Ольга Смецкая - Маленькая балерина

Синдром Клерамбо в действии.

Из моего любимого учебника по психиатрии я знала, что психически неуравновешенные люди чрезвычайно упорны и любой ценой добиваются своей цели. Они готовы на все. Вплоть до устранения препятствия.

В данном случае препятствием являлась я.

Я подумала обо всех странностях, приключившихся со мной за последние дни. О загадочных шумах, о разбитой статуэтке, о звонке неработающего телефона, о букете белой сирени…

Как ни удивительно, от этих мыслей мне стало легче. Ведь я уже была склонна поверить в бредовую теорию Раисы о том, что все это проделки потусторонних сил.

Я разорвала записку на мелкие клочки и выбросила в мусор.

Но что-то мешало мне насладиться наступившим облегчением.

Сообщник, вспомнила я.

У Лизы есть сообщник. Это несомненно. Я лично видела его дважды.

Мотивы поступков Лизы мне были ясны как день. А вот ее приятель откровенно пугал меня. Лиза каким-то образом неоднократно проникала в запертый дом. И он, наверное, тоже…

Я быстро проверила двери, окна. Страх подгонял меня. Бегом поднялась по лестнице и зажгла свет в коридоре. Пусть горит, так спокойнее. Влетела в спальню, щелкнула выключателем, задвинула дверной засов.

И застыла…

Поверх валявшегося на кровати шелкового платья, которое я не успела убрать, аккуратно лежала восковая фигурка. В центре предполагаемой груди торчала иголка.

– Ну, это уже слишком! – воскликнула я и поразилась тому, как жалко прозвучал мой голос.

Я обернулась в поисках чего-нибудь, во что можно было бы завернуть мерзкую фигурку – при мысли о том, чтобы коснуться ее голыми руками, мне делалось дурно – и уперлась взглядом в надпись на зеркале.

Сердце ухнуло куда-то вниз, ноги стали ватными.

"Я была такой же, как ты сейчас.

Ты будешь такой же, как я сейчас!" – вопили кривые буквы, нарисованные на зеркальной поверхности губной помадой.

Я закрыла глаза, в надежде на то, что мне все это померещилось. Но нет, все было на месте. И фигурка, и надпись.

Я буквально заставила себя сдвинуться с места. Схватила со столика какую-то древнюю газету, лежащую тут с незапамятных времен, разорвала ее пополам.

Пересиливая отвращение, осторожно стряхнула с платья на газету восковую куклу. Она распалась на куски. Видимо, ее просто сложили, не удосужившись слепить края. Извлекла иголку. Завернула все это добро в газету и брезгливо бросила на пол.

Покосилась на платье. Казалось, на том месте, где лежала кукла, зияла дыра. Я присмотрелась и поняла, что это обман зрения.

Откуда-то из закоулков подсознания выползла мысль, что восковую фигурку необходимо сжечь. Иначе она сыграет свою роковую роль. Но это потом…

Второй частью газеты я, как смогла, стерла надпись с зеркала. Помада была темно-красной, почти бордовой. Такой цвет предпочитала Фиалка. Размазанная по зеркальной поверхности, помада напоминала кровавые следы. Словно кто-то прикоснулся к зеркалу окровавленной ладонью, а потом, обессиленный, сполз вниз. Я поспешно отвела взгляд.

Ногой задвинула ненавистный сверток под кровать и опустилась на покрывало рядом с платьем. Легла на подушку и обняла платье, как будто оно было живым существом. Закрыла глаза.

«То, что тревожит тебя, находится в твоих собственных руках. Гляди только за своими мыслями и поступками и старайся всячески исправлять себя. Все, что ни случится, ты обратишь себе в поучение и пользу».

Когда-то я выписала это изречение Эпиктета в тетрадь. Мечтала сделать его моим жизненным девизом. Мне было тогда лет десять или одиннадцать. Теперь, находясь в наполненной страхом запертой комнате, я понимала, насколько наивной была. Единственным плюсом было то, что комната заперта изнутри, а не снаружи. И ничто не способно заставить меня выйти из нее.

Так мне казалось…

Но я ошибалась.

Лампочка под потолком, затянутая в пыльный матерчатый абажур, встревоженно мигнула, ярко вспыхнула напоследок и погасла. Только что успокоившееся сердце вновь зашлось барабанной дробью. Я резко поднялась на кровати. Пристально посмотрела в сторону двери. Но ничего не увидела. По моим расчетам, из-под двери должна была пробиваться полоска света, ведь я не гасила его в коридоре. Я это точно помнила. Но света не было. Что это? Выбило пробки? Отключили электричество в поселке? Или это…

Я прислушалась. Было абсолютно тихо. Пугающе тихо.

Я ощутила приступ клаустрофобии. Мне вдруг стало нечем дышать, словно я находилась в замкнутом пространстве, тесном и лишенном кислорода. В гробу, например…

Меня охватила паника. Я судорожно втянула в себя воздух и, не отдавая отчета своим действиям, раскинула руки в стороны. Не сомневаясь, что наткнусь на препятствия в виде грубо сколоченных досок. Но нет, руки свободно парили в пространстве.

Я понимала, что мне нужно выйти из комнаты и спуститься вниз, проверить, в чем дело, чтобы не сойти с ума. В одном из ящиков кухонного стола я видела свечи, необходимо добраться до них.

Соскользнув с кровати, я наощупь, стараясь не шуметь, направилась к двери. Ледяными пальцами вцепилась в засов. Металл показался мне горячим. Во всяком случае, гораздо теплее моих рук. Это было как в мистическом триллере. Как в компьютерной игре. Заколдованная дверь, которую лучше не открывать.

Дверь, за которой притаился ужас.

Раз, два, три…

Я зажмурилась, с силой дернула за рычаг и рывком распахнула дверь.

Четыре, пять, я иду искать…

Ничего не произошло.

То есть никто на меня не набросился, не вцепился в горло.

Я открыла глаза. Но с таким же успехом могла бы этого не делать.

В коридоре было так же темно. Даже, пожалуй, еще темнее.

Путь до лестницы показался мне длиною в жизнь. Наконец я крепко ухватилась за перила.

Тут уже не было так тихо. Старый дом охал, вздыхал, кряхтел… Как древний дед, ворочающийся в своей продавленной постели.

На кухне я пришла в себя, как больной, очнувшийся после наркоза. С легким шелестом работала газовая колонка. Трепещущий фитилек освещал помещение призрачным светом. Здесь все было привычно и буднично. И поэтому прекрасно. В верхнем ящике кухонного стола спокойно лежали свечи. Припасенные для такого вот экстренного случая. Я вытащила одну и с наслаждением чиркнула спичкой. Вряд ли мне когда-либо еще придется испытывать подобное наслаждение от столь простой манипуляции.

Яркое пламя радостно устремилось вверх. Кухонные предметы приобрели четкие очертания. Теперь мне предстояло найти распределительный щиток, за которым вместе с электрическим счетчиком прятались пресловутые «пробки». Их просто выбило, я не должна в этом даже сомневаться…

Высоко подняв руку со свечой, я обследовала помещение. Обычно такие щитки помещают где-то рядом с дверями. Но здесь ничего похожего не было.

Где же этот чертов щиток?

Я вышла в гостиную. Медленно двинулась по периметру вдоль стен. И зачарованно застыла у портрета Врублевской. Мерцающее пламя свечи отбрасывало на полотно причудливые тени и придавало ему нереальный вид.

Ида Врублевская выглядела живой.

Удивительно, из ее глаз исчезли надменность и насмешка, и она смотрела на меня… С надеждой, что ли? И улыбка ее изменилась. Стала мягче, приветливее.

Может быть, дело в раме? Позолота на ней искрилась и бликовала в свете трепещущего огня.

На миг мне показалось, что Врублевская пошевелила рукой. Словно указала мне на что-то…

И тут я услышала этот звук.

Тихий скрежет, как будто в замочную скважину вставили не тот ключ. Как будто собака скреблась в дверь, чтобы ее пустили в дом. Я быстро задула свечу и вытерла моментально взмокшие ладони о светлую ткань брюк. Снова стало темно и страшно.

Звук повторился. К нему добавилось еще легкое постукивание.

Я бесшумно метнулась на кухню. Прикинула свои шансы и пришла к выводу, что атаковать надо первой. Ах, как бы мне сейчас пригодился пистолет! Я протянула руку и пошарила в темноте в поисках подходящего оружия. Ножи я сразу отбросила. Никогда не смогу всадить нож в живую плоть. Хотя… Никогда не говори «никогда»…

Чайник?

Нет, вряд ли. Он ненадежный, крышка отлетит в сторону, вода выльется. Много шуму из ничего. Разделочная доска?

Тоже нет. Она запросто может расколоться.