Элис не расслышала ответа Дейзи, ибо ее захлестнули собственные чувства – на сей раз счастливые, если судить по улыбке, которая озарила ее лицо, и решительному жесту, с которым она прижала бутон к груди, как будто говоря: «Он заслуживает хоть какой-то награды за этот благородный поступок – и он ее получит».
Когда она вновь вслушалась в разговор, говорила миссис Мег – и все еще про Джона.
– Кто-то мог бы его назвать неблагоразумным и непредусмотрительным, ведь у Джона средств не так много; но я считаю, что он мудро и надежно вложил первые свои деньги, ибо сказано же: «Благотворящий бедному дает взаймы Господу»[438]. Я была так рада и горда, что не стала его обижать, предлагая ему еще денег.
– Он только потому и молчит, что порой ему нечем делиться. Он так честен, что ничего не попросит, пока не наберет значительной суммы, чтобы отдать ее другим. Вот только он забывает, что любовь – это все. Я знаю, что любовью он одарен щедро, вижу это и чувствую. Счастлива будет женщина, которой эта любовь достанется.
– Ты права, доченька. Я сама считала точно так же и согласна была трудиться и ждать вместе с моим Джоном и ради него.
– Она тоже согласится – надеюсь, они выяснят это между собой. Но она такая добрая, так верна своему долгу – боюсь, она откажется от своего счастья. А тебе бы хотелось, чтобы они были вместе, мама?
– Всей душой; нет на свете девушки лучше и благороднее. Ничего иного я и желать не могу для своего сына, и я сделаю все, чтобы не утратить это прелестное, отважное создание. В сердце ее хватит места и для любви, и для долга, но им будет легче ждать, если ожидание будет взаимным, – а без ожидания, как ты понимаешь, не обойдется.
– Мамочка, я так рада, что ты одобряешь его выбор, – по крайней мере, он будет избавлен от самого тяжкого разочарования.
Тут голос Дейзи прервался, тихо зашелестели платья, а за этим последовало тихое бормотание, – судя по всему, мать заключила дочь в свои объятия, где та искала и обрела утешение.
Больше Элис не вслушивалась – она закрыла окно, смущенная, но сияющая; обычно подслушивание наказывается, но в данном случае произошло иначе – то, что ей открылось, превзошло самые смелые ее надежды. Все разом переменилось, она поняла, что в сердце ее хватит места и для любви, и для долга, ей стало известно, что и мать и сестра с радостью примут ее в семью, а память о куда менее счастливой участи Дейзи, долгом испытательном сроке Ната, продолжительной отсрочке и возможной разлуке навсегда вернулась к ней с такой силой, что благоразумие предстало жестокостью, самопожертвование – сентиментальной причудой, а любой ответ, кроме истинной правды, – предательством в отношении возлюбленного. И вот полураспустившаяся роза оказалась рядом с бутоном, а потом, после недолгого промедления, Элис медленно поцеловала распустившийся цветок и добавила его к исполненному смысла букетику, а самой себе сказала с нежной торжественностью – и это прозвучало как клятва:
– Я буду счастлива трудиться и ждать вместе с моим Джоном и ради него.
Ее счастье, что Деми не было рядом, когда она прокралась вниз и присоединилась к толпе гостей, которые уже вливались в дом дружным потоком. Новообретенную лучезарность на ее обычно задумчивом лице легко было объяснить теми поздравлениями, которыми ее наградили за речь, а легкое возбуждение, проявлявшееся всякий раз, когда подходила новая группа джентльменов, скоро улеглось, ибо никто из них не обратил внимания на букет, красовавшийся у самого сердца, переполненного счастьем. Деми же тем временем сопровождал неких крайне именитых особ в прогулке по колледжу, помогал деду занимать их разговорами о сократовском методе обучения, Пифагоре, Песталоцци, Фрёбеле и прочих[439], от всей души желая им оказаться на дне Красного моря, что неудивительно, потому что сердце его было переполнено любовью и розами, надеждами и тревогами. Он наконец-то довел «всевластных, всечтимых синьоров»[440] до Пламфилда и сдал с рук на руки дядюшке и тетушке Баэр – они чинно принимали гостей, причем один искренне радовался новым лицам и событиям, а вторая терпела мученичество с улыбкой – пожимала одну руку за другой, делая вид, что решительно не замечает того прискорбного факта, что дородный профессор Плок разместился прямо на шлейфе ее парадного и нарядного бархатного платья.
Испустив долгий вздох облегчения, Деми огляделся в поисках своей возлюбленной. Большинству людей пришлось бы довольно долго вглядываться в толпу облаченных в белое ангелов, наводнивших гостиные, прихожую и кабинет, прежде чем обнаружить меж ними одного конкретного. Однако взгляд его моментально обратился – точно стрелка компаса к полюсу – к углу, где гладко зачесанная головка с короной из черной косы вздымалась, подобно голове королевы (так он подумал) над всеми прочими. Да, у самого горла ее был приколот цветок; один, два – о, благословенное зрелище! Деми увидел их через всю комнату и восторженно выдохнул, да так, что порыв ветра всколыхнул короткие кудряшки мисс Перри. Распустившуюся розу он не увидел – она скрылась в складке кружев, – но, наверное, в том, что блаженство охватывало его постепенно, был свой смысл, ведь иначе Деми мог смутить душевный покой присутствовавших тем, что кинулся бы к своему идолу – благо рядом не было Дейзи, чтобы ухватить его за полу фрака. Дородная дама, возжаждавшая новых сведений, перехватила его в этот животрепещущий миг, и он вынужден был с ангельским терпением, требовавшим куда более высокой награды, перечислять ей имена присутствовавших знаменитостей; беда в том, что некоторая его рассеянность и бессвязность речи заставили неблагодарную вдову прошептать первой же приятельнице, попавшейся ей после того, как Деми сбежал:
– Я ни на одном из столов не видела вина, но готова поручиться, что юный Брук выпил лишнего. Вел он себя, милочка, как безупречный джентльмен, но совершенно ясно, что он несколько навеселе.
Так оно и было! Вот только пьянило Деми вино куда более божественное, чем то, что когда-либо разливали на выпускном вечере, – хотя вкус его был знаком многим студентам колледжа; избавившись от общества пожилой дамы, Деми отправился на поиски юной, твердо решив, что обменяется с нею хотя бы словом. И вот он отыскал ее – она стояла у пианино, рассеянно листая ноты и беседуя с несколькими джентльменами. Скрыв нетерпение под маской ученой задумчивости, Деми занял позицию неподалеку, готовый прянуть к ней при первой возможности, гадая, почему пожилые люди так любят навязывать молодым свое общество, вместо того чтобы спокойно сидеть в уголке рядом со сверстниками. Упомянутые пожилые люди наконец-то удалились, но их место немедленно заняли двое нахальных юнцов – они принялись уговаривать мисс Хит отправиться с ними на Парнас потанцевать. Деми жаждал их крови, но вполне умиротворился, услышав последовавший за этим ее разговор с Джорджем и Долли, – получив отказ, они удалились не сразу.
– Да уж, скажу тебе, мне все больше нравится идея совместного обучения, я бы даже не возражал против того, чтобы остаться здесь насовсем. Так учиться приятнее, даже урок греческого превращается в приключение, если в классе присутствуют очаровательные барышни, – объявил Тюфяк, которому пиршество ума всегда представлялось слишком пресным, и он рад был любой подливке. Сейчас же ему казалось, что он как раз ее и обнаружил.
– Уж точно! Нам, молодым людям, нужно держаться настороже, или все награды достанутся вам. Вы сегодня выступили великолепно, мы слушали как зачарованные, хотя в помещении было так жарко, что никакой другой речи я бы просто не выдержал, – добавил Долли, изо всех сил стараясь вести себя галантно и предъявляя трогательное доказательство своей искренности: воротничок его размяк от жары, локоны развились, перчатки были испорчены бесповоротно.
– Места всем хватит; книги можете оставить нам, а вам мы предоставим бейсбол, греблю, танцы и флирт – любимые ваши области науки, – мило откликнулась Элис.
– Ах, вы к нам несправедливы! Не можем мы предаваться только этому, а кроме того, вы, барышни, с большой охотой осваиваете две последние «области», – парировал Долли, бросив на Джорджа взгляд, явственно говоривший: «Вот как я ее поддел!»
– Некоторые из нас занимались этим в первые годы учебы. Но потом, как видите, мы отказались от этого ребячества. Не хочу вас задерживать, ведь вы спешите на Парнас. – Улыбка и кивок показали, что разговор окончен, а Элис с непосредственностью молодости радуется своей победе.
– Получи по заслугам, Долл. И лучше не связывайся с этими головастыми девицами. Она тебя срежет так, что потом концов не соберешь, – заявил Тюфяк, удаляясь вразвалочку, – он объелся и потому стал ворчливым.