— Вставай и уходи отсюда, ты, неотесанный болван, пока я не сообщила полицейским о тебе как о чрезмерно любопытном человеке.
Он поднялся на ноги, щурясь и оглядываясь вокруг. Его лицо выглядело странным, взгляд был пустым и беззащитным.
— Если вынесено обвинение, то мне нужны мои очки. Я не могу видеть даже собственную руку без них.
— Они как раз за твоим каблуком. Не наступи на них.
Уолли надел очки и посмотрел на нее украдкой.
— А, так лучше. Доктор Ливингстон, я осмелился?..
— Уходи. — Она вошла в бунгало, но вскоре снова появилась на улице. Хотя Марджори проспала два часа, она чувствовала, что ее силы не восстановились, и была сонной. Этот день, казалось, был самым длинным днем в ее жизни. Как будто целая неделя прошла со времени ее разговора с отцом в лодке. Марджори, одетая в зеленое хлопчатобумажное платье, побежала вниз по тропинке по направлению к конторе.
— Давайте сохраним наше достоинство, пожалуйста, мисс Морнингстар, — услышала она слова Уолли, когда вышла на лужайку. — Что, Катарина Корнелл сбежала? А Бернхардт?
— Вы снова?
Он подошел к ней и стал ходить за ее спиной.
— Что на самом деле сказала твоя родня? Понравился ли им наш мужчина — обладатель тысячи достоинств?
— Он понравился им гораздо больше, чем вы в вашем теперешнем состоянии, вот что я вам скажу. Стыдитесь. Вы еще совсем ребенок, а уже так напиваетесь в середине дня.
— У меня есть несколько ответов на это. Половина седьмого — это не середина дня, а конец его. Я не пьян, я немного выпил в лучших традициях английского джентльмена. Я не ребенок, а изумительно талантливый молодой писатель. Поэтому требую к себе соответствующего уважения, и я решительно советую вам подумать, чего стоит ваш выбор…
— Вот о чем я собираюсь поговорить с вами, Уолли, когда вы будете более трезвым. О вашем произведении. Вам необходимо все исправить, мой мальчик.
— О, в самом деле? — Он указал на палатку. — Извини меня, я отойду, чтобы восстановить силы несколькими глотками спиртного. Я мигом, это не займет много времени. Может быть, вам тоже принести?
— Нет, спасибо. Вы извинитесь за этот вечер. Идите, продолжайте в том же духе, превращайтесь в свинью. Только держитесь от меня подальше.
— Не в свинью, а в лягушку. Принца-лягушку. Пожалуйста, не оставляйте меня. Нет другой такой чистой девушки в пределах тысячи миль.
Марджори скорчила ему рожу и вошла в здание. Ноэль сидел за фортепиано, разучивая мексиканскую песню с группой собравшихся вокруг него людей. Он по-прежнему был в желтом выгоревшем костюме. На крышке фортепиано лежало сомбреро, украшенное серебристыми блестками. Ноэль выглядел очень странно, его лицо было своеобразного темно-коричневого цвета, а волосы — густые, волнистые и белокурые.
— Эй, Мардж, ты получила удовольствие от праздника?
— Это было замечательно. Если не считать того, что я ни жива, ни мертва.
— Праздник прошел хорошо, не правда ли? — Он оставил фортепиано. Его глаза и зубы оттеняли блеск коричневого грима, на лице сверкала мужественная усмешка. — Ни один лагерь не имеет ничего подобного. Конечно, это просто набор банальных глупостей, но было весело.
— Очень весело.
— Твои родители получили удовольствие?
— Да. Они уже уехали. Она чудесно провели здесь время.
— Надеюсь, что это так. Они на самом деле очень приятные люди. Этим утром мы с твоей мамой подружились.
— Она мне рассказала.
— Тебе сегодня больше не надо работать, не так ли? Никаких танцев не намечается.
— Хорошо. Разве только ты захочешь, чтобы я сделала что-нибудь.
— Нет, нет, я просто так, хотел узнать… Почему бы тебе не поужинать со мной при свете факелов? Со мною и твоим дядей? У меня такое чувство, что я не видел тебя целый год.
— О, разве? — Она рассмеялась с облегчением. — Поэтому ты послал за мной? У меня тоже похожее ощущение. Я бы с удовольствием, Ноэль, спасибо. Я пойду и переоденусь.
— Подожди, есть еще одно дело.
Подошел Уолли и встал рядом с Марджори; он начал приставать к ней, чтобы она выпила.
— Вот, Морнингстар. Выпей за кого-нибудь, кто у тебя умер или кого уже давно нет в живых.
Марджори с неохотой взяла у него стакан и сказала Ноэлю:
— За этого дурака, посмотри на него. Он пришел и разбудил меня своим влажным, пропитанным ромом поцелуем.
Ноэль рассмеялся, посмотрев на Уолли с дружеским любопытством.
— Ну, что случилось с тобой, молодой степенный человек? «Южный ветер» окончательно вселился в тебя, эй?
— Я усвоил местные обычаи, — ответил Уолли. — И когда я падаю, я падаю, как Люцифер. Вас заинтересует, очевидно, что я всерьез не замечаю своей невежественности.
— Уходи прочь от меня, — сказала Марджори. — Я никогда больше не буду разговаривать с тобой.
— Чепуха, — перебил ее Ноэль дружелюбно. — Это такой сноб с лучистыми глазами, если он не сблизится со свиньей, не напьется, не влюбится, то будет проводить вечера за чтением ей Т.С. Элиота.
— Это показывает, как много ты знаешь. Я открою тебе мой план действий, — сказал Уолли. — Ровно в полночь, после того как я сделаю соответствующее сообщение по громкоговорителю и включу прожектора, я приведу в экстаз эту свинью в самом центре лужайки. Прочь устаревшие запреты. Отношения полов — это прекрасно.
— Ты в плохом состоянии, — помрачнел Ноэль. — Послушай, Мардж, дело заключается в том, что праздник обычно достаточно хорошо выглядит ночью. Половина людей уезжает домой: новизна карнавала уже выдохлась, даже фейерверки почти не помогают. А у нас есть много заявок, чтобы повторить бой быков во время ужина, только — часть представления, когда выступают бык и твой дядя. Но он был ужасно поражен, и…
— Не надо, Ноэль, я думаю, что он сделал достаточно для одного дня, ты так не считаешь?
— Ну, вот поэтому я и хотел спросить тебя.
— А что? Это важно? — Она была обеспокоена внезапным изменением его бодрого жизнерадостного настроения. — Я имею в виду… Ну, это, конечно, пустяки, но как бы там ни было, Ноэль… я знаю, что он с нетерпением ожидает ужина с тобой за одним столом, это такая большая честь в его глазах…
— Почему бы тогда ему не повторить номер, Марджори? Ведь он был просто неподражаем… Я знаю, что Грич не заплатил бы ему ничего больше. Он просто попил бы его крови, вот и все. Но я заплачу ему еще пятьдесят из моего собственного кармана.
— Послушай, Ноэль, а может, ты сам спросишь его? — Было очень неприятно вести разговор о деньгах с Ноэлем и выслушивать его заявления о том, сколько он заплатит ее дяде.
— Хорошо, я поговорю с ним, если ты не возражаешь.
— Но он будет ужинать с нами? Если ему придется отказаться от этого из-за выступления…
— Конечно, будет. Перед представлением.
— И затем он будет исполнять все эти трюки с полным желудком, — заметил Уолли. — Забавно.
— Уолли, ты не мог бы помолчать? — с раздражением сказал Ноэль. Но потом улыбнулся, похлопал Уолли по спине и произнес с обычной приятной теплотой в голосе: — Извини. Темперамент. Нервы. Переутомление. — Он повернулся и крикнул певцам, которые стояли у фортепиано и обсуждали что-то: — Мы продолжим через пять минут, ребятки! — Ноэль обнял Марджори недолгим, но крепким объятием. — Посмотри, какой сегодня прекрасный вечер. — Он торопился к артистам.
Марджори взглянула на Уолли и сделала большой глоток из стакана.
— Скажу тебе, это необыкновенно. В нем есть вкус ананаса.
— Пойдем, — сказал Уолли, взяв ее за локоть.
— Куда?
— Ты тоже сделаешь мне выговор.
— О нет! Раз ты знаешь, что я собираюсь сказать, я не буду.
— Поверь мне, Морнингстар, каждое слово, которое когда-нибудь ты мне скажешь, запомнится и останется в моем сердце.
Марджори сделала еще один большой глоток из стакана.
— Почему это вино совсем некрепкое, оно как фруктовый напиток. Однако, как тебе удалось достичь такого состояния?
— Хочешь еще выпить?
— Конечно.
— Идем.
Серую скалу, что была позади этого здания, называли Местом влюбленных. Они сидели за стаканом вина под открытым небом, которое в тот вечер было безоблачным. Дул прохладный легкий ветерок, солнце уже опускалось огромным оранжевым шаром за деревья и бросало длинные, струящиеся лучи на озеро. Уолли обернулся и посмотрел сквозь свои блестящие очки в сторону Марджори.