Маруся посмотрела в его синие глаза, потерла ладонью лоб и наконец сказала:

– Ну ладно. Поехали к тебе!

Арсений Бережной настолько ей нравился, что она решила рискнуть. Он же не думал ни о каком риске: не задумываясь, предоставил себя, свои деньги, свою квартиру—ей. Или он дурак, или в этом есть какой-то грандиозный подвох, или… Или это и есть та самая бескорыстная любовь, о которой мечтает каждая женщина?..

…Он жил на окраине, возле лесопарка, и воздух там в самом деле был гораздо чище.

Квартира – в многоэтажной башне, похожей на тысячу других, но довольно уютная и современная. Арсений с самого начала никак не стал делить территорию («Это твое, это мое, здесь распоряжайся, а вот здесь не смей ничего трогать!»), он не контролировал Марусю, словно она была полноправной владелицей этого жилища.

К тому же Арсений совершенно не умел готовить, он никогда не помнил о том, есть ли у него в холодильнике еда, а в шкафу – чистые рубашки. Он вечно забывал обо всем, о тех мелочах, из которых состоит жизнь современного человека, и потому появление Маруси оказалось очень кстати.

О будущем они не думали совершенно, особенно в первые недели и месяцы своего совместного проживания. Это был сплошной праздник.

И он, и она настолько были замкнуты друг на друге, что реальность скользила мимо их сознания. Они словно существовали на иной планете и только вдвоем.

Он работал в театре, иногда снимался в кино – в коротких эпизодических ролях, и действительно сильно богатым Арсения назвать было нельзя. Но зато все, что у него было, он с готовностью отдавал Марусе.

Бывший муж, Евгений Журкин, считал Марусю безнадежной транжирой и всегда критиковал ее покупки, ее манеру ведения хозяйства. Нет, совсем уж жадным его тоже назвать было нельзя, скорее тот являлся нормальным мужчиной с рациональным складом ума.

И потому вся прелесть существования с Арсением Бережным заключалась именно в том, что она, Маруся, теперь была свободна. Она могла быть самой собой, и никто не разглядывал в микроскоп ее поступки, покупки, поведение, никто не оценивал ее, не критиковал.

Она не обязана была кого-то строить из себя.

Она имела право на ошибку.

Она могла быть смешной. Даже глупой!

Как она – целиком и полностью – приняла Арсения. И он, как уже говорилось, принял ее.

Они гуляли вместе по лесу (сначала была дивная осень, потом наступила не менее дивная зима), встречались с друзьями Арсения – их было очень много, и все тоже любили его. Друзья по армии (он служил), коллеги по работе… Маруся обожала долгие посиделки до утра с вином, разговорами и музыкой – ну, разумеется, такая жизнь была бы невозможна в коммуналке!

В свою старую квартиру она заезжала лишь изредка. Сначала все собиралась устроиться на работу, а потом забыла о своем намерении. Об Арсении надо было заботиться, и даже когда он отсутствовал, Маруся все равно чувствовала себя занятой: она думала об Арсении, она ждала его, она была полна им без остатка.

Он, при всей своей доброте, не был идеальным мужчиной, но чем дальше, тем сильней Маруся привязывалась к нему, равно как и он – к ней.

Людмила, когда узнала об этом скороспелом знакомстве, очень пилила Марусю:

– Ну надо же, не могла выбрать себе кого получше! Я тебе сто раз говорила, что свою жизнь надо уметь просчитывать! Надо было искать не третьесортного актеришку, а какого-нибудь мэтра, у которого и слава, и гонорары, и вообще…

– Я не искала.

– Вот именно. Ты безнадежная дурочка, ты совершенно не думаешь о будущем!

– Будущее нельзя предугадать.

– Это ты своей матери скажи!

Людмила очень гордилась тем, что сумела завоевать Богдана – в Москве их встречи продолжились…

Что же касаемо Лилии Сергеевны, Марусиной матери, она как-то заявила – о знакомстве своей дочери с актером она знала. И привела длинный список доказательств – Луна была в таком-то доме, Меркурий относительно Венеры – в таком-то положении, а Уран с Юпитером – в таком-то.

– Я теперь проверила свои давние вычисления и поняла, где сделала ошибку, – сказала мать Марусе, когда та заехала к ней после Нового года. – И по всему вышло – быть тебе женой актера.

– И что еще говорят твои вычисления?

– Очень хороший прогноз, – удовлетворенно произнесла Лилия Сергеевна. – Вы с Сеней будете жить долго и счастливо, у вас будет двое детей. Сеня прославится на всю страну, и… Ну, в общем, звезды гарантируют вам стабильный и счастливый брак. Не то что с Журкиным!

Лилия Сергеевна, как и все прочие (за исключением Людмилы разве что), была очарована Арсением Бережным.

– Ты не веришь? – тревожно спросила она дочь. – У тебя лицо такое, будто ты не веришь мне!

– Верю.

Лилия Сергеевна очень трепетно относилась к своим предсказаниям. Она всю жизнь увлекалась составлением гороскопов, а теперь, выйдя на пенсию, полностью подчинилась этой страсти. Большинство подруг поддерживало это ее увлечение, и даже бывало такое, что прогнозы Лилии Сергеевны сбывались. У нее сформировался свой постоянный круг клиентов.

– Тогда в чем же дело, что тебя смущает?

– Не знаю.

– Ты сомневаешься в Сене? Ты сомневаешься, что он сделает тебя счастливой? – Лилия Сергеевна молитвенно сложила руки на груди. Окончательно увлекшись астрологией, Марусина мать даже поведение свое изменила, в ее жестах стало проскальзывать нечто театральное, выверенное. И одеваться стала тоже по-другому – в черные с блестками платья. Волосы Лилия Сергеевна перекрасила в иссиня-черный и отчетливо вспомнила, что ее прапрабабка занималась чем-то подобным – то ли ясновидением, то ли еще какими-то оккультными науками.

– Нет. Я счастлива, – ответила Маруся. – Только… ты знаешь, я боюсь загадывать так далеко. А вдруг ничего не сбудется? Ты уже обещала мне президента…

– Маруся, я же перепроверила свои вычисления! В этот раз ошибки быть не может. Астрология тем и хороша, что это древняя наука, проверенная тысячелетиями, она дает точный прогноз. Принцессе Диане, например, ее личный астролог составлял каждую неделю гороскоп.

– И ее это спасло от смерти? Почему он ее не предупредил, что она разобьется в парижском туннеле Альма в 1997 году?..

Лилия Сергеевна растерялась.

– Ну, это не аргумент…

– Мам, а зачем тебе знать будущее?

– Как – зачем? – еще больше растерялась та. – Чтобы быть к нему готовой!

– А зачем? – упрямо спросила Маруся. – Все равно ведь поступаешь так, как хочется, а не так, как надо. Взять, например, ту же принцессу Диану – возможно, чувствовала, что в тот день не следует рисковать, а все равно поехала в Париж, села в машину… Даже если мы знаем свое будущее, то не можем изменить его, изменить себя!

– Но, по крайней мере, мы в курсе, – сурово произнесла Лилия Сергеевна и отвернулась к окну, показав тем, что не желает больше обсуждать это. – Сенечка ко мне гораздо добрее, чем ты… – обронила она, а потом издала долгий печальный зевок, глядя на тусклое зимнее небо.

…В феврале Арсений уехал в другой город, на съемки, и впервые Маруся осталась одна так надолго – на целый месяц.

Она поехала провожать Сеню на вокзал – прощались долго, словно навеки, и, стоя на перроне, все не могли разомкнуть рук.

– Ты будешь меня ждать?

– Да, да.

– Ты меня не бросишь?

– Нет. А ты… ты-то меня не забудешь? – тихо спросила Маруся, глядя в ярко-синие глаза Арсения. Он в ответ молча покачал головой и снова обнял Марусю что было сил, даже дыхание у нее перехватило.

– Сенька… задушишь! – сердито засмеялась она.

– Ты моя Марусечка, ты моя самая любимая… – Он целовал ее в щеки, в нос, в лоб, сдернул с рук перчатки – целовал ей ладони. И совершенно не обращал внимания, что на них смотрят, что друзья-актеры со смехом барабанят в вагонное стекло, торопя его.

– Все, иди, а то опоздаешь!

Поезд дрогнул, и Арсений в последний момент вскочил на подножку. Хмурая проводница отогнала его внутрь – видимо, ее допекли эти сцены прощания, эти чужие нежности, вечные обещания любить и ждать.

Маруся пошла рядом с поездом.

Арсений махал ей рукой, посылал воздушные поцелуи, выглядел веселым и несчастным одновременно. У Маруси буквально сердце кровью обливалось – так она не хотела расставаться с Сеней.

Потом поезд, набрав ход, ушел, и она осталась одна посреди вокзальной сутолоки.

Было холодно, падал медленный крупный снег.

Она зашла в здание вокзала – через него можно было пройти в метро – и неожиданно заблудилась. Женский голос, прерываемый мелодичными трелями, то и дело объявлял прибытие и посадку: вокруг сновали люди, кто-то судорожно обматывал свой багаж скотчем, грузно бежали какие-то тетки с панически перекошенными распаренными лицами, в валенках и пуховиках, таща за собой сумки-тележки; столичная штучка с кудрями и в загадочных мехах рыдала, вцепившись неоновыми когтями в последнюю модель сотового телефона («Алина, ты была права, он такой негодяй!»), с визгом носились дети вокруг мраморных колонн…