Энн Жирар - Мадам Пикассо

– У меня не так уж много опыта, но то, как вы смотрите на меня сейчас, не похоже на взгляд художника на натурщицу, – нервно пробормотала она, ощущая бесполезность этих слов. – В конце концов, вы же пригласили меня сюда позировать для вас, не так ли?

Она тщетно пыталась подавить растущее возбуждение и мельком взглянула на кровать в алькове за занавеской. Когда она обернулась, Пикассо страстно поцеловал ее, и Ева с готовностью растворилась в его объятиях. Он снова поцеловал ее, заполнив ее рот своим языком, а потом его пальцы пробежались по затвердевшему соску, потом по другому.

– Я хочу видеть тебя всю, – произнес он с горловым испанским придыханием.

Что было самым желанным: его слава, непреодолимая привлекательность или властная манера? Ева не могла представить ничего подобного еще час назад, когда она стояла в актерской гримерной. Происходило нечто запретное и, несомненно, греховное. Это было неправильно, однако она хотела этого ничуть не меньше, чем он. Они двигались как единое целое – целуясь, прикасаясь друг к другу, обнимая друг друга, – к узкой кровати в углу комнаты. Их поцелуи становились все более настойчивыми, и Ева забыла о картине, об их разговоре, о любых сознательных мыслях. Грубая страсть, мелькавшая за поцелуями Пикассо, совершенно овладела ею. Она почувствовала, как ее тело раскрывается перед ним еще до того, как они разделись. Она ощущала потребность в нем глубоко внутри себя, когда он снимал ее юбку, чулки, лифчик и панталоны, когда он ласкал ее тело, умело задерживаясь на каждом изгибе и выпуклости. Пожалуйста, пусть я ему понравлюсь.

Пикассо на мгновение отпустил ее, чтобы раздеться самому. Потом он выпрямился, залитый лунным светом, обнаженный и ничуть не стыдящийся этого.

Они молчали. В словах не было необходимости.

Через минуту Пикассо нагнулся над ней, но, оставаясь по-прежнему сдержанным, с аккуратностью скульптора провел рукой по изгибам гибкого тела девушки. Его пальцы были инструментом художника, проворно двигавшимся по линиям ее тела. Рука продолжала двигаться до тех пор, пока все чувства Евы не обострились до крайности. Она вздрогнула, когда обнаружила нетронутое место между ногами. Когда он снова поцеловал ее, Ева услышала глубокий стон, зародившийся глубоко в ее горле.

В мигающем свете масляной лампы Пикассо заставил ее лежать под ним неподвижно. После поцелуев и томно-длительных ласк его язык отправился по следу, проложенному его пальцами, и желание окончательно вытеснило все остатки рассудка. Он ласкал ее в таких местах, о чем она не могла подумать даже в своих самых смелых фантазиях.

Наконец он приподнял руками ее бедра и вошел в нее. Удовольствие сменилось мгновенной резкой болью где-то глубоко внутри. Лишь тогда она поняла, какой хрупкой бывает невинность. Он торопился и стремился удовлетворить собственную нужду, так и не распознав ее девственности в момент страсти. Ева старалась открыться его движениям, но ее тело сопротивлялось, и она изогнула спину, когда он снова резко вошел в нее. Секунду спустя, когда он что-то простонал ей в ухо, боль исчезла, и она закачалась вместе с ним на волнах наслаждения, забыв обо всем остальном на свете, кроме этого темноглазого незнакомца, который только что навсегда изменил ее жизнь.

– Марсель Умбер, это был абсолютно блестящий ход! – драматично воскликнула Сильветта после того, как Ева на следующее утро попыталась незаметно проскользнуть в комнату.

Она не могла думать ни о чем, кроме Пикассо: о теплоте его тела, о вкусе его губ. Ее кожа до сих пор звенела от его ласк. Не желая расставаться со сказкой, она покинула Монмартр, пока он еще спал. Она ушла до рассвета, поскольку не могла вынесли мысли о том, что Пикассо проснется и попросит ее покинуть студию. Он был слишком знаменит, Ева ему не пара.

Она знала, что так будет лучше.

Сильветта опустилась на колени рядом с кроватью Евы. Ее глаза сияли от восторга.

– Мистангет собирается подготовить номер гейши, и мсье Оллер считает эту идею великолепной. После вчерашнего вечера она называет тебя своей спасительницей. Она даже пригласила нас на ланч сегодня перед выступлением. Ты можешь представить, она хочет познакомить нас со своей подругой! И все из-за твоего чудесного маленького кимоно. Какое впечатление ты уже произвела в «Мулен Руж»!

Ева снова подумала о матери, подарившей ей кимоно, и на миг ее охватило раскаяние. Папа, мама, мне очень жаль, что я расстроила вас обоих, – подумала она со сжавшимся сердцем. Казалось, целая жизнь прошла с тех пор, как она видела родителей. Но как она могла вернуться к ним теперь? Что они подумают о ней, особенно после того, что она совершила вчера ночью?

Сильветта прервала свой монолог и пристально посмотрела на Еву.

– Кстати, где ты была вчера ночью? Ты не возвращалась домой. Может быть, ты наконец уединилась с Луи?

Ева не знала, почему, но ей не хотелось рассказывать Сильветте правду о Пикассо. Так или иначе, подруга бы не поверила ей. Она сама с трудом могла поверить в случившееся.

Ева застенчиво улыбнулась и опустилась на край кровати.

– Ах ты, маленькая шалунья! – Сильветта захихикала, и Ева не стала разубеждать ее. – Ты придешь на ланч, хорошо? Ну пожалуйста! Мистангет собирается привести подругу, и будет очень неловко, если мы окажемся там втроем, без тебя.

– Хорошо, я приду, если это так много для тебя значит, – Ева сощурила глаза и улыбнулась. – Но лишь потому, что ты помогла мне получить эту работу.

– Вот и чудесно! – Сильветта с победным видом приподнялась на корточки. – И знаешь, теперь ты действительно нравишься ей. Ты просто спасла ее с этой идеей о номере гейши. А я так и не спросила, как ты до этого додумалась.

– Я росла в бедной семье и научилась быть изобретательной, – ответила Ева, сняв сапожки и разминая пальцы ног, натруженные после прогулки по Монмартру. Ей не хотелось садиться на трамвай, а остановка подземки находилась довольно далеко.

– Все будет замечательно, – Сильветта уперлась локтями в покрывало и опустила подбородок на ладони. – Может случиться что угодно, когда такая женщина, как Мистангет, хорошо к тебе относится и предлагает познакомиться с ее Парижем!

У Евы не было подходящей одежды для ланча с важными людьми, и в других обстоятельствах она непременно бы начала переживать из-за этого. Но она до сих пор была поглощена мыслями о близости с Пикассо, и ей было не до беспокойства о платьях, шляпках или перчатках. Она начинала сожалеть о том, что ушла так быстро и не дала ему возможности сказать, испытывает ли он к ней какие-то чувства. Оставалось лишь гадать, что он подумает об их связи. Разве не так поступают распутные женщины – уходят до рассвета? Вероятно, он привык к такому поведению, ведь многие женщины готовы упасть к его ногам. Разумеется, так оно и было. Он был молодым, красивым и почти знаменитым. Скорее всего, он уже забыл о ней.

– Почему у тебя на глазах слезы? – спросила Сильветта, вернув Еву к действительности. – Ох, я убью Луи, если он обидел тебя!

– Он не обижал, – фыркнула Ева, смахнув слезы тыльной стороной ладони. Она едва не добавила, что Луи тут ни при чем, но вовремя спохватилась. – И я буду благодарна, если ты не станешь упоминать при нем о сегодняшней ночи. Уверена, он будет смущен, если узнает, что я рассказала тебе.

– Ваш секрет, дорогая мадемуазель Умбер, останется в неприкосновенности. Ведь я твоя лучшая подруга, – торжественно пообещала Сильветта.

Ева встала, ощущая потребность освежиться и привести себя в порядок. Внезапно ей стало не по себе от того, что она сделала. Как бы она ни наслаждалась близостью, ей было немного стыдно. Несмотря на все попытки бесстрастного – и зрелого, как ей казалось, – отношения к случившемуся, в конечном счете, Ева не могла не понимать, что она отдала свою девственность почти незнакомому человеку. Маленькая девочка, по-прежнему жившая в ее сердце, оплакивала эту утрату, хотя если сама Ева улыбалась и смеялась вместе с Сильветтой.

Может быть, он снова придет в «Мулен Руж»? В конце концов, существуют же тайные романы. Но она чувствовала себя глупой и беззащитной, даже когда думала об этом.

Ева взяла мыло и полотенца, собираясь пойти в ванную, которая находилась дальше по коридору. Прежде чем Сильветта успела что-либо сказать, в дверь постучали. Сама не зная почему, она немного помедлила, прежде чем повернуть ручку. На пороге стоял юный посыльный с веснушчатым лицом и в форменной фуражке, он серьезно смотрел на нее. «Немногие люди отправляют посылки в такое скромное место, как Ларуш», – подумала она.