Маруся миновала пригородные кассы, зал ожидания и вдруг оказалась в кафе, из тех, что разрядом повыше обычных вокзальных забегаловок: где кофе подают не в пластиковых стаканчиках, а в фарфоровых чашечках, а вместо горячих хот-догов – вычурные тарталетки и импортное мороженое в блестящих креманках.

Маруся машинально огляделась в поисках другого выхода и вдруг уперлась взглядом в чью-то спину. За одним из столиков, вполоборота к ней, сидел мужчина в кожаном пальто, меланхолично читал газету и прихлебывал из чашки. У мужчины была подозрительно знакомая спина, а также аккуратный светло-русый затылок, который Маруся тоже хорошо знала.

– Женя! – вырвалось у нее, прежде чем она осознала, кто сейчас сидит перед ней.

Мужчина дернулся и обернулся. Это действительно был Евгений Журкин, до сих пор являющийся ее законным супругом.

– Маруська?.. – неопределенно пробормотал тот, видимо, еще не зная, радоваться ему или огорчаться. Потом все-таки решил улыбнуться – расстались-то они не врагами. – Привет!

Маруся подошла ближе.

– Как дела, Женя?

– Да ничего, потихоньку… Да ты садись! – великодушно произнес он.

– А я тут заблудилась, никак проход к метро не могу найти, – пожаловалась она.

– Вполне в твоем духе – заблудиться в трех соснах! – снисходительно сказал Журкин. – Я сейчас такси собираюсь поймать, могу и тебя подбросить.

– Мне далеко, я лучше на метро, – покачала она головой, разглядывая законного супруга. Евгений Журкин практически не изменился за то время, что они не виделись – был так же подтянут, бодр, продуманно одет и подчеркнуто вежлив. – Ты откуда?

– Я с дачи. Ты же знаешь, у нас дача в этом направлении.

– А машина? Почему ты не за рулем?

– Машину я грохнул недели две назад. Теперь надо новую покупать. И вообще, зимой на электричке гораздо удобнее и быстрее… – лаконично пояснил он. – Ты хорошо выглядишь, знаешь?

Маруся огляделась, поймала свое отражение в зеркальной облицовке стен. Золотисто-русые, с рыжинкой волосы торчали в разные стороны, зеленовато-серые глаза блестели, личико свежее и даже нестерпимо юное какое-то…

В этот момент у Журкина зазвонил мобильный.

– Извини… Алло? Да, мам, все в порядке. Я сейчас на вокзале. Да. Да… Знаешь, кого встретил? Ты не поверишь – Марусю… Ну как какую Марусю! Будто у меня так много Марусь было… Да-да, ту самую Марусю! Ну все, мам, скоро буду. Целую!

Он нажал на кнопку «отбоя» и сунул телефон в карман.

– Заказать тебе что-нибудь? – спросил строго.

– Нет, спасибо, – покачала она головой. – Как Инга Савельевна?

– Прекрасно. Слушай, а почему ты сказала, что тебе далеко? Разве ты не в центре живешь?

– Почти. То есть официально я все еще там прописана, но…

В светло-карих глазах Журкина вспыхнуло холодным огнем любопытство.

– Так ты не одна! Понятно… А кто он, если не секрет?..

– Он очень хороший человек, – подумав, честно ответила Маруся.

– Ясно, что не злодей! – быстро улыбнулся законный супруг. – Ну, а по профессии он кто?

– Актер. В театре играет, в кино снимается… Сейчас я как раз его на очередные съемки провожала! Но вряд ли ты его знаешь, он не настолько известен… – промямлила Маруся и мысленно обругала себя за то, что по старой привычке оправдывается, пускается в ненужные объяснения… Даже теперь, спустя столько времени, она чувствовала себя глупой и виноватой, когда на нее пристально смотрел Журкин.

– Пьет?

– Что?

– Я говорю – сильно пьет?

– Кто?

– Да этот твой актер! – нетерпеливо воскликнул Журкин.

– С чего ты взял, что он пьет?.. – обиделась Маруся. – Почему ты думаешь, что все актеры – пьянчужки?.. Если и пьет, то умеренно, и только хорошее вино…

– Понятно.

Она почувствовала ту же тоску и раздражение, что и раньше. Вроде бы Журкин был неплохим, порядочным человеком, но почему он так легко мог вывести из себя – одной фразой, одним вопросом?.. Раз – и Маруся уже превратилась в подружку какого-то малоизвестного актера-алкоголика!

– Ты ведь сейчас тоже не один? – дерзко спросила она. – Все с Верочкой?

– Нет, с Верочкой мы расстались, – сухо ответил Журкин, всем своим видом показывая, что Маруся бесцеремонно лезет в чужую жизнь… – Теперь у меня есть Стелла.

– А кто она? Интересно же все-таки… – криво улыбнулась Маруся. Никакой ревности она не испытывала – лишь слегка напомнило о себе уязвленное самолюбие. Этот Журкин с таким пафосом произнес «Стелла», словно та была, по крайней мере, принцессой крови.

– Она моя коллега. Работаем в одном офисе.

– А Инга Савельевна как к ней относится? – невинно спросила Маруся.

Журкин громко затрещал пальцами. В этот момент у него снова зазвонил сотовый.

– Извини… Алло? Да. Да… Мам, да все в порядке! – Он слегка повысил голос. – Мы с Марусей сидим в кафе, болтаем. Да какая разница, в каком! Нет, я ее не приглашал. Нет. Нет… Мы случайно встретились, слу-чай-но! Да, уже еду. Все, пока, целую! – Он снова сунул телефон в карман и усмехнулся. – Мама в своем репертуаре…

– Она боится, что ты снова воспылаешь ко мне страстью? – не выдержав, засмеялась Маруся. – Ой, не могу… Надеюсь, она только меня так ненавидит!

– Не беспокойся, Стелле от нее еще больше достается! – добродушно сказал Журкин. Он умел быстро менять гнев на милость. Если вспомнить, иногда он бывал таким славным, таким простым…

– А как Роланд Германович поживает? Как Марлен? – с любопытством спросила Маруся. – Она вам пишет?..

Роланд Германович был мужем Инги Савельевны и, соответственно, приходился отчимом Жене. Марлен звали бабку, мать родного отца Жени, ныне покойного. Инга Савельевна, невестка Марлен, ненавидела свою родственницу, но старуха, к счастью, жила за границей.

– Бабка чувствует себя прекрасно, иногда звонит мне. А что до Роланда, то он как был дураком, так и остался! – фыркнул Журкин. – Ты не представляешь, Маруська, какой он дурак… Тут недавно заявил, что собирается баллотироваться в Думу! Господи, теперь понятно, отчего страна развалилась – потому что такие, как Роланд, решили ею править!

Снова зазвонил сотовый.

– Извини… Алло? – долгая пауза. – Мам, ну это невозможно! Я же сказал – сейчас еду… Да. Да. Да, мы все еще с Марусей. Мама!!! – опять долгая пауза, во время которой Инга Савельевна, вероятно, наставляла своего сынка на путь истинный. – Мама, я понял, – уже более сдержанно ответил Журкин. – Все, пока, целую.

Он сунул телефон в карман, потом громко затрещал пальцами.

– Была рада увидеть тебя, – искренне произнесла Маруся. – Ладно, не стану тебя задерживать…

– Да никто меня не задерживает! – Журкин снова затрещал пальцами. – Мама всегда что-нибудь придумает… Но это возраст, возраст дает о себе знать!

– Я понимаю.

– Ладно, все, пока. Целую! Выход к метро – вон там… – Журкин сорвался с места, махнул рукой, показывая направление, и убежал.

Маруся, все еще под впечатлением этой встречи, так и осталась сидеть за столиком. «Когда мы с Женей познакомились? Лет шесть назад или даже семь уже!»

…Евгений Журкин был тогда аспирантом экономического вуза, чрезвычайно энергичным и бойким, таких обычно называют «живчиками». Он сразу же влюбился в Марусю, наверное, по принципу «противоположности сходятся» – она, наивная, чуть медлительная и потрясающе бесхитростная на тот момент (теперь-то она хоть как-то, но приспособилась к жизни!), сумела поразить его воображение.

Евгений Журкин сразу же вознамерился жениться на ней. Но тут в дело вмешалась Инга Савельевна, дама с характером, которая знала все лучше всех. Она заявила, что бывшая спортсменка Маруся никак не может быть парой Женечке, такому тонкому и такому высокообразованному юноше, и ступила на тропу войны. Противниками стали ее собственный сын и «эта его новая» (то бишь Маруся).

В союзники себе она записала Роланда Германовича, своего давнего спутника жизни. Они были вместе очень давно, но Роланд Германович очень упорно не желал себя связывать узами брака (может быть, именно это обстоятельство столь сильно повлияло на характер Инги Савельевны?). Да, они жили вместе, да, он выполнял все требования своей гражданской жены, но официально узаконить отношения был категорически не согласен. Штампик в паспорте – тот последний бастион, который Роланд Германович решительно отказывался сдать.

Так вот, отчим перешел на сторону матери, и началась война.

Если Инга Савельевна была мастерицей на всякие хитрости и тонко завуалированные шпильки, то Роланд Германович рубил сплеча. Он мог ворваться в жилище Маруси, перепугав до смерти Виталика с Алевтиной, и разразиться гневным монологом. Говорил Роланд Германович очень связно, красиво, любил умные слова и заковыристые обороты, но по существу его речь была пустой и бессодержательной. Сводилась она приблизительно к следующему: «Когда ты, дрянь такая, от нашего мальчика отстанешь? Мы тебе покажем кузькину мать!»