Отверженные любят ничто и зло? Они не способны к небытию, которое по сути своей есть то же самое, что и жизнь? Согласно им, небытие непременно желало бы существовать, для того, чтобы не существовать? Главное, им не противоречить, только этого они и ждут. Помогите им.
Пастор Бурроу тоже умер, по крайней мере, ходят такие слухи, как все взаимосвязано. Я получаю из Каира маловразумительную телеграмму: «Дорогой друг, мне хотелось бы знать, что следует делать с пеплом Бурроу. Это непременно надо выяснить. Прах Лери они отправили в космос. Я немного обеспокоен, а вы? Пожалуйста, позвоните мне».
Разумеется, я позвоню, но никакого беспокойства по этому поводу не испытываю. Останки благородного шерифа с его монотонным и выразительным голосом уже заключены в последний, ледяной, круг ада (какая скука) и отправлены в Тегеран специальным авиарейсом, они будут помещены под огромный подземный Купол, который денно и нощно поддерживается в состоянии боевой готовности (вообще-то ничего произойти не может, но так уж положено). Мне не следует раскрывать, какая надпись золотыми буквами появится на этой маленькой черной коробочке. Само собой разумеется, она совершенно ускользает от понимания местных марионеточных властей. Сирано мог уже ее расшифровать. И многие другие тоже.
Однако, вот необходимое пояснение: Августин сказал, что существуют счастливые смертные (от Бога) и несчастные бессмертные (от Дьявола). В Китае же говорят «Путь Божественных бессмертных». Это совсем другое дело.
Итак, теперь ночной трибунал. Посмотрим.
— Вы сожалеете о своей прошедшей жизни?
— Нет.
— Никогда?
— Никогда.
— Если бы довелось начать сначала, вы бы ничего не изменили?
— Ничего.
— Стало бы, вы оправдываете себя по всем позициям?
— Почти.
— А точнее?
— По всем.
— Вы бы избрали себя, при всем, что с вами произошло, и при всем, что вы сделали, для вечности?
— Время покажет.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— Никаких сожалений, стыда, угрызений совести, сомнений, неуверенности, раскаяния?
— Ничего такого.
— Вы осознаете, что достойны худшего?
— Разве что с вашей точки зрения.
— Но это точка зрения людей и человеческого достоинства, Гражданин, ничего другого.
— Как вам будет угодно.
— Люди ничего для вас не значат?
— Что вы понимаете под словом люди?
— Секретарь, отметьте, что обвиняемый презирает людей.
— «Люди», «люди», «люди», вы только это и твердите.
— Дайте руку.
— Вот.
— Покайся, негодяй!
— Успокойтесь, соседи услышат. Впрочем, эта сцена мне что-то напоминает.
— Покайся! Покайся!
— Сами покайтесь!
— Покайся!
— Нет.
— Да! Да!
— Нет! Нет!
— Ах ты каналья! Обыватель! Казанова!
— Ну, ну, успокойтесь.
— Буржуйский сынок! Мерзость! Атеист! Оскорбитель Жанны дʼАрк!
— Прошу вас, возьмите себя в руки.
— Ты воняешь Старым Режимом! Либертен! Либерал! Анархист!
— Ну, ну.
— Беспринципный оппортунист! Похотливая гадюка! Гиена, печатающая на машинке! Убийца Пеги! Че Гевары! Троцкого!
— Вот ваше успокоительное.
— Мерзкий святоша! Ядовитый масон! Антисемит! Фашист! Зачинщик Холокоста! Нацист!
— Просто проглотите эту таблеточку, и все дела.
— Сталинист! Вертухай гулагский! Продал душу и тело всемирной контрреволюции!
— Вот, выпейте, результат практически немедленный.
— Пустозвон! Юркий кролик! Трепач безмозглый! Обжора! Марионетка тряпичная! Бабник! Шут гороховый! Козел! Лизоблюд на цыпочках! Очковтиратель!
— Только один глоточек.
— Вольтерьянец! Ницшеанец! Раблезианец! Садист! Патафизик[9]! Преследователь Бернаноса[10]! Маоист! Китаец желтомордый! Узкоглазое отродье!
— Одну только таблеточку.
— Паразит! Папист! Вампир! Иезуит! Еврей! Пожиратель бедняков! Антиреспубликанец! Фарисей! Испорченный мальчишка! Истребитель плетельщиц стульев! Антиглобалист! Антисоветчик! Антиклерикал! Гомофоб!
— Немножко воды, и все будет прекрасно.
— Консерватор! Евроцентрист! Экологист! Социалист! Центрист!
— Вот, так лучше, выпейте.
— Предатель Матери! Отца! В рубашке родился! Ссал в шелковые пеленки!
— Это вам поможет. Маленькая таблеточка, сами увидите.
— Гетеросексуал! Содомит! Лесбиянка! Жиголо! Развратник! Коррупционер! Циник!
— Вот так, вот так.
Опять Трибунал, на этот раз Иерусалим, утро.
— Вы не еврей.
— Нет на свете совершенства.
— Вы Гой, а не Гей.
— Это вы так говорите.
— Вы утверждаете, что любите еврейку.
— Такое иногда случается.
— Сколько детей вы намереваетесь иметь?
— Нисколько.
— В таком случае, вам известно, что ребенок будет евреем или еврейкой?
— Я читал об этом, но это в наши планы не входит.
— Тогда что же входит?
— Ничего особенного.
— И все же.
— Не решаюсь произнести. Лучше воздержусь.
— Тогда к чему этот разговор?
— Не я его затеял.
— Тогда кто же?
— Не имею понятия.
— Может, ваша подруга?
— Не думаю.
— Кто же тогда?
— Может, просто секретарь ошибся?
— Вы шутите?
— Возможно.
— Прекратим это.
— Не имею ничего против.
Опять и снова Париж, вечер. Красивая и робкая молодая женщина.
— Итак, мадам, он вас изнасиловал?
— Это не совсем так, господин председательствующий, все гораздо хуже. Он проник во всю мою жизнь, он завладел моим телом и моей душой, он сделался необходимым, сама не знаю, как.
— Но вы были совершеннолетней? Все произошло по взаимному согласию?
— Увы.
— Он выманил у вас деньги?
— Нет.
— Следующее дело.
Пожилой мужчина, насупившийся, нелюдимый.
— Вы были другом обвиняемого. Он вас обманул?
— Да.
— Что же он вам обещал?
— Благодаря ему я должен был вернуться к своему первобытному состоянию, вновь стать сыном солнца.
— Простите, в каком смысле? Он что, выманивал у вас деньги?
— Нет. Он даже давал мне заработать.
— Так на что вы жалуетесь?
— На то, что он существует, господин председательствующий.
— Но, в конце концов, что это еще за бред! Охрана, удалите свидетелей. Обвиняемый, вы готовы сделать заявление?
— С тех пор, как все перестали слушать то, что я говорю, я не вижу никакого смысла говорить дальше. И еще меньше — выслушивать что бы то ни было.
— Оскорбление представителя судебной власти при исполнении обязанностей. Обычный штраф. Свободен. Но кто подготовил это заседание, одни сумасшедшие?
Вот еще. В Нью-Йорке.
— Вы француз?
— Не будем преувеличивать.
— Вы утверждаете, что существует исключительно французская культура?
— Это бросается в глаза.
— Вы любите цитировать Лафонтена. Это провокация?
— Скорее слабость.
— Что вы имеете против великого семейства Леймарше-Финансье?
— Ничего. Я просто пытаюсь его описать.
— Вы отдаете себе отчет, что стали игрушкой в руках врагов прогресса и демократии?
— В первый раз слышу.
— Вы никогда не говорите о Правах Человека. Почему?
— Человек человеку волк.
— Простите?
— Мое царство не из этого мира.
— Вы принадлежите к какой-нибудь секте?
— Я есть Путь, Истина, Жизнь.
— Что?
— Я был еще до Авраама.
— Где ваш психиатр?
— Оставьте психиатрии то, что является ее областью, а литература пусть занимается своей.
— Вы что, издеваетесь надо мной?
— Ни в коей мере.
— Послушайте, мы здесь не для того, чтобы обсуждать ваши религиозные взгляды. Свобода вероисповедания гарантирована Конституцией. Но скажите, вы француз, да или нет?
— Да.
— В таком случае, вы не опасаетесь, что критические замечания, порой весьма злобные, которые вы высказываете в адрес ваших соотечественников, заставят их возбудить новое дело?