Марджори подняла стакан, подозрительно глядя на собеседника.
— «Парамаунт»! Ты серьезно? — Он кивнул. — В качестве писателя? Ты едешь в Голливуд?
Его губы напряглись от удовольствия.
— Нет, дорогая. Ты не теряешь меня, оставь этот трагический тон. Выпей. Да сгинет старый Ноэль, жалкое ничтожество, и долгой жизни новому, ну как?
Она улыбнулась чуть недоверчиво и выпила.
— Почему ты так удивлена? — спросил Ноэль. — Я ведь говорил тебе о Сэме Ротморе как-то раз, верно?
— О богатом старике, с которым ты играешь в шахматы?
— Именно. А я не упоминал, что он из «Парамаунта»?
— Думаю, нет…
— Ну, вот, он оттуда. И он любит меня, грустный старый шельмец. Должно быть, он самый одинокий человек в городе. Бездетный, а его жена — полный инвалид, живет во Флориде. Он один из руководителей нью-йоркской конторы. Напускает на себя вид крутого мужика, а на деле очень мягкосердечный. Он фактически содержит шахматный клуб, в котором я играю, и пару еврейских домов для престарелых в Бронксе. Вот такие дела. Тонко чувствует живопись и музыку, владеет очень хорошей подборкой Моцарта и… ну, да я же рассказывал тебе о картинах, уверен. Я провел с ним сотни часов, играя в шахматы и попивая лучшее на свете бренди. Честно говоря, и это, вероятно, не очень благородно с моей стороны, через какое-то время с ним становится невыносимо скучно. Не могу сказать, в чем тут дело. Полагаю, все одинокие люди патетичны и скучны, независимо от того, кем являются. Так чертовски благодарны за то, что с ними водят компанию, понимаешь ли, так неохотно отпускают от себя. Так или иначе, Сэм в конце концов нацепил на меня упряжь. Я начинаю в качестве помощника сценарного редактора с окладом сто двадцать в неделю, а потом…
Марджори выпалила:
— Что? Сто двадцать в неделю с самого начала?
Ноэль ухмыльнулся и провел косточками пальцев по верхней губе.
— Не льсти мне, дорогая. Планируется пропустить меня через все отделы для стажировки и в конечном счете дать мне должность заведующего кадрами у него в подчинении, если я прорвусь. Сэм уже пару лет неоднократно предлагал мне это. Я же обычно посмеивался над ним. Я не представлял себя в качестве раба на заработке. Но неделю назад или около того я начал серьезно заговаривать на эту тему. Он уверен, что я — заблуждающийся гений, и он собирается раскрыть мои таланты и сделать меня крупным администратором. Он говорит, что через несколько лет я смогу зарабатывать двадцать пять тысяч в год или даже больше. Полагаю, он больше взволнован моим выходом на работу, чем я сам… Вот и весь рассказ. Ты удовлетворена?
— Да я просто бездыханна. Бог мой, да ты непредсказуем, не так ли? Вот так выйти на улицу и заполучить работу на сто двадцать в неделю… и это в разгар того, что все именуют депрессией…
— Пока я от нее получаю только дополнительные пинки, сказать по правде. Как тебе нравится мой костюм младшего, администратора?
— Изумительно. От «Брукс Бразерс»?
— От Фейнберга с Диленси-стрит. Я одеваюсь там уже много лет. Одежда на размер короче экстрадлинной обычно подходит мне довольно хорошо. Однако на днях я задам работенку настоящему портному. Не делал этого со времен «Поцелуев дождя». Забавно, но дороговато. По правде говоря, мне все равно, бросаю ли я деньги на ветер или живу на них, Мардж, жизнь интересна во всех своих проявлениях, но у меня был довольно долгий мучительный период безденежья, и должен сказать, он меня прилично утомил.
Марджори отмечала странную способность Ноэля управляться с деньгами. Он мог протянуть на тысячедолларовый заработок, полученный у Грича, всю осень и большую часть зимы. Он знал поразительное множество дешевых ресторанчиков. Он, кроме того, хорошо умел готовить еду, гораздо лучше ее, но ленился. Он готовил большую кастрюлю отличных спагетти и питался ими целую неделю.
— Ты ведь как раз оставался почти без денег, правда же?
— О, я мог продержаться еще несколько месяцев. Может, я малость похудел и стал раздражителен, как медведь в спячке. В Париже такой образ жизни — просто искусство. Научись этому. Клянусь, мне также в охотку быть бедным, как и богатым. Это спорт — отлынивать от кучи денег и планировать, чтобы они долго не кончались.
Обед был превосходен: закуска, которую Ноэль выбирал с огромной тележки на колесах, аккуратно нарезанная телятина с грибами и рисом, гарнир из оригинально приготовленных баклажанов и салат из яиц и анчоусов, приправу к которым он накладывал сам. У белого вина был изысканный, отдающий жаром и чистотой вкус. Марджори забыла о своем чувстве неловкости и наслаждалась, смакуя каждое блюдо.
Наливая вино, Ноэль сказал:
— Зачем обманывать самих себя, Марджори? Лучшие в жизни вещи стоят чертовски дорого. Каждый раз, когда я сую свой нос в верхние слои, я понимаю, почему люди губят себя ради денег. Бог мой, в бедняцкой свободе есть резон, но… — Он выпил. — Знаешь, у этой работы есть очаровательные привилегии. Куда, ты думаешь, я еду отсюда сегодня после обеда? В аэропорт Ньюарк. Встретить Дженис Грей, если это тебя устраивает, и проводить ее в «Уолдорф».
— Дженис Грей? — Марджори прилагала все усилия, чтобы сдержать нотку тревоги в голосе. — Ну, это должно быть прекрасно. Она прелестна.
— Воистину так. Обычно ее встречает Сэм. Это высокая политика. Она неважно вела себя на студии, поздно являлась на съемки, ошибалась в эпизодах и так далее. Видишь ли, для нее мой приезд за ней — это оскорбление: вместо босса ее встретит простой служащий.
— Ну, надеюсь, она по-настоящему оскорбится. — У Марджори вдруг пропал аппетит. Она сунула в губы сигарету, и официант напугал ее, бросившись к ней с зажженной спичкой.
Энергично закусывая, Ноэль произнес:
— Нет сомнения, она серость. Вот уже третий или четвертый раз она разводится, и, по слухам, она совершенно беспутна. Вероятно, прибудет пьяная в стельку.
— Несомненно. И, вероятно, ты окажешься в ее постели еще до конца дня. Надеюсь, ты насладишься этим.
Он положил нож и вилку и, смеясь, глядел на нее, его глаза сияли.
Она сказала:
— Ладно, смейся. Ты всегда жил, как свинья, и нет оснований менять свой образ жизни. Клянусь, мне все равно, что ты делаешь. Меня озадачивает лишь одно: почему ты продолжаешь приходить ко мне? Почему ты позвал именно меня, когда получил новую работу? И почему ты взялся за эту работу? Что ты стараешься доказать мне? Я всего лишь немая, бесталанная девушка с Вест-Энд-авеню…
— Прекрасноликая…
— Но не такая, как Дженис Грей…
— Свеженькая, прелестная, голубоглазая, веточка сирени на утреннем солнышке. Милая, мне не следовало дразнить тебя, но я просто не могу отказаться от этого. Почему ты всегда клюешь на наживку? Дженис Грей — возмутительная старая баба. Когда она проходит перед камерой, чтобы сыграть сцену, я не вижу ничего, кроме ее агента как раз за камерой, который малюет новый параграф в контракте. Она одиозна.
— О, конечно, — проворчала Марджори, хотя уже чувствовала себя лучше. — Но ты все же не ответил мне. Почему ты взялся за эту работу?
Ноэль передернул плечами.
— Ну как, не правда ли, в «Рице» приятнее покушать, чем у мамы Мантуччи на Одиннадцатой улице?
— Ну, конечно, но кажется, тебе он нравится в другом смысле…
— Я люблю жизнь почти во всех ее проявлениях… не считая… ну, я собирался сказать, кроме респектабельной стороны, но не уверен, что это так. Я начинаю думать, что мне могло бы понравиться быть буржуа, хотя с некоторым отличием. Можно было бы сказать: с ухмылкой про себя. Черт возьми, Марджори, мне нравятся хорошие вещи. Мне доставляет удовольствие мысль, что я могу их себе позволить. Я люблю рубашки, которые хорошо сидят, галстуки, которые привлекательно завязываются, потому что сделаны из добротного материала, и костюмы, сшитые из тонкой материи, а не как у Фейнберга из кованого железа. — Он потрогал рукав. — Люблю золотые запонки, но черт меня побери, если я надену золоченые. Меня все больше и больше привлекает мысль, что я вновь могу позволить себе эти вещи, как это было в дни «Поцелуев дождя». Это было золотое время. Все хорошие вещи моего гардероба куплены в тот период. Я люблю и океанские круизы — в первом классе. Это большое удовольствие — просто знать, что я могу в них поехать, если захочу. И потом, конечно, самый большой люкс — это буржуазная жена. Любовь не знает логики. Положим, в один прекрасный день я буду таким невезучим, что женюсь на подобном существе?