Вот. Сказала. Больше это не секрет.

– А-а, – кивает Мэнди, – да, это проблема.

Она отодвигается на кресле от стола и встает. Я продолжаю сидеть, а она подходит к окну, и, скрестив руки на груди, глядит в сторону Сохо-сквер.

– Знаешь, Люси, не у одной тебя такие трудности.

Я удивленно смотрю на нее. Из прочитанной в прошлом году статьи мы все узнали, что Мэнди дважды была замужем, а сейчас живет с мужчиной в западном Лондоне. Но сама она о личной жизни не распространялась. Начальница оглядывается на меня, криво усмехаясь.

– Ты с легкостью можешь принять неверное решение и профукать все… – Никогда раньше не слышала, чтобы Мэнди так выражалась. – Но я всегда была одной из тех, кто следует зову сердца.

Я внимаю ей с открытым ртом. Такой я прежде ее не видела. Мэнди продолжает:

– Ты можешь остаться в своей зоне комфорта и до конца жизни мучиться вопросом, правильный ли сделала выбор. Или можешь послать все к черту и послушать его, – она прижимает руку к груди и пристально глядит на меня. – Окружающим это может показаться неправильным решением. Будет очень сложно, больно и до смерти страшно, но ты не из тех, кто ищет легких путей, Люси. Я так не думаю. Вот почему ты – мой самый ценный сотрудник.

Прямота Мэнди и ее неожиданный комплимент заставляют меня чувствовать себя рядом с ней гораздо легче, чем за все четыре года, что я на нее работаю. Забавно: лучший совет за последнее время мне дал человек, от которого я ничего подобного не ожидала.

– Ну и… вы приняли верное решение? – спрашиваю я ее напрямую.

– До сих пор не знаю, – улыбается она, – но надеюсь на это.

Вечером, вернувшись домой, застаю Джеймса.

– Виделась с ним? – ехидно спрашивает он, подходя ко мне.

– Нет.

– Слава богу. Мне так хреново, Люси. Даже с работы раньше пришел. Пожалуйста, не встречайся с ним больше.

Он пытается прижать меня к себе, но я делаю шаг назад. Потом он начинает плакать, и мне это сердце разрывает.

– Джеймс, не плачь! – молю я. Он цепляется за меня, содрогаясь всем телом. Ненавижу себя.

Наконец он отодвигается.

– Послушай, Люси. Все, о чем я прошу – поехали вместе к родителям на Рождество. Мы сможем побыть вдвоем и обо всем поговорить, – уговаривает он и с нажимом добавляет: – Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – печально отвечаю я. Мне плохо от вспыхнувшей в его глазах надежды, и я сразу же поясняю: – Но не уверена, что этого достаточно.

– Достаточно, детка. Мы со всем справимся. Только поехали со мной на Рождество.

Мама, Хлоя, Джемма… Они все думают, что я совершаю ошибку, не давая нам с Джеймсом последнего шанса. А что насчет Мэнди? Может, я все же пытаюсь идти легким путем?

Но она не знает всех подробностей. Не знает, что Нейтан возвращается в Австралию, и наше будущее окутано туманом. На самом деле забавно, что она, сама того не зная, рискует потерять своего «лучшего сотрудника», фактически отпустив меня на другой край света.

Но я не могу променять Англию на Австралию. По крайней мере не сейчас. Я не готова бросить работу, друзей, квартиру. Нашу квартиру. Мне придется все оставить, если я уйду от Джеймса.

Может, мама и подружки правы. Может, я тороплю события.

Мысль о Рождестве в убогой квартире Нейтана в Арчвее с его смолящими вовсю дружками несколько угнетает. Но билеты до Сомерсета уже раскуплены, так что до родителей я добраться не сумею. Мы с Джеймсом забронировали места на поезд в его родной город Мэйдстоун в Кенте несколько недель назад.

Я смотрю в озаренное надеждой лицо Джеймса.

– Хорошо, – соглашаюсь я, и он чуть ли не душит меня в объятьях.

– Спасибо тебе, спасибо, – сопит он в ухо.

Меня подташнивает.

Позже тем вечером я говорю Джеймсу, что иду прогуляться. Хочется позвонить Нейтану, а из дома это никак не провернуть. Но Джеймс догадывается, что у меня на уме, и молит меня не идти. Он выглядит жутко расстроенным, и я не могу видеть его боль, так что остаюсь с ним, решив, что позвоню Нейтану завтра с работы. В конце концов занимаю себя сбором чемодана для поездки к родителям Джеймса. Но я все еще не в силах избавиться от тревоги.

Ночью Джеймс пытается заняться со мной любовью, но я отказываюсь, так что он покрепче прижимает меня к себе, и так мы засыпаем. Мне трудно дышать.

– Придешь к нам после работы? – спрашивает он на следующее утро. Сегодня пятница, канун Рождества, и на вечер у них запланирован корпоратив. – Мне не обязательно там присутствовать. Если ты не хочешь, чтобы я шел, я не пойду.

– Нет, все в порядке, – криво улыбаюсь я тому, какой он стал предупредительный. – Я приду с Хлоей.

Он крепко меня обнимает, и я чувствую себя абсолютно беспомощной и выбитой из колеи.

Решаю отправиться на работу пешком, и, едва перейдя шумную Мэрилебон-роуд и попав на более спокойную улицу, набираю номер Нейтана.

– Привет, – тепло отвечает он.

Не могу поверить, что я это делаю.

– Нейтан… – начинаю я.

– Ты ведь не порвала с ним, правда? – с грустью говорит он.

Глаза наполняются слезами, и я пытаюсь справиться с комом, что застрял в горле. Захожу в скверик у Паддингтона и, обойдя белую статую маленького мальчика – на вид одинокую и покинутую, – присаживаюсь на одну из скамеечек.

– Я не знаю… – Копаюсь в сумочке в поисках носового платка.

– Люси, все в порядке, я понимаю.

– Неужели? Потому что я совсем не знаю, что делаю!

Идущая мимо женщина в деловом костюме смотрит на меня с опаской.

– Да, – отвечает он, – я понимаю.

Мы оба какое-то время молчим, и я просто сижу с телефоном, а слезы размазывают по моему лицу тушь.

– Молли беременна, – тихо сообщает Нейтан наконец.

– Что? – выдыхаю я и внезапно ликую: – Это великолепно!

– Не говори ей пока, что ты в курсе. У нее не больше двенадцати недель, но Сэм не смог удержаться и не похвастаться. Изобрази удивление, когда она позвонит. Прости, что выдал ее.

– Все в порядке. Я так счастлива за них!

– Ага. – Он замолкает. – Но это еще одна причина, почему я должен возвращаться.

Что-то внутри умирает, когда я понимаю, что это конец. Я его потеряла. Даже несмотря на то, что пообещала Джеймсу поехать к его родителям на Рождество, я не верила до конца, что это и есть моя судьба. Но теперь реальность обухом бьет по голове.

Джеймс – мое будущее. Его родители однажды станут моей родней, и я вижу многие годы суматошных рождественских каникул между Кентом и Сомерсетом и в конечном счете нас в нашем доме, с семьей. О господи. Не уверена, смогу ли это вынести.

– Мы же еще услышимся? – спрашиваю я, все еще пытаясь проглотить комок в горле, который, кажется, вырос вдвое.

– Разумеется.

Мы оба понимаем, что у нас больше никогда не будет того, что было. Хоть и мало, но этого достаточно. Конечно, Нейтан навсегда останется в моей жизни – я ведь продолжаю дружить с Молли и Сэмом, – но мысль о будущем, когда мне скажут, что он создал семью с другой, завел детей убивает меня… Я начинаю беззвучно плакать.

– Люси, – произносит он, – ты всегда будешь мне небезразлична. – Его голос срывается, и от этого я плачу еще сильнее. – Позвони, если тебе понадобится что угодно и когда угодно, хорошо?

Он пытается справиться со слезами, и я осознаю, что должна его отпустить. Я хочу сказать, что люблю его, но слова застревают в горле. Постепенно дыхание замедляется и становится ровнее.

– Хорошо, – отвечаю я, – услышимся.

– Услышимся.

Ни один из нас не может заставить себя попрощаться. Сквозь отчаяние до меня доносится звук положенной им трубки.

И вот я здесь, сижу в парке на скамейке, посвященной «Моей обожаемой супруге Джейн», и понимаю, что теперь всякий раз, когда я буду рассказывать анекдоты, сидеть на лавочке и слушать песни, в памяти станет всплывать образ Нейтана. Серфинг, Сидней, акулы, дельфины… Нейтан. Молли, Сэм… Нейтан. Я буду несчастна всю оставшуюся жизнь и мне плевать, как мелодраматично или эгоистично это звучит.

Но я справлюсь. Я приду в себя и продолжу жить. Мое будущее – это Джеймс. Однажды он станет моим мужем, и, пожалуй, отцом моих детей. А Нейтан будет слышать новости обо мне от Сэма и Молли, и сердце его будет разрываться каждый раз от сознания того, что он потерял. Эта мысль почему-то меня успокаивает, я вытираю слезы, беру сумочку и словно в тумане иду пешком остаток пути до работы.

– Я опоздала, извините, – прошу я Мэнди, открывая дверь. Она замечает мои красные глаза и отмахивается, давая понять, что не сердится. – Обещаю, после Нового года вернусь в строй, – добавляю я.