Алина Зарайская - Мама, я доктора люблю

Это казалось Анжеле ужасной несправедливостью, но спорить с всезнающей и очень любившей ее Полиной было сложно, да и собственный опыт показывал, что подруга и в самом деле права. Но верить в это все-таки не хотелось, и Анжела снова и снова пренебрегала ее советами, ища в глазах мужчин той же бескорыстной любви и теплоты, которые светились в глазах собак и кошек. Ведь людям любовь к ближнему должна быть присуща гораздо в большей степени, чем диким зверям.

Обычно Анжела, попав под влияние подруги, некоторое время слушалась ее и старалась следовать ее рекомендациям, но вскоре сердце брало верх над рассудком, и… И Анжела получала несколько месяцев безоблачного счастья, в котором была полная гармония с собой и с радующимся такой неправдоподобно доброй и ласковой девушке возлюбленным, а потом все по совершенно непонятным для Анжелы причинам так или иначе расстраивалось.

В то, что Владимир честный, порядочный человек с понимающим и нежным сердцем, Анжела верила безоговорочно и с радостью открыла бы ему свою душу, но горькие воспоминания и боязнь потерять любимого сделали осторожной даже ее. Она решила, что ничего не потеряет, если потратит некоторое, пусть даже немалое, время на то, чтобы лучше узнать и, может быть, даже приручить своего избранника, не отдавая ему полностью своего сердца. Пусть сначала все определится и окрепнет, а потом ее получившая свободу нежность и любовь искупят вынужденную сдержанность и неискренность этой поры.

В конце апреля, когда деревья уже были покрыты светло-зеленой пеленой набухших почек и едва начавших разворачиваться листиков и коты, перестав брезгливо трясти мокрыми лапами после каждой прогулки, важно расхаживали по сухой теплой земле, Анжела как обычно разговаривала с доктором у эркера, на этот раз уже с открытыми окнами.

— Ты, может быть, уже слышала (в больнице пациенты всегда все о врачах знают!) — я скоро, в начале лета, уеду в Петербург защищать кандидатскую.

Анжела подняла на Володю удивленные и мгновенно погрустневшие глаза:

— Нет, не слышала.

«Наверное, мои соседки не хотели меня расстраивать и молчали, — подумала она. — А уж знать-то они, конечно, знали, — такие все всегда знают».

От Владимира не ускользнули искреннее огорчение и тревога, появившиеся в глазах его всегда веселой и чуть насмешливой собеседницы. «Значит, я не ошибся, и все это равнодушие и непринужденное кокетство — только маска!» — Он молчал и ласково смотрел на Анжелу.

— Но ты не беспокойся, нога твоя к этому времени уже заживет и моя помощь тебе уже больше не будет нужна. А вот наших вечерних бесед мне будет не хватать.

— Мне тоже. Но они ведь закончатся даже раньше, чем ты уедешь, и мы успеем привыкнуть к их отсутствию еще до лета.

— Ты имеешь в виду, что тебя через несколько дней выпишут? Ну, это не помеха нашим встречам. Я смогу приходить к тебе домой, если это удобно. Или можно встречаться на набережной. Я буду заезжать за тобой, пока ты не сможешь обходиться без костылей, а уж на берегу нет недостатка в живописных и уединенных скамеечках или маленьких кафе.

— Но после чудесных вечеров на берегу окрашенной закатными лучами Ломни расставанье покажется совсем горьким, — Анжела уже справилась с порывом искренности и попыталась спрятать за шутливо напыщенным стилем сжавшую сердце боль.

— Ты не права! У нас будут воспоминания, которых хватит на лето и осень. А потом я вернусь. Ведь не навечно же я уезжаю. Или ты думаешь, что я, как Женя Лукашин, улечу в Ленинград, влюблюсь там в экзальтированную учительницу и забуду про свою невесту? — улыбнулся Володя.

Анжела похолодела одновременно от радости и от испуга. «Невесту? Он сказал «невесту», — стучало у нее в висках. — Он, разумеется, пошутил, чтобы было как в фильме. Но в каждой шутке, как известно, непременно есть доля правды. Ведь мог бы сказать просто «девушку» или «любимую». Значит, я для него не просто хорошенькая пациентка, о которой он забудет, как только перестанет лечить, но что-то большее, серьезное». — Сердце ее бешено колотилось от восторга, и Анжеле казалось, что его стук слышит не только рядом стоящий Владимир, но и вся больница.

Но чем радостнее было сознавать себя любимой, тем страшнее было представить разлуку и более чем реальную возможность потерять Владимира из-за какой-нибудь модницы.

Последние несколько дней перед выпиской Анжела прожила в каком-то лихорадочном состоянии. Соседки по палате теперь охали и причитали, не умолкая. Им было жаль расставаться с такой милой и доброй девушкой, к которой они уже успели привязаться, но они, конечно же, очень рады, что она поправляется, и дай Бог ей здоровья и счастья, и главное, чтобы мужа она нашла себе хорошего, а всего лучше, чтобы мужем этим стал доктор, который всем хорош и наверняка без памяти любит свою подопечную, а уж то, что она в него влюблена, и гадать нечего — все у нее на личике написано. Все эти речи постоянно звучали у Анжелы в ушах, и иногда ей казалось, что ее уже выдают замуж и причитают по этому поводу, как это было принято в старые времена.

А на ее лице теперь и в самом деле ясно читались любовь и радость. После разговора с Владимиром о его отъезде притворяться было уже глупо, да и невозможно. Это Анжела поняла в тот же вечер, услышав, как неправдоподобно звучат ее слова о закатах над Ломней, которые еще накануне были бы естественным продолжением игры. Но разве можно после хотя бы одного откровенного, полного обожания и тревоги взгляда врать и строить из себя безразличную, избалованную кокетку? Да и незачем — ведь сам Владимир говорит о возвращении из Петербурга, об их будущем, о романтических свиданиях, и говорит так нежно и искренне, что не верить ему было бы попросту черной неблагодарностью.

Весь день Анжела слушала не умолкавшее ни на минуту жужжание соседок, а вечером, когда Владимир увозил ее в хирургическую на осмотр, а потом подвозил к распахнутому окну эркера, наконец наступала тишина. Они теперь почти не разговаривали, не шутили и не смеялись, а только с бесконечной нежностью смотрели друг другу в глаза или в сад, где на распускающихся ветках сирени заливались птицы, сумерки и закат окрашивали небо в мягкие полутона. Анжела иногда с замиранием сердца чувствовала на своем плече руку Владимира. Тогда она старалась не двигаться, почти не дышать, чтобы не спугнуть эту легкую, теплую и удивительно мягкую руку, делавшуюся стальной и холодной, когда нужно было вправлять вывихи или определять переломы.

Ночь же Анжела проводила, наслаждаясь грезами, полными ласк и обещаний, о своем возлюбленном. Но просыпалась она с мокрым от холодного пота лбом, отгоняя от себя образы петербургских кокеток, вертящихся около Володи.

Наконец настал день выписки. Анжелино сердечко тревожно сжималось в груди, хотя Владимир обещал сегодня же заехать за ней, чтобы провести вечер в парке или на набережной. Но не радоваться переезду домой она не могла. Она соскучилась по родителям: они навестили ее всего несколько раз, потому что уже начался дачный сезон и они все время проводили в огороде, а мотаться в душных, переполненных электричках из садоводства в город им было довольно тяжело. К тому же вчера вернулась из поездки Полина, с которой Анжеле не терпелось поделиться своими переживаниями. У подруги оставался еще один свободный день, и они собирались провести его вместе, в пустой Полининой квартире, за бокалом вина, привезенного ею из очередной заграничной поездки, и за бесконечными откровенными разговорами. Но самое главное, что тянуло Анжелу домой, были не родители и даже не любимая подруга, а возможность наконец хорошо одеться и показаться любимому во всей красе, а не в неизменном унылом больничном халате или старенькой футболке или джемпере. Впрочем, за возможность и умение красиво одеваться и не стесняться преподносить себя наиболее эффектным образом Анжела должна была благодарить все ту же Полину, так долго и упорно боровшуюся с комплексами и стеснительностью подруги.

— Как всегда! Я так и знала! — Полина звонко шлепнула себя ладонями по бедрам. — Ты неисправима! Услышала одно ласковое слово — и все, растаяла!

— Но он ведь не соблазнял меня этими ласковыми словами! Мы даже не целовались ни разу! Он их искренне говорил, от сердца.

Подруги сидели на широком мягком диване с бокалами золотистого вина в руках. Полчаса назад Анжела закончила подробный и, как всегда, очень эмоциональный рассказ о прекрасном докторе и теперь не очень успешно пыталась доказать Полине, что та совершенно зря возмущается.