Алина Зарайская - Мама, я доктора люблю

— И в самом деле! Только ты-то не очень похожа на деревенскую жительницу. В конце концов, очень многим людям, всю жизнь прожившим в больших городах, все остальные кажутся деревнями. Но делать что-то было надо. Разговор по душам с диспетчером, разумеется, ни к чему не привел бы, а вот некоторое количество денег и умение Салика договориться с кем угодно сделали свое дело, и я имела возможность получить некоторую информацию о твоем поезде. Я рассчитывала, что если все будет хорошо, то я просто встречу тебя, а здесь уж как-нибудь все уладим. А если случится что-нибудь экстремальное, то об этом будут знать на станциях, а значит, узнаю и я, и тогда уже нужно будет действовать сообразно случившемуся.

— Какая ж ты все-таки молодец! И Салику твоему спасибо!

— И вот не прошло и суток, как с пермского вокзала сообщают, что с твоего поезда, с двенадцатого вагона сняли пассажирку и на «скорой» увезли в больницу. Ну, думаю, это точно ты, больше некому. Мне сердце-то еще с самого утра нашептывало, что быть беде. Я, естественно, стала звонить по всем больницам Перми, узнавать, где ты, что да как. Спасибо опять же Салику — у его ребят есть, кажется, абсолютно все телефоны. Больницу, куда тебя отвезли, я нашла быстро, а вот что с тобой, мне долго говорить не хотели, пока не поняли, что я могу быть им полезна, так как являюсь твоим близким другом и могу прояснить ситуацию.

— И что тебе сказали? — не скрывая волнения, спросила Анжела.

— А что было, то и сказали. Лекарственное отравление. На девяносто девять процентов — попытка суицида. А когда я рассказала что знала, то и последние сомнения исчезли.

Анжела облегченно вздохнула — самое страшное из предстоявших признаний было позади. Теперь она могла спокойно смотреть подруге в глаза, поняв, что Полина уже приняла и обдумала этот факт и не будет читать ей мораль и мучить ее бессмысленными упреками.

— А у меня этих сомнений не было с самого начала, как только я узнала о том, что тебя с поезда сняли. Сутки я места себе не находила, — продолжала Полина, — пока наконец не стало точно известно, что опасность миновала и твое выздоровление теперь только вопрос времени. С легким сердцем я позвонила твоим ничего не знавшим родителям и, как обычно, заверила их, что ты звонила и что с тобой все в порядке.

Анжела снова облегченно вздохнула, но потом нахмурилась и напряженно спросила:

— А разве при попытке самоубийства человека не ставят на учет в психиатрическую лечебницу, и разве об этом не сообщается ближайшим родственникам?

— Ты совершенно права. Ставят на учет и сообщают родственникам. Но, к счастью, у нас все ленивы и торопиться не любят. И пока в психиатрической клинике, где на тебя и в самом деле, завели карточку, собирались да копались, я успела завести небольшую интрижку с главврачом и… — Полина победно и лукаво улыбнулась. — Не то что родителям не сообщили, а и записи о тебе не осталось.

— Ты просто гений, Полинка!

— Нет. Я просто женщина! Немножко более решительная и наглая, чем некоторые. Так что с психушкой все уладилось, а вот к тебе в пятую городскую меня раньше, чем разрешил главврач Георгий Геннадьевич, на которого они там все чуть ли не молятся, и не пустили. Эта больница оказалась каким-то удивительным местом! Я нигде еще не видела такой чистоты, такой заботы о пациентах и такой неподкупности всего персонала — от дворника до главврача. Мое невмешательство, кажется, и в самом деле пошло тебе на пользу.

— Больница действительно потрясающая, и Георгия Геннадьевича они все очень любят и уважают. Наверное, в любой другой клинике я бы за три с половиной недели с тоски умерла, а отсюда даже уходить не хотелось. Я сейчас, когда уже все позади, начинаю понимать, как хорошо у них продумана система реабилитации. Потом как-нибудь обязательно попробую тебе объяснить.

— Да уж я и сама поняла, что не из тупого упрямства там люди с такими лицами работают, что ни в тупости, ни в упрямстве их обвинить и в голову не придет. В общем, ожидая твоего выздоровления и улаживая дело с психушкой, я три недели прожила в Перми и, честно говоря, очень довольна. Отличный оказался город. И красивый, и музеи с театрами есть, и клубов всяких полно, и климат чудный. Это тебе не наши морозы. Здесь зима — просто праздник. И снега куча, и не холодно.

— Да, климат прекрасный. — И Анжела уже спокойно, без всякого стеснения или напряжения стала рассказывать подруге о своей жизни в Северной столице.

Девушки засиделись далеко за полночь и легли спать уставшие, но зато с чистыми легкими сердцами, не скрыв никаких тайн. Впереди было еще трое суток пути, в которые можно было теперь беззаботно болтать о чем угодно, читать или просто смотреть в окно — любоваться пейзажами.

Анжела вслед за Полиной выскочила на заснеженную платформу и поежилась — в Вестюжанске, как и всегда в начале февраля, был мороз. Девушки нырнули в ветхое здание вокзала, прошли по пустому гулкому залу ожидания и вышли на площадь. Не успели они сделать и нескольких шагов, как к Полине кинулся радостно улыбающийся черноволосый смуглый мужчина. Он подхватил Полину на руки и весело закружил свою звонко смеющуюся подругу по всей маленькой привокзальной площади.

— Да пусти же, сумасшедший! — наконец не выдержала Полина. — Как тебе не стыдно! От восторга ты забыл про Анжелу! — И она потянула смутившегося Салика к одиноко стоявшей подруге. — Вот, познакомься, это и есть мой Салик. И прости его за бестактность, но он просто ошалел от радости, как ребенок.

— Здравствуйте! — Анжела протянула руку и встретила мягкое пожатие сухой ладони.

— Я очень рад с вами познакомиться. Полина так много о вас говорила, что я уже заочно проникся к вам самыми теплыми дружескими чувствами.

— Спасибо, — Анжела смущенно опустила глаза, — я очень вам благодарна. Вы столько сделали для меня, совершенно вам чужой и незнакомой женщины… И подарки…

— Ну что вы! Как не совестно! — Салик даже притопнул от возмущения. — Какая же вы мне совершенно незнакомая и чужая, когда вы — самая близкая подруга женщины, которую я люблю больше всего на свете?! — Он нежно притянул Полину к себе и поцеловал ее.

— Ну, хватит любезностей и нежностей, — скомандовала Полина. — Считайте друг друга друзьями и обходитесь без лишних церемоний, а то мы так все трое замерзнем и умрем с голоду.

— Конечно, конечно, извините, — засуетился Салик, — пойдемте скорее в машину. — И, подхватив все вещи, быстро пошел вперед.

— Ну как? — подмигнула Полина подруге.

— Здорово! Он просто прелесть! И так тебя любит!

Девушки нырнули в теплый салон «Форда», и он, заворчав, мягко тронулся с места.

— Ты, наверное, хочешь скорее домой, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказала Полина. — Поэтому мы сейчас привезем тебя прямо в объятия соскучившихся родителей, а уж завтра ты, без всяких разговоров, идешь с нами в «Сибирэллу» отмечать свое возвращение.

— Да что отмечать-то? — Анжела опустила голову. — Ведь никакого триумфа, даже наоборот.

— Глупости какие! Ты столько времени не была в родном городе, что одного этого уже было бы достаточно, чтобы устроить праздник. А ты еще и рассталась наконец со своим Вольдемаром, оказавшимся, как я и думала, редкостным подонком. И не просто рассталась, а выбросила его из своего сердца, залечила рану и теперь открыта для новой жизни. Это ли не повод для радости?! Ты вспомни, когда я из Москвы вернулась, так чуть не месяц гуляла.

— Приехали! — радостно воскликнул Салик, затормозив у Анжелиного дома.

— Ну, до завтра. — Полина поцеловала подругу. — Я уж не пойду с тобой, а Салик поднимется, донесет сумку. И не возражай! На то он и представитель сильного пола.

Дома мама и папа заохали и заахали в два голоса, с полчаса не могли наобниматься и нацеловаться с любимой дочерью, для которой, конечно же, был приготовлен праздничный ужин. Полина, разумеется, не преминула предупредить их о дне прибытия Анжелы, потому что была уверена, что даже радостные сюрпризы плохо отражаются на здоровье пожилых людей.

— Боже мой! Как ты похудела! — всплеснула руками мама, когда Анжела вышла из душа в своем стареньком домашнем спортивном костюме. — Ну ничего, мы тебя здесь быстро приведем в порядок, снова станешь гладкой да пригожей. А то что это такое, одежда как на вешалке болтается! На женщине все должно исправно сидеть, фигуру подчеркивать. Ну, садись-садись, ешь. Вон сколько мы наготовили-то. И «Спотыкач» твой любимый, и пирожки с мясом, с вареньем, и рыба запеченная…