Егор именно такой, как на аватарке, только вместо кожаной куртки — голубая футболка. И выражение лица… Люба не выдерживает и смеется.
— Здравствуй, Егор.
— Ты настоящая!
— Нет, ну, на самом деле я — киборг, — продолжает веселиться она — кажется, впервые с того момента, как… Улыбка меркнет.
— Обалдеть…
— Встретимся завтра?
— Спрашиваешь! Конечно. Я тебе адрес сброшу сейчас.
— Егор, я насчет обучения серьезно. Очень хочу научиться. У тебя работы потрясающие. У меня есть шансы?
— У тебя все шансы!
— Егор, я серьезно!
— Я тоже. Приезжай, Люба. На месте разберемся.
С Егором оказалось просто. Это она умела — выстраивать правильную модель отношений с поклонниками. Вот чего она не умела — так это правильно влюбляться. Умудрилась же… Не думать!
Егор принял выставленную ему дистанцию смиренно. Зато долго и нудно рассказывал, как это сложно и даже опасно, и что, вообще, стеклодувное дело — не женское вовсе. Жар горелки не очень-то полезен для нежной женской кожи, постоянно смотреть на пламя — вредно для глаз, да и ожог получить — вполне себе реально.
— Егор, давай эту часть пропустим, а? Я все поняла.
— Ну ладно, — вздыхает он. — Тогда пойдем в мастерскую.
И там она пропала. Когда увидела, как из тонкого стеклянного стержня (так называемый дрот — пояснил Егор) рождается хрупкий прозрачный шар.
— Хочу! — выдохнула, не отрывая взгляда от светло-голубого текучего переливающегося стекла.
— Понял, — вздохнул Егор. — Клиент готов.
Она настояла, чтобы уроки были платными. Во избежание дальнейших недоразумений. И готова была каждый вечер проводить в мастерской Егора. Он был тоже увлечен — больше ученицей, чем занятиями, но Любу это не слишком волновало. Егор держался в рамках приличий, а исключительно деловой статус их отношений она обозначила сразу. Впрочем, удержаться в этих рамках не удалось в первую очередь ей самой. За неполный месяц Егор стал ее личной таблеткой от тоски — умный, ехидный, с отличным чувством юмора и фантастическими руками. В его руки она просто влюбилась — в их потрясающее, феноменальное мастерство.
Когда у Любы получилась первая красивая капля, она бросилась Егору на шею. Напрасно — это она потом уже поняла. Спустя три дня он отказался брать у нее деньги за уроки. Они поскандалили, но Егор своего решения не изменил, А Люба уже не могла без этого. Еще спустя две недели она заработала первый ожог — на правой руке, у основания безымянного пальца. Беркович кудахтал как наседка — мазал мазью, бинтовал. А потом вдруг не отпустил ее руку. Подался к ней и…
— Егор, не надо! — Люба резко отстранилась. Черт, запудрила парню голову! Стала неловко собираться, забинтованная рука мешала.
— Люба, пожалуйста… — у него и тон расстроенный, и вид. — Не уходи. Я больше не буду. Я не хотел.
— Пока, Егор.
Ругала себя последними словами — ведь видела, что нравится ему, и все равно… Теперь ты знаешь, как это больно, когда тебе отказывают во взаимности. Зачем довела другого до этого?
Егор позвонил через два дня, предложил встретиться. И она согласилась. Потому что чувствовала себя виноватой.
С тоской оглядела мастерскую. Как же она за два дня успела соскучиться…
— Егор, извини меня, — начала Люба первая.
— Люб, я взрослый человек, старше тебя на три года. Ну, помечтал, с кем не бывает? Все, проехали. Забыли как дурной сон.
— Егор…
— Двадцать восемь лет уже Егор! Ты научиться хочешь?
— Хочу.
— Тогда давай работать.
В итоге он стал ей и другом, и наставником. А потом и партнером.
Ник дисциплинированно пил кальций, валялся на кровати и ничего не делал. А, нет. С тоски подыхал еще. Чем дальше, тем все становилось необратимей. Все, нет ее. Будто и не было никогда в его жизни. Но ведь была. Была!
Такая, каких у него не было никогда. Нереально красивая. Неожиданно умная. Фантастически сексуальная. Странно чуткая. Упоительно нежная. И — все. Нет ее. Ну, зачем она так?! Зачем она все усложнила, запутала, испортила?
Он попробовал занять голову. Но вся специальная литература, которую он раньше предпочитал любому другому чтиву, сейчас раздражала. Да и стажировка в Эфиопии показала, что на самом деле важно. Багаж знаний у него и без того приличный, не стоит забивать голову тем, что никогда может и не пригодиться. А вот клиническое мышление и практика… И вместо медицинских справочников взялся за этого чертова Гумилева.
Неожиданный и смелый
Женский голос в телефоне, —
Сколько сладостных гармоний
В этом голосе без тела!
Его тезка знал, о чем писал. Нику вспомнился их с Любой разговор — после того, как она в первый раз… Какая она была откровенная. И как у него самого дыхание перехватывало от ее слов, как плотнее прижимал телефон к уху, боясь пропустить хоть слово. Воспоминания — такие неожиданно яркие. Такие внезапно болезненные. Все, что ему осталось?
Начал ходить — с тростью. Поначалу опираться на ногу было больно, но надо разрабатывать. Гуляет потихоньку. Дошел до гаража. Верный конь лежит в углу — покореженный, поверженный. Как и его жизнь? Да ладно! Нога заживет окончательно, и Ник… он придумает что-нибудь. Не может быть, чтобы нельзя было исправить.
— А где дядь Коля?
На заданный вопрос Люба резко обернулась. Мальчишка — лет шесть-семь, из местных.
— Ты меня спрашиваешь?
— Ну да, — пацан дернул вверх-вниз молнию на куртке, потер нос. — Здрасте. А дядь Коля чего больше не приезжает?
Ей даже пришлось зажмуриться — от внезапной острой боли, которую приносит этот вопрос. А потом открывает глаза и что-то такое есть в ее взгляде, видимо, что мальчишка вдруг отступает на шаг. Ну же, Люба, прекрати! Это всего лишь ребенок, и он не виноват в твоих проблемах.
— Он занят, — улыбается вымученно, через силу. — У него… много работы.
— Ааа… ясно. Ну, вы тогда, это… передайте ему, что мне гланды вырезали! И я совсем не боялся — как он меня научил!
— Хорошо, — она улыбается почти искренне.
— А меня Славик зовут. Да свидания! — паренек срывается с места и быстро исчезает за углом.
Улыбка гаснет, Люба прикусывает нижнюю губу совсем детским жестом. Чтобы не расплакаться.
Чертов Самойлов. Только-только она создала себе хрупкий стеклянный кокон, куда не было допуска воспоминаниям и сожалениям, и, вот, пожалуйста. Подкараулил на пороге ее собственного дома, ударил в спину рукой ребенка. Ненавидит. Ненавидит! Прикусывает теперь уже щеку, изнутри, лезет в сумочку за ключами. Да кого она обманывает? Любит…
Подсказка пришла неожиданно, с экрана монитора. Он в очередной раз гипнотизировал ее персональные данные в скайпе. Люба последнее время почти все время офф-лайн. На аватарке — прозрачный голубой шар. Статус: «Не трогай меня, я стеклянная. И меня сломаешь, и сам порежешься». Нику почему-то кажется, что эти слова — ему. И от этого невозможно тошно.
Ткнул курсором в «дату рождения». И завис ненадолго. У нее день рождения через неделю! Вот он, повод! Приедет, поздравит. Подарит подарок. Извинится. Столько раз, сколько нужно! И все станет, как прежде. Хотя, кого он обманывает? Но что-то изменится, точно. Хоть что-то изменится. А хуже быть уже просто не может.
Он все еще думал об этом вечером, в постели. Где-то там, в той части души, в которую он предпочитал не заглядывать, было понимание, что извинения — это совсем не то, что она от него ждет. Но не мог же он… сказать этислова просто в ответ на ее. Люба замечательная, и она нужна ему, ему без нее плохо, но… Он не мог сказать ей этислова просто так. Он никогда и никому этого не говорил. И кому-то, наверное, просто это сказать, но не ему. И это не просто слова, он знал это точно!