Энтони Троллоп - Марион Фай

С этим он взял ее руку и склонился к ее ногам и поцеловал эту руку, прежде чем она нашла в себе силу ее отнять. Он оставил ее, не прибавив более ни слова, сел в экипаж и возвратился домой, не обменявшись ни единым словом ни с кем в Галловэе, кроме Марион Фай.

Она, оставшись одна, бросилась на диван и разразилась целым потоком восторженных слез. «Довериться ему!» Да, она доверится ему вполне, единственно с целью иметь радость, в течении одного часа, открыто признаться ему в любви, каковы бы ни были для нее последствия этого поступка! Относительно будущего оскорбления ее гордости, о котором она говорила и отцу, и мистрисс Роден — он убедил ее. Она не должна в этом деле нисколько думать о себе. Он, конечно, повернет ее, как захочет. Если все ее доводы будут основаны на опасениях за собственное счастие, один его поцелуй за все заплатит. Но вся его любовь, все его ласки, вся его верность, все его красноречие не заставят ее победить дух самопожертвования, овладевший ею. Хотя бы он вырвал у нее всю ее тайну, в нем она почерпнет силу. Хотя бы ей пришлось ему сознаться, что здоровье ей изменяет и оно несомненно ей изменяло… Это, конечно, не заставит ее отказаться от своего намерения. «Отрадно было бы, — думалось ей, — сделать его, во всех отношениях, своим другом; говорить ему все, не скрывать от него ни своих опасений, ни своих сомнений, ни своих стремлений. Любить тебя, мой дорогой, тебя, жемчужину души моей! Но разве ты не видишь, что и на одно мгновение не могла я скрыть своей любви? Разве ты не заметил, когда ты в первый раз склонился к моим ногам, что сердце мое тут же полетело к тебе и я не сделала никакого усилия, чтоб удержать его? Но теперь, мой возлюбленный, теперь мы поняли друг друга. Теперь между вами не должно быть упреков. Теперь мы не должны и поминать о недоверии. Я вся твоя — только не годится, милый, чтоб бедная девушка стала твоею женой. Теперь, когда мы оба это поняли, зачем грустить? О чем печалиться?» — Так размышляла она и почти довела себя до блаженного состояния, когда возвратился отец.

— Отец, — сказала она вставая и целуя его руку, — все кончено.

— Что кончено? — спросил квакер.

— Он был здесь.

— Ну, Марион, что же он сказал?

— Едва ли мое дело повторять тебе, что он сказал. А что я говорила — хотелось бы мне, чтоб ты это узнал так, чтоб я не должна была повторять ни одного слова.

— Он ушел довольный?

— Нет, отец. Я этого не ожидала. Я на это не надеялась. Если б он был совершенно доволен, может быть, я была бы недовольна.

— Отчего бы вам обоим не быть счастливыми? — спросил отец.

— Может быть, мы и будем. Может быть, он поймет…

— Так ты не приняла его предложения?

— О, нет. Нет, отец, нет. Я никогда не приму его. Если это у тебя на уме, удали эту мысль. Никогда не видать тебе твою Марион ничьей женой, ни этого молодого лорда, ни другого более для нее подходящего. Никому, никогда не позволю я говорить мне то, что говорил он.

— Почему ты хочешь отличаться от других девушек? — сердито спросил он.

— О, отец, отец!

— Все это романы и ложная сентиментальность. Ничто не может быть мне ненавистнее. Нет никакого основания, почему бы тебе быть не такой, как другие. Господь ничем не отметил тебя в отличие от прочих девушек, ни во благости, ни во гневе своем. С твоей стороны не хорошо воображать это о себе. — Она жалобно заглянула ему в лицо, но не сказала ни слова. — Если, как я заключаю из твоих слов, этот молодой человек тебе дорог и если, как я заключаю из его вторичного посещения, ты ему дорога, то я, как отец твой, говорю тебе, что твой долг призывает тебя к нему. Не потому, что он лорд…

— О, нет, отец!

— Не потому, говорю я, что он богат, что он красив, желал бы я видеть тебя его женою. А потому, что вы с ним любите друг друга, как Господь Всемогущий повелел мужчине и женщине. Брак честен и я, отец твой, желал бы видеть тебя замужем. Этого молодого человека я считаю добрым и честным. Я спокойно отдал бы тебя ему, не смотря на его титул. Подумай об этом, Марион, если еще не поздно.

С этим он вышел из комнаты. Едва ли бы она, в эту минуту, могла ответить, сердце ее было слишком полно. Но она прекрасно сознавала, что все слова отца ничего не значат. В одном она была убеждена, что никакие советы, никакое красноречие, никакая любовь никогда не заставят ее стать женою лорда Гэмпстеда.

Записка эта была вручена Крокеру по прибытии его в департамент утром, в субботу, 27-го.

Необходимо объяснить, что Крокер недавно познакомился с мисс Кларой Демиджон, без особенно церемонного представления. Крокер, с решимостью отличавшей это, преследуя свою единственную цель: добиться дружеского примирения с Джорджем Роденом, отправился в Галловэй и посетил 11-й, думая, что ему удастся убедить мать своего приятеля действовать в его пользу в деле мира и милосердия. Мистрисс Роден, к несчастью, не было дома, но ему посчастливилось встретить мисс Демиджон. Может быть, она видела, как он вошел и вышел, причем причислила его к великой тайне молодого аристократа; может, быть ее просто привлекла развязность, с какой он надевал шляпу набекрень и размахивал перчатками; может быть, наконец, оно просто было делом случая. Как бы то ни было, среди надвигавшихся сумерек, она встретила его за углом, против таверны «Герцогиня», и приятное знакомство задавалось.

Без всякого сомнения как во всех подобных случаях, джентльмен заговорил первой. Будем во всяком случае надеяться на это, ради обитателей Парадиз-Роу вообще. Как бы то ни было, не прошло и несколько минут как она объяснила ему, что мистрисс Роден поехала на извозчике тотчас после обеда и что-нибудь вероятно случилось в Уимбльдоне, так как мистрисс Роден никуда больше не ездила, а сегодня не тот день, в который она обыкновенно посещает мистрисс Винсент.

Крокер, олицетворенное простодушие, скоро сообщил ей различные подробности относительно собственного характера и общественного положения. Он также почтамтский клерк и ближайший друг Джорджа Родена. О, да, ему все известно насчет лорда Гэмпстеда, он, можно сказать, коротко знаком с милордом. Он часто встречал милорда в замке Готбой, поместье его друга, лорда Персифлажа, и часто охотился с ним. Ему все известно насчет леди Франсес и помолвки, он имел удовольствие познакомиться с молодой лэди. Он недавно переписывался с лордом Гэмпстедом об этом деле. Нет, он пока еще ничего не слыхал о Марион Фай, дочери квакера. Тут Клара кое-что сообщила с своей стороны. Она прекрасно понимала, что если желает, чтоб ей сообщали новости, то должна отвечать тем же; кроме того мистер Крокер по своему возрасту, полу и наружности был именно из тех людей, которые побуждали ее к откровенности, с соблюдением собственного достоинства. Что толку рассказывать интересные вещи мистрисс Дуффер, которая не более как старушка-вдова без всяких связей и с очень скромными средствами к существованию. Она сообщала свои тайны мистрисс Дуффер просто за неимением лучшей пары ушей, в которую могла бы излить их. Но вот человек, которому она может с наслаждением сообщать своя секреты и который в долгу у нее не останется. Не следует думать, чтобы возникшая дружба основана была на одной только встрече. В тот достопамятный первый вечер Крокер был не в силах расстаться с красавицей, не условившись насчет нового свидания. Дружба их имела за собой уже трехдневную давность, когда выше приведенное приглашение дошло в руки Крокера. Говоря по правде, вечер был затеян главным образом для него. Что толку иметь «молодого человека», если вы не можете показать его вашим друзьям?

— Крокер, — сказала Гэмпстед Демиджон племяннице, — где ты Крокера-то подобрала?

— Какие вопросы вы иногда предлагаете, тетушка! «Подобрала!» Мило, нечего сказать!

— Конечно подобрала; это твоя вечная манера с молодыми людьми. Только ты никогда не умеешь удержать их.

— Право, тётушка, вульгарность ваших выражений невыносима.

— Не намерена я никакого Крокера пускать к себе в дом, — объявила старуха, — пока не узнаю, откуда он. Может быть, он дрянь какая-нибудь.