– Ишь ты, какой язвительный! Голова у нее, между прочим, не лучше наших. Девушки просто быстрее взрослеют, но это еще не повод задаваться и читать нотации, как старая бабка! – пробормотал Долли, чувствуя, что принес собственных детей в жертву на алтарь неблагодарной Афины Паллады.
– Пойдем лучше съедим что-нибудь. Я совсем обессилел от этих долгих разговоров. Старина Плок загнал меня в угол и довел до умопомрачения всякими Кантами и Гегелями[441].
– Я обещал Доре Уэст один танец. Нужно ее отыскать: она такая милочка и думает только об одном – как бы не сбиться с ритма.
И мальчики, взявшись под руку, зашагали прочь, оставив Элис за чтением нот, – казалось, общество совершенно ее не интересовало. Когда она наклонилась вперед, переворачивая страницу, юнец, изнемогающий у другого края фортепьяно, увидел розу и от восторга лишился дара речи. В первый момент он только смотрел, а потом прянул вперед – занять долгожданное место, прежде чем явится очередная компания зануд.
– Элис, поверить не могу – ты поняла? Как мне тебя благодарить? – пробормотал Деми, тоже склоняясь и якобы читая ноты – впрочем, не разбирая ни такта, ни слова.
– Ш-ш! Не сейчас. Я все поняла, я этого не заслуживаю, мы еще слишком молоды, придется ждать, но… я очень счастлива и тронута, Джон!
Мне остается лишь содрогаться при мысли, что могло бы последовать, но тут объявился Том Бэнгс и бодро воскликнул:
– Ноты разглядываете? Как раз то, что нужно. Гости поразъехались, пора немного развлечься. У меня голова так и гудит от всех этих «логий» и «измов», которые тут весь вечер обсуждали. Спой, пожалуйста! У тебя такой милый голос! Я так люблю шотландские песенки!
Деми бросил на него уничтожающий взгляд, но недалекий юноша не понял его смысла, а Элис, сообразив, что так можно будет дать выход не к месту разыгравшимся чувствам, тут же села за инструмент и исполнила песню, в которой заключался полный и внятный ответ:
Старушка-мать, старик-отец
В родимой стороне
Дряхлеют, гаснут с каждым днем,
Тоскуя обо мне,
С трех коровенок не прожить,
Уж больно тяжко им,
Бросать негоже стариков:
Давай повременим.
Осталось мало им, боюсь:
Забыв покой и сон,
О близкой смерти все твердят –
Аж сердце рвется вон.
У нас, родной, все впереди,
Но как же им одним?
Нельзя мне бросить стариков:
Давай повременим.
Еще до того, как Элис допела первый куплет, в гостиной повисла полная тишина, а второй она и вовсе пропустила, боясь, что у нее пресечется голос – ибо глаза Джона были обращены на нее и показывали, что он осознал: она поет для него, и жалостливая баллада, по сути, содержит ее ответ. Он все понял именно так, как она и хотела, и улыбнулся такой счастливой улыбкой, что горло у Элис сжалось от переживаний и она резко поднялась из-за инструмента, сославшись на жару.
– Да, ты устала. Пойдем, душенька, ты отдохнешь.
И Деми решительно вывел ее в звездную ночь – а Том остался смотреть им вслед, моргая так, будто под носом у него только что взорвали петарду.
– Ну ничего себе! Наш Дьякон нынешним летом зря времени не терял – а мне ни слова. Ух Дора и посмеется!
И Том резво зашагал прочь – делиться с другими своим открытием.
Никто никогда не узнал, какие именно слова прозвучали в саду, однако в тот вечер в семействе Брук не ложились долго, и если бы какой любопытствующий заглянул в окно, то увидел бы, как Деми принимает поздравления родных – он раскрыл им свою сердечную тайну. Джози очень гордилась своей ролью в этой истории и упорно утверждала, что это она составила эту партию; Дейзи была полна сердечнейшего участия и радости, а миссис Мег так радовалась, что, когда Джози удалилась, лелея в голове образ подвенечной фаты, а Деми отправился к себе в комнату блаженно наигрывать «Давай повременим», она заговорила про Ната, в конце разговора крепко обняла свою послушную долгу дочь и вознаградила ее такими словами:
– Дождемся возвращения Ната, и тогда моя славная доченька тоже украсит свое платье белыми розами.
Глава двадцатая. Жизнь за жизнь
Настали летние дни, они были полны радости и покоя и для молодых, и для старых – все наперебой оказывали подлинно пламфилдское гостеприимство своим счастливым гостям. Пока Франц и Эмиль вели деловые переговоры от лица дяди Германа и капитана Харди, Мэри и Людмила успели со всеми подружиться: они были совершенно не похожими друг на друга, но прекрасными и обворожительными девушками. Миссис Мег и Дейзи нашли в юной немке отменную домохозяйку – это пришлось им очень по душе – и дивно проводили время, осваивая новые рецепты, узнавая про обычай раз в год устраивать генеральную уборку и про добротное гамбургское полотно или обсуждая ведение хозяйства во всех его разновидностях. Людмила не только учила, но и училась и домой вернулась с массой новых и очень полезных идей в белокурой головке.
Мэри успела посмотреть мир и была для англичанки девушкой необычайно общительной: она обладала множеством совершенств, что делало ее общество чрезвычайно приятным. Балластом ей служил неколебимый здравый смысл, а недавно приобретенный опыт опасностей и счастья порой делал ее слишком серьезной – это прекрасно дополняло ее природную жизнерадостность. Миссис Джо осталась чрезвычайно довольна выбором Эмиля и была уверена, что преданный и нежный лоцман обязательно приведет его в порт – хоть в безоблачную, хоть в штормовую погоду. Она опасалась, что Франц превратится в зажиточного бюргера-домоседа и больше уже ни к чему не станет стремиться, но скоро обнаружила, что любовь к музыке и прелестная Людмила внесли нотку поэзии в его занятую жизнь и не дают ей сделаться слишком прозаичной. Словом, она наконец успокоилась за судьбу двух этих мальчиков и радовалась их визиту с подлинной силой материнского удовлетворения; в сентябре они расстались с сожалениями, но полные надежд: мальчики отбывали в лежавшую перед ними взрослую жизнь.
Только ближайшие родственники знали про помолвку Деми – общее мнение сводилось к тому, что пока жених и невеста слишком молоды и им остается лишь одно: любить и ждать. Они были так счастливы, что время для них, казалось, замерло; проведя вместе упоительную неделю, они мужественно расстались: Элис отправилась выполнять свой дочерний долг, с надеждой, которой предстояло укреплять ее и поддерживать во многих испытаниях, а Джон вернулся к работе, полный новоявленного рвения: теперь, когда впереди ждала такая награда, для него не осталось ничего невозможного.
Дейзи радовалась их счастью и без устали выслушивала планы брата на будущее. Да и собственные воскресшие надежды скоро вернули ей те свойства, которые она ненадолго утратила, и она вновь стала жизнерадостным, деятельным существом, у которого для всех находились улыбка, доброе слово и предложение помощи; песни ее опять раздавались по всему дому, и мама ее радовалась тому, что против былой печали нашлось столь действенное средство. У милого нашего пеликана все еще оставались сомнения и страхи, но она мудро держала их при себе, измышляя всевозможные хитроумные испытания, которым подвергнет Ната, когда он вернется, а также строго следя за письмами, приходившими из Лондона: дело в том, что из-за моря прилетел некий загадочный намек, и душевное благополучие Дейзи будто бы отражало нынешнее приподнятое настроение Ната.
Пройдя через период Вертера и примерив на себя роль Фауста[442] – об этом своем опыте он говорил со своей Маргаритой так, будто по ходу дела познакомился с Мефистофелем, Блоксбергом и винным погребом Ауэрбаха, – теперь Нат чувствовал себя Вильгельмом Мейстером, проходившим ученичество у великих мастеров жизни. Дейзи, знавшая всю правду о его мелких прегрешениях и искреннем раскаянии, только улыбалась в ответ на его письма, состоявшие из смеси любви и философии: она знала, что не может молодой человек, живя в Германии, не заразиться немецким духом.
– Сердце у него без изъянов, а голова скоро прояснится, когда из нее выветрится весь этот туман табака, пива и метафизики. Англия пробудит в нем здравый смысл, а добрый соленый ветер унесет прочь все его глупости, – объявила миссис Джо, очень довольная тем, какие перспективы открываются перед ее скрипачом: его возвращение отложили до весны – что вызвало у него сильнейшие тайные сожаления, но весьма способствовало его профессиональному росту.
Джози провела месяц на взморье вместе с мисс Камерон и с таким рвением усваивала уроки, что ее энергия, дарование и терпение легли в основание дружбы, которая в последующие бурные и блистательные годы стала для Джози неоценимым достоянием. Дело в том, что чутье не подвело маленькую Джо, и сценические таланты, присущие всем Марчам, расцвели и превратили ее в актрису, высоконравственную и всеми любимую.