Оливия Уэдсли - Маленькие радости

Он стал носить по утрам самый лучший свой галстук и желтые сапоги с длинными носками, которые далеко высовывались вперед.

За обедом он искусно постарался пожать одним сапогом ногу Тони и случайно прислонился к ней, когда доставал коробку с лентами.

Тони только слегка отстранилась. Она отлично знала все эти уловки. Они больше не пугали ее, как это было однажды, много лет назад, когда мужчина заговорил с ней на улице, шептал ей гадкие слова и преследовал ее, или, как в «Синем магазине», когда заведующий отделением пригласил ее однажды пообедать и после обеда, когда выражение его глаз испугало ее и она попыталась уйти, дверь оказалась запертой. Она бросилась бежать, кричала, и он наконец, проклиная, отпустил ее, а на следующее утро уволил, и после этого почти пять недель она питалась хлебом и жидким чаем; сбережения девушки-труженицы, которая получает «царское» вознаграждение в виде семнадцати франков в неделю и на это должна жить и одеваться, не очень велики.

Когда сын «Сорио и K^о» стал ее преследовать, Тони устало вздохнула. Она надеялась, что через три месяца она могла получить место заведующей отделением, с жалованьем в тридцать франков, а теперь, по всей вероятности, ей придется уйти.

Она была почтительно-любезна с молодым Сорио, пока это было возможно, но настал наконец день, когда все препятствия пали. Он нашел ее, потихоньку следуя за ней на складе, когда она отыскивала спички. Она не заметила, как он подошел, но внезапно почувствовала вокруг себя его руки. Она мгновенно повернулась и заметила в его глазах уже знакомое ей выражение. На складе никого не было.

– Один поцелуй… – глухо бормотал он, лаская ее своими волосатыми руками. – Я найду вам работу лучше, чем вы мечтаете, клянусь вам. Только позвольте мне, Тони.

Она ударила его сжатыми в кулаки руками. Он рассмеялся и прижал ее теснее.

– Никто никогда не узнает, как бог свят! Ты, маленькое животное, ты хочешь, а? – шептал он, когда она нагнулась над его руками.

Он крепко сжал ее, наслаждаясь тем, как она отбивалась, и нашептывая ей пошлые ласкательные слова.

Слезы показались на ее глазах, и тщетная мольба прозвучала из ее уст.

– Никто никогда не узнает, дурочка.

– Вы презренное животное, – сказала Тони сквозь зубы.

– Я вас поучу, – сказал он, – я вас выучу.

Дверь открылась, и вошла девушка.

С проклятьем он выпустил Тони, и она убежала, вся дрожа, к своему прилавку. Но она заранее знала свою судьбу. У нее было всего десять франков сбережений, и то она их должна Жоржетте за комнату.

После обеда заведующий заявил ей, что она уволена. Позади него стоял ухмыляющийся молодой Сорио. Она принесла шляпу и пальто. Она думала, если все пойдет хорошо и она получит место заведующей, купить себе на распродаже новое.

– Такова жизнь, – прошептала она, влезая в старое черное вытертое пальто, и приколола шапочку.

Жоржетты не было дома, когда она пришла, и Тони вспомнила, что та говорила, что идет на репетицию. Это звучало красиво, но эта «репетиция» была простым упражнением для акробатической роли, которую Жоржетта исполняла каждую ночь в «Кабаре веселящихся» – маленьком веселом кафе, где вы платите пятьдесят сантимов и можете познать настоящую жизнь. Тони часто бывала там и до упаду смеялась над песнями, которые действительно были смешны, так же как и другие вещи, и смотрела, как Жоржетта показывает свою яркую красоту, прикрытая розовым сатином и блестками.

Тони многое интересовало и мало что возмущало, за исключением пьяных женщин и пристававших к ней мужчин.

Она узнала жизнь так, как бедные люди вынуждены ее узнавать, – с другой стороны. Она поняла, что все на свете продажно, а честь – это продукт, который дешевле всего ценится. Она не была ни счастлива, ни несчастна – она просто жила.

Жоржетта не вернулась домой к чаю, и Тони отправилась искать ее. Ее она так и не нашла, но нашла Симпсона.

Он был самым крошечным существом, которое она когда-либо видела, с огромным притом самообладанием. Он был совершенно один, и хотя шел, подняв одну лапу в воздух, делал это храбро и не выл.

Он взглянул на Тони, когда они повстречались, и посторонился, чтобы дать ей пройти. Она увидела маленькую раненую лапку. Она нагнулась, и Симпсон (который тогда, между прочим, был еще не Симпсоном, а безыменным бродягой) беспокойно заворчал. Очень маленькие существа вынуждены заявлять о себе, так как люди чаще на них наступают. Это было ворчанье, выражавшее лишь тревогу, и Тони так это и поняла. Она погладила беленькую головку с нелепым черным пятном.

Симпсон почувствовал облегчение и поднял лапу немного выше.

– Ты пойдешь ко мне, – сказала Тони решительно, подняла его и понесла, как ребенка. Дома лапа была обмыта, перевязана, и Симпсону было предложено угощение в виде сардины. – У тебя нет денег, – сказала Тони по-английски, – и у меня, правда, их тоже нет, но все же я надеюсь, что ты останешься.

Симпсон помахал тем, чем природа наделила его вместо хвоста, и подошел немного ближе. Он не понимал по-английски, но чувствовал, что Тони думает хорошо.

Когда Жоржетта вернулась домой, она назвала его «чертовским животным», смеялась над ним и сказала, что это бульдог и что они оставят его.

Тони сообщила, что она окрестила его Симпсоном. Жоржетта спросила почему, и Тони сказала ей: потому что он – натурализованный англичанин, и прибавила, что она не может понять, почему она раньше никогда не заводила себе собаки.

Вот каким образом Симпсон водворился у них.

Обсуждение шансов Тони на получение места в мертвый сезон продолжалось до тех пор, пока Жоржетте не надо было отправляться в кабаре.

– Пойдем лучше тоже, – сказала она Тони, – нехорошо сидеть и думать, когда надо обдумывать одни горести.

Тони рассеянно рисовала портрет Жоржетты, держа Симпсона на коленях.

– Это чертовски хорошо, – заявила Жоржетта, которая смотрела, в то время как причесывала свои рыжие волосы. – И быстро, как ветер.

Она перекинула толстую косу через плечо и вдруг схватила Тони:

– Ты всякого умеешь так?

– Ты хочешь сказать: рисовать всякого? Да, я думаю, что умею.

– И всегда так быстро?

– О да.

– У меня идея, новый трюк, ты будешь рисовать моментальные фотографии. Старый Жюль только на днях мне рассказывал о каком-то сумасшедшем или что-то в этом роде, который занимается этим в каком-то кафе. Он преуспел в короткое время. Пойдем сегодня ночью и попробуй только.

Тони засмеялась:

– У меня плохо выйдет.

– Но ты пойдешь и попробуешь, Тони?

– О да, я пойду, а Жюль посмеется надо мной, и я буду чувствовать, что была просто глупа.

– Одевайся, – скомандовала Жоржетта. – На, надень эту шляпу.

Она бросила Тони белую соломенную шляпу, отделанную венком из роз. Тони надела шляпу, рассмеялась, сняла ее, убрала половину роз и получила очень шикарный вид в ней.

– Загни воротник, вот так, сердечком, как у меня. В этом платье, закрытом, как на молитву в церковь, ты выглядишь плохо. Вот так.

Она загнула черный воротник и обнажила прелестную кожу Тони.

Тони ожидала в общей уборной артистов, пока Жоржетта пошла искать Жюля, который был и старшим лакеем, и частью владельцем, и заведующим сценой кабаре.

Комната была большая и освещалась газовыми рожками, помещенными на равном расстоянии друг от друга. Стены были сплошь зеркальные, а под зеркалами стояли маленькие столики. Воздух был пропитан духами, газом и жжеными волосами. Один или два человека подходили и заговаривали с Тони. Кальвин, молодой скрипач, прислонился к столику Жоржетты и устало смотрел на Тони.

Он был влюблен в Жоржетту, а она, по обыкновению, была влюблена в кого-то другого. Тони очень жалела его. Жоржетта раньше любила его немного и забыла его, как только другой «предмет» потребовал ее недолговечной любви.

Насколько Тони могла разобраться, у Жоржетты не было чувства морали, но зато было золотое сердце.

Она вернулась, возбужденно разговаривая, с очень толстым человеком, который снисходительно слушал ее.

– Вот моя подруга, о которой я вам говорила.

– Чем вы занимаетесь, моя милая? – спросил Жюль писклявым голосом.

– Разве я вам не говорила? – начала Жоржетта, но Жюль поднял свою огромную руку:

– Вы рисуете, а? Лица, людей, и все это очень быстро? Нарисуйте меня вот тут, на стене, вот этим. – Он всунул ей в руку кусок угля.

Тони посмотрела на него. Она часто видела его и раньше, хотя он ее не знал. Она хорошо знала улыбку на его лице, когда посетитель заказывал кружку, и поклон, который он отвешивал, когда выносил вино.