Об отдельных эпизодах своей прошлой жизни бабушка предпочитала помалкивать даже с самыми близкими родственниками. Я ее понимала. В пятидесятые она недолго, но, судя по всему, весьма успешно пела в ночном клубе, потом несколько лет жила в Мейфэре с таинственным аристократом, потом вышла замуж за деда, лорда Уосдейлмира. У них родился ребенок – моя мама. Лорд Уосдейлмир умер, когда мне было четыре годика, сразу после легендарной вечеринки, которую закатила бабушка в честь того, что его пионы были признаны лучшими на цветочной выставке в Челси. По ее словам, дедушка покинул этот мир счастливцем.
Назовите меня глупым романтиком, но, когда я думаю о том, что в последние минуты рядом с дедушкой находилась бабушка, у меня теплеет на сердце.
Бабушке осталось приличное наследство, у нее был и личный счет (думаю, благодаря пластинке с ее хитом под названием «Китти Кэт»). Замуж она больше не выходила, хотя вряд ли скучала в одиночестве. Словом, я ни капли не удивилась, когда услышала, что бабушка водит дружбу с каким-то там принцем.
– Да нет же, ты должна помнить Александра! – воскликнула бабушка. – Он одолжил мне машину… Ты на ней еще вождению училась.
– Гм, не знаю… А вообще-то… Ну да, конечно!
В моей памяти вдруг соединились осколки туманных воспоминаний, и события давно минувших дней ожили перед глазами с поразительной ясностью.
Наверное, я была единственной девушкой в Англии, которой посчастливилось учиться вождению на «Порше-911», однако наши занятия с бабушкой резко прекратились, когда я врезалась в рейнджровер, поворачивая на автостоянку у Херлингем-клуба.
– Это тот самый человек, с которым мы встречались в «Савойе», чтобы объяснить, как так вышло…
– Ты что, собралась попросить меня в чем-то помочь ему? Но ведь ты сама намного более…
Бабушка покачала головой:
– Нет, не ему. Его внуку, Николасу.
– Внуку? – Я призадумалась. – С ним я тоже знакома?
– Хмм,– промычала бабушка, почему-то внезапно мрачнея. – Будет замечательно, если познакомишься. Понимаешь, Николаса не очень-то волнует, как он выглядит в глазах общественности. Бедный Александр без конца твердит ему, что пора повзрослеть, но Ники ничего не желает слышать.
У меня затрепетало сердце. Бабушкин замысел стал вдруг для меня совершенно ясен, будто его осветили прожекторами и обозначили воем сирен.
– Взгляни. – Она открыла «ОК!» ближе к концу. – Ники был на отвратительной новомодной вечеринке и бросил какую-то бедняжку-пышку в шоколадный фонтан.
– Она моя знакомая, Тигги,– тихо произнесла я.
Бабушка подняла на меня глаза.
– Серьезно? О господи! Вот на какие гадости способен Ники. Вся его жизнь – сплошные бесчинства в дорогих отелях да дикие выходки на благотворительных балах. Он ведет себя как великовозрастный хулиганистый школьник. А ему почти тридцать! Его компания – кучка известных на всю Европу мерзавцев, семья не знает, куда деваться от вечного позора. Вдобавок у него за целую жизнь не было ни одной приличной подруги!
– По-моему, для богачей подобное безумие – норма.
– Вовсе нет. И это еще не все.
Степень бабушкиной тревоги меня удивила. Ее рука, в которой она крепко сжимала журнал, слегка дрожала, а между бровями пролегли морщинки. Надо сказать, я крайне редко видела бабулю нахмуренной.
По-видимому, Александр ей очень близкий друг, решила я. А она ему очень предана. Слава богу, хоть что-то я от нее унаследовала.
– Говоришь, это еще не все? – спросила я.
Бабушка вздохнула.
– Александр все объяснит поподробнее, но если вкратце, картина такова: их семья когда-то управляла княжеством на Балканском полуострове. Прелестным, но крохотным. В тридцатых годах их оттуда изгнали, однако теперь правительство желает принять их назад – с тем условием, что они на собственные средства восстановят замок и согласятся при полном параде фотографироваться для туристических брошюр.
– Ого! – воскликнула я.
Бабушка продолжала:
– Они, естественно, не могут дать согласие, пока их ненормальный внучек и наследник шатается по вечеринкам и одевается как палестинский подрывник-смертник,– произнесла она непривычно громким и слегка дрожащим голосом. Очередной глоток чая помог ей немного успокоиться. – Извини. Просто сам Алекс настолько утончен, что у меня сердце кровью обливается, когда я вижу, как Ники пятнает его доброе имя, добровольно превращаясь в олицетворение пьяного шутовства.
– По-твоему, я как-то могу им помочь?.. Но как? – осторожно спросила я. – Я бы с большим удовольствием, только, боюсь, для борьбы со столь матерым дебоширом у меня не хватит ни сил, ни опыта. Орландо фон Борш веревки из меня вил, надеюсь, помнишь? А его отец был всего лишь производителем фаршированных оливок, далеко не принцем.
– Нынешние принцы совсем не те, что раньше. – Бабушка со вздохом протянула мне журнал. – И потом, определение «матерый дебошир» к Ники не совсем подходит. Просто он не слишком большого ума и никак не научится чувствовать ответственность. Увы, бабочками по жизни порхают не только красивые женщины…
Я внимательнее посмотрела на фотографии, и мое сердце невольно дрогнуло. Вот это да! Николас больше походил на рок-музыканта, нежели на принца. Причем весьма и весьма привлекательного рок-музыканта. У которого в гараже несколько «феррари», а в каждом крупном порту по бывшей жене.
– Это он и есть? – спросила я, вдруг подумав, что могу ошибаться.
Бабушка кивнула.
– Ничего себе! Теперь я, кажется, понимаю, о чем ты.
Николас принадлежал к тому типу парней, из-за которых я могла совершенно потерять рассудок. Кареглазый, загорелый, с узкой талией и плечами профессионального пловца, он улыбался в камеру, обнимая неотразимых длинноногих «шоколадок», и излучал ровно столько обаяния, сколько требуется, чтобы завоевать женщину и оставить ее. Его красная шелковая рубашка была расстегнута чуть больше допустимого, из-под нее выглядывали темные волосы на груди, но неряшливым Ники не выглядел. Казалось, ему просто лень обращать внимание на косые взгляды. Его густые каштановые волосы растрепались. На приведение их в порядок потребовалось бы немало времени. Единственный недостаток Ники состоял в том, что красотки в туфлях с высокими каблуками от Лубутена были чуть-чуть выше, чем он.
Если его дед в молодости выглядел примерно так же, неудивительно, что бабушка до сих пор к нему неровно дышит.
Со вздохом облегчения я закрыла журнал. В данном случае помочь я не могла. Парень вроде Ники определенно не найдет для дамочки вроде меня ни одной минутки.
– Бабушка, ты прекрасно знаешь: ради тебя я сделаю что угодно,– сказала я. – Однако на Ники, безусловно, серьезная беседа с тобой повлияет гораздо сильнее, чем мои советы. – Я помолчала. Бабушка прикинулась самой невинностью. – Ты что, уже пообещала? Не спросив меня? – воскликнула я. – О нет! Как ты могла?
– Мелисса! – с напором произнесла бабушка. – Поговори с Ники всего лишь разок!
– И что я ему скажу? – засопротивлялась я.
– Что ни одна достойная девушка даже не посмотрит в его сторону, если он будет бросать людей в шоколадные бассейны!
Я строго посмотрела на нее.
– Бабушка, его не волнуют достойные девушки. И потом, что скажет Джонатан? После истории в Нью-Йорке с Годриком Понсонби я пообещала, что переключусь на самые невинные заказы, сосредоточу внимание на проблемах исключительно бытовых!
– Но ведь, это же неинтересно! – воскликнула бабушка, ставя чашку на блюдце. – Куда занятнее исправлять самих мужчин, а не только их одежду.
Она задела меня за живое. Мне доставляло огромное удовольствие с помощью разумных доводов и добротных брюк превращать неуклюжих и малопривлекательных парней в лакомые кусочки, однако я любила Джонатана. Его же мое пристрастие отнюдь не восторгало. Хорошо, что из Нью-Йорка он переехал в Париж и нам выдалась возможность начать отношения с чистого листа. С другой стороны, меня бесила необходимость выбирать между агентством и Джонатаном.
Я вспомнила, что лелею надежду совместить жениха, работу, Лондон и Париж. В таком случае мне пришлось бы каждый день ездить из Англии во Францию. Впрочем, сейчас не время разрабатывать этот безумный план.
– Мы с Джонатаном заключили соглашение. Он пообещал, что не будет допоздна задерживаться на работе, а я – что не стану возиться с клиентами, которым в самую пору обращаться к психиатру, а не к советчице по вопросам положения в обществе. И в этом Джонатан прав. На «перевоспитание» убиваешь неимоверно много времени,– сказала я, повышая голос, чтобы бабушка не заглушала меня своими восклицаниями.