Милэди, я счел своим долгом сообщить вам все это потому, что мне неприятно видеть, как обманывают аристократическую семью. Я лично тут не заинтересован. Но я так поступаю из доброжелательства. А потому имею честь быть
Маркиза, хоть она, вероятно, в прежнее время сказала бы, что ничего нет в мире презреннее анонимных писем, тем не менее очень внимательно перечла это послание несколько раз. Поверила она ему безусловно. В виду того, что писавшему так хорошо было известно все относившееся до лэди Франсес, почему не предположить, что он имеет такие же достоверные сведения и насчет лорда Гэмпстеда? Такой брак как этот — с дочерью квакера — именно брак во вкусе Гэмпстеда. Особенную досаду в ней возбуждала гласность всей этой истории. Мысль, что Галловэю известны все тайны семьи ее мужа была для нее ужасна. Но, может быть, всего сильнее уязвляло ее сердце сознание, что лорд Гэмпстед вообще собирается жениться. Женись он на квакерше, на ком угодно, но, раз они обвенчаны, сын этой женщины будет лорд Гайгэт, наследник всех богатств и всех титулов маркиза Кинсбёри. Она основывала некоторые надежды на несносном характере лорда Гэмпстеда. Такие люди, уверяла она себя, вообще неохотно женятся. Пока он не женат, еще остается надежда. Но если он женится и у него будет сын, тогда, хоть бы он на другой день сломал себе шею на охоте, из этого не выйдет никакого толку. В этом настроении она сочла нужным показать письмо мистеру Гринвуду, прежде чем прочесть его мужу, который все еще был очень болен.
Мистер Гринвуд медленно прочитал письмо, тщательно сложил его и только покачал головой.
— Правда это, как вы думаете? — спросила маркиза.
— Не вижу причины, почему бы это была неправда.
— Тоже и я думаю. Мы знаем, что насчет Фанни это правда. Мистер Роден и эта мистрисс Роден существуют. Раз, что писавшему все это известно, есть основание доверять остальному.
— Много на свете лгунов, — сказал мистер Гринвуд.
— Но существует же этот квакер, эта девушка?
— Очень вероятно.
— В таком случае, отчего бы Гэмпстеду в нее не влюбиться? Конечно, он постоянно там бывает у своего друга, Родена.
— Без всякого сомнения, лэди Кинсбёри.
— Что нам делать?
На этот вопрос у мистера Гринвуда не нашлось готового ответа.
— Едва ли отец теперь имеет на него какое-нибудь влияние. — Мистер Гринвуд замотал головой. — А между тем сказать ему необходимо. — Мистер Гринвуд кивнул головой. — Может быть, можно было бы что-нибудь предпринять на счет состояния.
— Он ни на что не посмотрит, — сказал мистер Гринвуд.
— Он равнодушен ко всему, о чем должен был бы заботиться. Если б я написала и спросила его, скажет он мне правду насчет этого брака?
— Никогда он правды не скажет, — сказал мистер Гринвуд.
Маркиза пропустила это замечание мимо ушей, хотя знала, что это клевета.
— Бывали средства, — сказала она, — с помощью которых браки такого рода расторгали «после».
— В наши дни это надо сделать «до», — сказал священник.
— Но как?
— Если б его спровадят куда-нибудь.
— Как «спровадить»?
— Вот этого-то я и не знаю. Например, отправить его куда-нибудь подальше на яхте, а ее обвенчать с кем-нибудь другим во время его отсутствия.
Леди Кинсбёри поняла, что ее приятель неизобретателен.
— Чтобы ему сломать себе шею на охоте, — сказал мистер Гринвуд.
— Даже это не принесло бы особой пользы, если он женится раньше, — решила маркиза.
Она каждый день просиживала у мужа полчаса перед своим завтраком, — сиделка его, в это время, ходила обедать. Со времени посещения сына маркиз выписал доктора из Лондона и доктор объявил маркизе, что хотя непосредственной опасности и нет, но симптомы таковы, что почти не дают надежды на полное выздоровление. Когда мнение это было высказано, маркиза и капеллан принялись обсуждать вопрос: следует ли вторично вызывать лорда Гэмпстеда. Сам маркиз не выражал на этот счет никакого желания. Раза три или четыре в неделю в Гендон-Голл посылался бюллетень, в котором яко бы выражалось мнение докторов о состоянии здоровья их пациента; но бюллетень не отличался строгой правдивостью. Ни одному из заговорщиков не хотелось видеть лорда Гэмпстеда в Траффорд-Парке.
— Хочется мне кое-что тебе показать, — сказала маркиза, усаживаясь у дивана, на котором лежал муж. Затем она принялась читать ему письмо, не говоря, что оно анонимное. Прослушав первые строки, он спросил:
— От кого это?
— Я лучше прежде прочту его все, — сказала маркиза и дочитала до конца, не прочтя только подписи.
— Конечно, анонимное, — сказала она, держа письмо в руке.
— Так я не верю ни единому слову, — сказал маркиз.
— Вероятно, а между тем в нем слышится правда.
— Я вовсе не того мнения. Ничего нет хуже анонимных писем.
— Если насчет Гэмпстеда вздор, то, во всяком случае, насчет Фанни — правда. Писавший житель Галловэя, знает Парадиз-Роу, местную таверну. Туда, где Фанни нашла себе поклонника, и Гэмпстед последует за нею. «Свой своему поневоле брат».
— Я не позволю тебе так отзываться о моих детях, — сказал больной.
— Что же мне делать? Разве о Фанни не правда? Если хочешь, я напишу Гэмпстеду, расспрошу его. — Чтоб как-нибудь от нее отделаться, он согласился на это предложение. Милэди, с своей стороны, надеялась, что если лорд Гэмпстед признает факт своей помолвки, это может повести к ссоре между отцом и сыном.
— Что, он еще не убрался? — спросил маркиз, когда жена его встала, чтоб выйти из комнаты.
— Кто?
— Мистер Гринвуд.
— Убрался? С какой стати ему убираться? Никто и не воображал, что он должен был оставить нас теперь. Я так вовсе не вижу зачем ему вообще переезжать. Ему сообщено, что ты не будешь более нуждаться в его услугах, в Лондоне. Насколько я знаю, больше ничего не говорилось.
Больной сердито повернулся на своем диване, но не сделал никаких дальнейших распоряжений относительно отъезда капеллана.
— Он спрашивает, почему вы не выехали, — сказала лэди Кинсбёри священнику, в тот же день.
— Куда мне выехать? — заныл несчастный. — Неужели он хочет сказать, что меня надо выгнать на улицу, когда вздумается, из-за того, что я не могу одобрить поступков лэди Франсес? Я не получил приказания выехать отсюда. Если отъезд мой дело решенное, маркиз, вероятно, прежде сделает какое-нибудь распоряжение.
Лэди Кинсбёри успокоила его, как могла, объяснив, что ему нет никакой надобности немедленно выезжать.
Письмо милэди к пасынку было следующее:
«Дорогой Гэмпстед!
До отца вашего дошел слух, что вы женитесь на какой-то девушке, дочери квакера по фамилии Фай, живущей в доме № 17, в Парадиз-Роу. Про квакера говорят, что он клерк в одной из контор в Сити. О самой девушке отец ваш ничего не слышал, но легко может себе представить, что она — то, чем должна быть по своему общественному положению. Он поручил мне спросить вас, есть ли какая-нибудь доля правды в этом слухе. Прошу вас заметить, что я лично не выражаю никакого мнения насчет того, верен он или неверен, возможен он или невозможен. После того, как вы вели себя в последний раз, я никогда бы не решилась вмешиваться в ваши дела, но отец ваш поручил мне спросить вас, для его сведения.
Преданная вам
Ответ Гэмпстеда был очень лаконичен, но вполне соответствовал цели.
«Дорогая лэди Кинсбёри!
Я еще не жених мисс Фай. Думаю, что это вскоре ожидает меня.
Искренно вам преданный
С той же почтой он написал письмо отцу. Вот оно:
«Дорогой отец,
Получил я письмо от лэди Кинсбёри, в котором она меня спрашивает, верен ли слух о моей помолвке с молодой девушкой, по имени Марион Фай. Очень мне прискорбно, что ее письмо служит доказательством, что вы еще не в силах писать сами. Надеюсь, что это продолжится не долго.
Не желали ли бы вы снова видеть меня в Траффорде? Не хочется мне туда ехать, не узнав ваших мыслей на этот счет; но я всегда готов пуститься в путь, когда бы вы этого ни пожелали. По последним известиям, я было надеялся, что силы ваши начинают восстанавливаться.