— Черт возьми, привет! Вы Марджори, верно? Подруга Маши?
Она улыбнулась несколько беспокойно.
— Я Марджори. Как поживаете, Уолли?
— Отлично! Рад, что вы помните мое имя. Скажите, что привело вас к этим адским вратам?
Он понизил голос, глянув на стенографистку Грича.
— Я пытаюсь получить работу актрисы.
— Это же отлично, это просто великолепно! Надеюсь, у вас получится. Я тоже в этом году собираюсь быть там. Я собираюсь быть автором.
Он сказал это преувеличенно небрежно.
— Я думала, что Ноэль Эрман пишет тексты для шоу…
— Он в основном пишет песни. И время от времени скетчи. Всегда был по крайней мере один автор для скетчей. Иногда и другие авторы песен…
— А… Ноэль будет в этом году?
— Ноэль? Пожалуй. У него есть эта музыкальная комедия, «Принцесса Джонс», которая может выйти на сцене, — но не этим летом, я думаю. Скажите, мы можем увидеться как-нибудь вечером? Ваш номер есть в телефонной книге?
Марджори колебалась.
— Я занята почти каждый вечер, Уолли. Я участвую в театральной труппе «Бродячие актеры», на Девяносто второй улице. Мы репетируем «Пигмалиона».
— В самом деле? Можно сказать, я тоже в театре. В этом году в Колумбийском я автор университетских шоу.
— Вот как? Поздравляю! Это большая честь…
У стола стенографистки раздался шум. Она позвала:
— Мисс Морнингстар…
Марджори вскочила.
— Мой отец — Арнольд Моргенштерн, Уолли, первый Моргенштерн в телефонной книге Манхэттена. Тот адрес про Центральный парк неправильный, мы переехали.
— Хорошо! — Уолли схватил ее руку, тут же уронил ее, будто она его обожгла, и вышел.
Грич теперь гораздо меньше похож на сатану, чем в тот раз, когда она видела его на лужайке «Южного ветра», подумала Марджори. Тусклый желтый свет манхэттенского офиса, снег, падающий за окном, коричневый шарф вокруг шеи — со всем этим он был похож на любого другого невзрачного бизнесмена, как и ее отец. Большой фонарик казался глуповатым, когда лежал на рабочем столе нью-йоркского кабинета.
— Снимайте пальто, моя дорогая. Я знаю, у меня в комнате слишком жарко — этот проклятый сквозняк из окна постоянно дует мне в шею…
— Благодарю вас, мистер Грич.
Она выскользнула из пальто, довольная тем, что надела сшитый у портного серо-голубой твидовый костюм, лучший из тех, что у нее были.
Грич был изумлен тем, как она повзрослела. Она казалась ребенком прошлым летом, когда тащилась в хвосте за неаппетитной Машей, а потом пришла в его кабинет в конце сезона, чтобы, запинаясь, осведомиться о работе актрисы.
— Как поживает Маша? — спросил он.
— Полагаю, хорошо, я не видела ее уже несколько месяцев. Она работает в универмаге «Лэмз».
— Да? Чем она занимается?
— В отделе дамской галантереи, я думаю.
— Ну, что же, — сказал хозяин лагеря, — кажется, вы все еще хотите работать в «Южном ветре», а?
— Этого мне хотелось бы больше всего на свете.
— Но вы все еще не умеете петь и танцевать, не правда ли?
— Ну, я могла бы участвовать в хоре, я полагаю. Но я драматическая актриса, главным образом…
— Я ведь говорил вам, дорогая, что мы ставим драматические спектакли не каждую неделю, так что нам нужно не много…
— Я помню все, что вы сказали мне, мистер Грич. Я научилась стенографировать и печатать.
Грич подался вперед, его крутящийся стул заскрипел.
— Вы научились!
— Ну, вы сказали, что иногда, если девушка может быть полезной в делах, вы могли бы взять ее драматической актрисой.
— Да, это верно, но…
Он уставился на нее. Это было гораздо больше того, чего он обычно ждал или на что надеялся. Практически всегда он набирал в свой штат начинающих актрис, которые ему ничего не стоили, в ревю составляли хор, а в конторе выполняли неквалифицированную работу вроде уборки столов и доски выключателей; они разбирались с документацией и выполняли мелкие поручения. Стенографировали у него жены главного официанта и инструктора по гольфу, обе опытные секретарши, которые работали бесплатно, чтобы проводить лето со своими мужьями. Грич еще никогда не сталкивался с актрисой, которая позаботилась бы о том, чтобы выучиться стенографии.
Через несколько мгновений он сказал:
— Ну, конечно, мы этого и ожидали. Но вы понимаете, что мы не можем позволить себе платить нашим секретарям; главный вопрос в том, стоит ли этого ваш опыт в драматических спектаклях, который вы приобретете…
— О, разумеется. Я и не ждала, что вы будете мне платить.
Ее одежда, как он заметил, была не только со вкусом подобрана, но и дорого стоила; и он почуял запах больших возможностей в этой ситуации.
— Как вы смотрите на то, чтобы прямо сейчас записать одно письмо, чтобы показать, что вы умеете?
— Что же… — Он не пропустил выражение испуга на прелестном юном личике. — Я попытаюсь. Я довольно способная, мистер Грич, вы понимаете, но я еще только учусь. Курс кончится лишь в июне.
Он дал ей карандаш и листок бумаги и принялся диктовать немного быстрее, чем диктовал обычно. Она отчаянно старалась, все больше и больше нервничая, и остановилась.
— Мне ужасно жаль, мистер Грич, я не могу… я знаю, это не слишком быстро… мне просто нужна практика, я два часа в неделю занимаюсь стенографией, я буду писать гораздо лучше…
Он печально покачал головой.
— Что же, моя дорогая, в данный момент вас нельзя назвать профессиональным секретарем или профессиональной актрисой, и все же… конечно, вы очень смышленая и хорошенькая девушка, но я занимаюсь делом.
Мисс Моргенштерн что-то искала в своей черной сумочке. Она вынула из нее два письма и подала ему. Одно было от мисс Кимбл, а другое от директора «Бродячих актеров», некоего мистера Грауба. Оба они утверждали, что у Марджори Моргенштерн блестящее актерское будущее.
— Очень мило, моя дорогая, но все это любительство.
— «Бродячие актеры» берут плату за вход, — неуверенно сказала она.
Грич улыбнулся и передал ей письма.
— Вот что, Марджи, я восхищен вашим упорством. Но вы должны понять, что трехмесячный отпуск в «Южном ветре», чего вы добиваетесь, стоит примерно восемьсот долларов. Иногда в исключительных случаях мы находим некий компромисс. Что-то вроде покрытия разницы. Так вот, если бы вы смогли заплатить четыреста долларов за лето, то я думаю, учитывая то, что вы так много обещаете в будущем, мы могли бы… В чем дело?
Девушка на мгновение поднесла ладонь к лицу и наклонила голову; когда она подняла лицо вверх и попыталась улыбнуться, ее глаза были влажными.
— Я… ничего особенного, я просто немного разочарована. Я ценю то, что вы мне сказали. Но у меня нет четырехсот долларов. У меня совсем нет денег.
Она поднялась и взяла свое пальто, поникшая, неуклюжая.
Он сказал отеческим тоном:
— Ну, конечно, вы слишком молоды, чтобы иметь много денег, но ваши родители, безусловно, заинтересованы в вашей театральной карьере… достаточно, чтобы помочь вам…
— Мои родители!
— Возможно, мы смогли бы договориться о двухстах пятидесяти или трех сотнях, что-нибудь в этом роде…
— Мистер Грич, мои родители не хотят, чтобы я занималась сценой. Они не хотят, чтобы я ехала в «Южный ветер». — Она надела пальто и прибавила с дрожью в голосе: — Все равно спасибо. Может быть, на следующий год?..
Грич встал. Он нутром чувствовал мелкие суммы денег и был уверен, что сможет вытянуть из этой девчонки хотя бы сотню долларов. Но ее очарование смягчило его, да и все равно, даже с ее ограниченными способностями к стенографии она была более выгодным приобретением, чем большинство его конторских девушек.
— Марджори, если вы обещаете, что это останется между нами, — сказал он, — то я прислушаюсь к своей интуиции. Я думаю, что однажды вы станете прекрасной актрисой. Я просто не деловой человек, как мне кажется, и собираюсь дать вам работу.
Девушка посмотрела на него, прищурив глаза, которые застилал туман.
— Мне не нужно… платить?
— Ну, только за проезд, естественно, но это сущий пустяк, около тридцати долларов… так мы договорились?
Она крепко пожала протянутую ей руку.