяти купеческих сыновей вызвался прочесть подходящие стихи. Садовник отдал ему букетик роз, и юноша произнес:

«Для роз у меня есть место,

Они не наскучат вечно.

Все прочие цветы — войско,

Они же — эмир преславный.

Как нет его, так гордятся,