Доухан Балаева

Мадина

Июльский вечер мягко стелется над селом, постепенно погрузившимся в обычные на исходе дня заботы. Многоголосое стадо уже разбрелось по дворам, и некоторое время относительную тишину нарушает то нетерпеливо- требовательное, то жалобно- просительное мычание, доносящееся из дворов, где хозяйки по каким- то причинам не спешат к своим буренушкам с подойником.

      Мадина вошла в соседский двор, осторожно неся в вытянутых руках наполненную доверху банку. Навстречу, радостно повизгивая, бросился Дружок, большая черно- белая дворняга. Так и подмывало налить в стоявшую у конуры плошку молока, но от соблазна удержала мысль, что неудобно принести неполную банку.

      В небольшой уютной комнате, служившей хозяевам одновременно и кухней, и столовой, была одна тетя Люба. Поздоровавшись и оставив на столе банку, Мадина прошла к Наташе, встретившей ее задиристым:

      - Наконец- то! Уже час как Сережку за тобой посылала.

      - Почему сама не пришла, если так срочно? Ну, что у тебя? . . Говори скорее, не томи, - перешла на шепот Мадина, усаживаясь на свое излюбленное место - в угол дивана.

      - Вот! Справочник достала! Теперь начнем всерьез готовиться, - ликующим тоном объявила Наташа. Ее, от природы очень подвижную и жизнерадостную, в минуты возбуждения энергия так и распирала.

      - Издеваешься? . . От обиды, что лишена возможности разделить радость подруги, глаза Мадины наполнились слезами. Наташину веселость как рукой сняло. Она подсела к ней, обняла.

      - Мадиночка, да уломаем мы их! Ну неужели Муслим за тебя не заступится?

      - Брат- то написал. . . Но они ни в какую. . . после того случая из дома не хотят выпускать.

      - Это когда тот усатый коротышка выкрасть грозился? Но ты-то чем виновата! Ма- ам, мама- а! Вошла тетя Люба, вопросительно взглянула на сидящих в обнимку девушек. - Мама, ты что - не можешь уговорить тетю Тамару, убедить? Да я бы. . . знаешь, да я бы на ее месте просто сбежала от таких родителей! Ей же ну ничегошеньки не разрешают, кроме как работать.

      - Какая прыткая. Ты ее родителей не трожь, они люди не плохие. А насчет работы тебе бы не мешало с нее пример брать.

      - Да не обо мне же сейчас речь! . .

      - Не расстраивайся, Мадина. Магомет дома? Узнав, что соседа нет, тетя Люба ушла, пообещав помочь. Но Мадина знала, что переубедить маму совсем не просто. Она заспешила домой.

      Женщины сидели на кухне. Мадина молча прошла в свою комнату, неплотно прикрыла дверь, присела у самого порога на корточки и стала прислушиваться. Разговор первой возобновила тетя Люба.

      - Тамара, твое упрямство выводит меня. Знаешь ведь, как я к тебе отношусь, разве ж я могла бы тебе дурное советовать! Да пойми наконец- я ведь твоему родному дитю добра желаю. Ну вот скажи: у тебя легкая жизнь была?

      - Ох, зачем спрашиваешь? - тяжело вздохнула Тамара.

      - И дочери своей такую участь готовишь? Да она ж у тебя умница - дай ты ей выучиться.

      - Ее уже сватать ходят.

      - Не бойся, в девках не засидится, успеешь выдать. Вон сына- то своего отправила учиться, да еще в такую даль.

      - Так то ж сын. Почему Люба, никак понять меня не хочешь? Ведь не все, что можно вам, нам можно. Взрослая дочь в доме- это большая забота. Да и как ее одну в город отпускать?

      - Опять за свое! Ну почему одну? Она же с Наташей будет. Или дочку мою разбалованной считаешь? Или думаешь, что позволю ей беспутничать? - все больше распалялась тетя Люба. - Почему боишься с ней свою дочь отпускать? Господи, да сколько можно говорить об этом! Теперь я поняла, что ты ни меня, ни семью мою нисколько не уважаешь.

      - Зачем так говоришь Люба? - встревожено спохватилась Тамара, пытаясь удержать направившуюся к выходу подругу. Люба порывисто обернулась:

      - В жизни больше ноги моей здесь не будет! И не присылай мне больше ничего - не нужно мне от тебя ни макового зернышка. Не думала я, что ты такая. . .

      Тамара, в крайнем замешательстве разводя руками, беззвучно открывала рот, пытаясь вставить слово, но не находила, что сказать. Уже за порогом Люба остановилась и с обидой в голосе жестко, с нажимом проговорила:

      - В общем, так, подружка: если не одумаешься - и знать тебя более не хочу. Не желаю дружить с человеком, который меня ни во что не ставит.

      - Люба, подожди, подожди, зачем так? Ведь не я решаю. Отец не хочет. . . - нашлась наконец Тамара.

      - Это ты кому другому говори, а я знаю, что ты всегда сумеешь настоять на своем. Что ты захочешь- то и Магомет. . Подумай, Тамара - несколько смягчилась Люба, и пожелав спокойной ночи, заспешила к себе, оставив подругу в крайней растерянности.

      Мадина чувствовала, что мать очень расстроена, и лежа в темноте с открытыми глазами, с невольной жалостью думала: Тетя Люба всегда подавляет ее своим железным натиском. Но это правильно сказала. . Действительно, нани так умеет подготовить отца, так ему все преподносит, что он всегда решает, как она хочет. .

      Тамара долго ворочалась в постели. Я же не ее дочерью распоряжаюсь - чего она так. . А моей учеба ни к чему. Выйдет замуж - и с ученой будет то же, что с неученой. . В этом она была убеждена. Но не давала покоя мысль о том, что дружбе с Любой может прийти конец. Это очень огорчало, поскольку по душевной простоте своей угрозу Любы приняла всерьез.

      Перед мысленным взором возникли далекие дни их первого знакомства. В тот год они только вернулись на родную землю, к которой неодолимо тянуло, по которой мучительно тосковали все эти годы. Но неприветливой была это долгожданная встреча. В их доме, покинутом по злой воле черным февральским днем сорок четвертого, хозяйничали другие. Добиться его возвращения или хотя бы выкупить оказалось невозможным. Они были вынуждены вновь покинуть родовое село, ибо надежды на восстановление справедливости иссякли, а долго жить за околицей в наспех вырытой землянке с малыми детьми было невмоготу, и еще более мучительно было видеть, как в их родном дворе, где знаком каждый колышек, хозяйничают чужие.

      Не один год мытарств остался позади, прежде чем удалось обосноваться в селе близ Орджоникидзе, где купили на последние сбережения участок со стареньким домиком из двух комнатушек, в котором предстояло жить всей семье, состоявшей из восьми человек. Своих новых соседей Тамара узнала в первый же день. Когда выгружали вещи, в соседнем доме, отделенном невысоким штакетником, стояли мужчина и женщина, поглядывая в их сторону. Мужчина подошел к ним.

      - Выходит, соседями будем, - сказал приветливо, подавая Магомету руку. - С приездом вас. . меня Василием зовут, а это жена моя, Люба.

      - Да ты помоги им Василь, разгрузиться- то, - сказала та и улыбнулась Тамаре: - Если что понадобится - приходите, не стесняйтесь.

      А вечером, когда вконец измотанные дорогой и утомительными хлопотами по обустройству на новом месте они собирались ужинать, на пороге появилась Люба, неся кастрюлю:

      - Вот, соседка, накорми детишек. Вы ведь небось и приготовить не успели.

      Тамара испуганно замахала руками:

      - Что ты, что ты, забери! . . у нас есть. .

      Но Люба перебила ее, всем своим видом показывая, что возражать бесполезно:

      - Да не бойтесь, свиного здесь ничего нету. Знаю, что вы свинину не едите. Уж больно жаль детишек - вон какие они заморенные. . Детям горяченького нужно поесть, что ж вы их всухомятку- то кормить будете!

      Тамара вспомнила с какой жадностью дети ели душистый борщ и как от жалости к ним из глаз ее сами собой полились слезы. Ведь она уже давно в связи с затянувшимся переездом не имела возможности приготовить для них что- нибудь горячее. Чувством благодарности к этой совсем чужой женщине, проявившей заботу о ее детях, наполнилось сердце Тамары, встречавшей дотоле все больше отчужденность и недружелюбную, а то и откровенно враждебную настороженность со стороны местных жителей. И с того дня вот уже много лет они в случае необходимости по- соседски помогали друг другу, чем могли. Магомет вскоре устроился на завод, где слесарил Василий.