Разумеется, она и секунды не верила в то, что ее сынуля способен поджечь на девочке платье!
– А что было потом?
– Ну, потом… Потом мы все закончили школу. Прошло еще несколько лет. А потом я от своей матери узнал (к тому времени я уже жил отдельно), что Надежда Львовна умерла. У несчастной был жесточайший диабет… Последний год она провела в больнице, почти слепая. За ней ухаживала моя мать. Боря не появился там ни разу… Самое жуткое и в то же время обыденное какое-то – дальше. Надежду Львовну кремировали, но Борька даже урну с ее прахом не забрал, чтобы похоронить. «А зачем? – совершенно спокойно, без тени злобы или там раздражения (бывает же, что дети за что-то обижаются на своих родителей – но это не тот случай!) сказал он моей матери, вздумавшей позвонить ему. – Разве это может изменить что-то?»
– Похоже, он действительно не умел любить… – пробормотала Маруся. – Даже не так – он не мог любить! Такое потрясающее равнодушие к родной матери… Но почему ты думаешь, что он был способен ненавидеть? Может, он вообще ни на какие чувства не способен…
– Нет, Борька ненавидел Сеню, я в этом уверен… – усмехнулся Урманов. – Конечно, он не показывал это открыто, но… Представь себе этакого флегму – медлительного, огромного, ленивого… На первый взгляд очень добродушного и незлобивого. Сонный взгляд, неторопливые движения! Но я слышал однажды, как он сказал Сеньке: «Я тебя убью, Бережной. Хоть когда найду и убью». Сказал тоже спокойно, словно шутя, но… знаешь, Маруся, до сих пор не могу забыть огонька, блеснувшего в его глазах… Да, Тягунов ненавидел Сеню. Ты, кстати, знаешь, как погиб Арсений? – вдруг с беспокойством спросил Урманов у Маруси.
– Потом… Потом как-нибудь расскажу… Так ты видел Тягунова в тот же вечер, что и Арсения?
– Ну да! Столкнулись случайно с Сенькой где-то в центре, выпили немного, вспомнили прошлое… Он был абсолютно счастлив – снимался в кино, девушка у него была любимая – она ему все по мобильному звонила, а он ей рапортовал, что задерживается… Так трогательно! А потом глядим – Тягунов. Борька Тягунов – за одним из соседних столиков! Один. «Ну, говорю, Сеня, вечер встреч сегодня какой-то получается!» Сеню даже перекосило – он Тягунова терпеть не мог. Не мог простить ему Даши Рябининой!
– И что потом? – точно сомнамбула, превратившись вся в слух, завороженно спросила Маруся.
– Потом Тягунов расплатился и пошел к выходу. Как раз мимо нас. Я сначала думал, что он нас с Сенькой не заметил, и даже радовался этому обстоятельству… Не тот Тягунов был человек, с которым я хотел бы говорить. А он возьми и скажи: «Здравствуй, Сеня». Флегматично так, в своей манере… Меня словно и не заметил. Только к Сеньке обратился!
– А дальше? – выдохнула Маруся. – Что было дальше?
– Сеня ему ответил: «Ну здравствуй, Бобр. Как живется? Совесть не мучает?» Потом добавил: «Вижу, что не мучает. Вижу, что остался прежним… Ты, Бобр, патологическая личность – таких время не меняет! Никого рядом с тобой нет. И не будет никогда!» Ну, и еще немного в том же роде – что Тягунов не способен любить, что он нравственный урод… Мне кажется, Сеня даже спустя двадцать лет не мог простить ему Даши Рябининой. Слава богу, что в тот вечер Тягунов ничего ему не ответил – выслушал, пожал плечами и зашаркал к выходу. Поглядел, правда, очень недобро на Сеню, точно взглядом хотел сжечь… Я говорю: «Сенька, и охота тебе с ним связываться?! Столько лет прошло… Ты думаешь, что подлецу можно объяснить, какой он подлец? Бесполезно!»
– Борис Тягунов ушел?
– Да. Потом ушел я. На улице еще огляделся, на всякий случай – нет ли его поблизости. Знаешь, хоть и выглядел он спокойным, но было в нем нечто такое… Так бывает спокойно перед грозой. Не то чтобы я боялся за Сеню, но… К счастью, улица была уже пуста, – Урманов помолчал немного, потом добавил: – Я так думаю, Тягунов Сеньку по-прежнему ненавидел, но выяснять отношения ему, как всегда, было лень… Словом, гроза прошла стороной.
«Официантка видела только Урманова, – лихорадочно размышляла Маруся. – То, что Сеня говорил с кем-то еще, она не заметила. Наверное, разговор был действительно коротким и… И тихим. Если бы случился какой-то скандал, персонал наверняка бы это заметил. Господи, самые страшные вещи говорятся всегда тихим голосом! И зачем Сене понадобилось его дразнить?! – с отчаянием подумала Маруся. – Это Тягунов убил Сеню – тот опять ранил его в самое уязвимое место! Дождался его, пошел следом. И сбросил с моста… Разумеется, Лёня его не заметил – Тягунов не дурак, лишних свидетелей не хотел! Затаился где-то поблизости, дождался Арсения… Если бы тогда следствие во всем разобралось, если бы нашли Лёню и поговорили с ним, стало бы очевидно, что Сеню убили…»
– Вот так закончилась эта история, – печально вздохнул Урманов. – Но ты-то в ней как замешана?
Маруся сжала пальцы. Потом сказала:
– Я была той самой девушкой, которая в тот вечер звонила Арсению Бережному.
– Ты? Вот дела… – растерялся Урманов. – Так чего же ты сразу не сказала?
Маруся пожала плечами.
– Бог ты мой, как тесен мир! А я никак в толк не возьму, чего ты про все это спрашиваешь… Послушай, а что все-таки случилось с Сеней? – осторожно спросил он.
– Он погиб в тот же вечер. Я теперь, после твоего рассказа, уверена, что это Тягунов убил его. Детские обиды не проходят со временем, о них помнят всегда. Возможно, если бы в тот вечер Сеня промолчал, ничего бы и не случилось. Но он ужалил Тягунова в то же самое место… Они оба были безжалостны друг к другу.
– Вот это да…
Маруся хотела еще сказать Урманову, что сначала подозревала в этом его, и даже хотела отомстить, но потом решила не говорить ничего. Это была слишком тяжелая, слишком страшная правда. «Может быть, когда-нибудь потом…»
– После Сени мне никто не нужен был. Поэтому… поэтому у нас с тобой ничего не получилось, – сказала Маруся, глядя Урманову в глаза.
– Ты… ты до сих пор любишь только его, Сеню? – напряженно спросил тот. – Я тебе по-прежнему не нужен?
Маруся взяла его руку, с трудом улыбнулась.
– Завтра пойдем в милицию, заявим на Тягунова, – сказал Урманов. – Похоже, это действительно он убил Сеню! Но как все странно… Странно, что мы с тобой встретились, что заговорили сейчас об этом… Наверное, это судьба, рок. Две наши истории соединились в одну. Все тайное неизбежно становится явным. Преступник будет наказан! Помнишь про Ивиковых журавлей? – возбужденно спросил он.
– Каких еще журавлей? – удивилась Маруся.
– Ну, есть у Шиллера такая баллада – «Ивиковы журавли». Я в институте учил немецкий, мы ее переводили. Был такой человек, Ивиком его звали. Поэт. Древнегреческий. Однажды в лесу на Ивика напали разбойники, когда тот шел в город на поэтическое состязание. Разбойники убили его, за что – уж не помню… Но перед смертью он, лежа на земле и глядя в небо на пролетающую стаю журавлей, успел произнести: «Вы, журавли под небесами, я вас в свидетели зову! Да грянет привлеченный вами Зевесов гром на их главу…» Разбойники засмеялись – ну как же, помогут ему эти птички!.. Скоро город был потрясен жестоким убийством Ивика – его все любили. И вот на том самом празднике, куда торопился поэт, собралась толпа народу. Внезапно над головами людей пролетели журавли. Один разбойник прошептал на ушко другому: «Помнишь Ивиковых журавлей?» Но эти слова услышал старый друг Ивика. «Какие журавли? О чем говорят эти люди?» – подумал он. И затеял следствие, на котором открылась вся правда. Разбойников судили, и они получили по заслугам. Хотя, казалось бы, уже никогда не узнать правды…
Маруся почувствовала, что слезы текут по ее щекам. Ей было больно, но вместе с тем она испытывала странное облегчение. И радость – от того, что не стала судить Урманова. Тем более что он и вовсе ни в чем не виноват.
Урманов подсел к ней ближе, обнял за плечи.
– Я хороший, – произнес он жалобно и как-то совсем по-детски. – Почему ты меня не любишь, а? Моя Марусечка…
Тут уж она не выдержала и заревела от души.
– Тс-с, тихо, Егора разбудишь… – Урманов прижал ее к себе еще сильнее.
– Я… я тебя люблю, – с трудом пробормотала Маруся. – Но… но как жить дальше?
– Как? Вместе. Ты, я и Егор… А Тягунова в тюрьму упечем! – сурово добавил он.
– Ты нас не бросишь?
– С ума сошла, дурочка! – рассердился он, но как-то совсем необидно. – Зачем мне вас бросать? Я, между прочим, нормальный человек и способен испытывать чувства – не Тягунов какой-то там…