Анжелика перевела взор на пламя свечи, слабо колыхавшееся в подставке, – ей показалось, что она увидела насмешливые голубые глаза Луизы и ее полные губки, скривленные в улыбке. Анжелика протянула руку, чтобы отогнать видение, и сразу отдернула – пламя свечи обожгло ей пальцы.
Оглушенная, потрясенная известием, маркиза даже не прилегла на кровать – она так и сидела, ровно, не расслабив спины. Анжелике казалось, что она плывет под толщей воды, давящей на все ее существо. Вопреки воле, воображение рисовало ей, как Арман, высокий, красивый, обращается со словами полными соблазна к молоденькой герцогине и его горячие темно-карие глаза излучают обволакивающую негу, а в голосе сквозят нежно ласкающие интонации, так хорошо знакомые Анжелике, – все это окутывает Луизу, и она конечно же поддается ему…
Что ж, если признаться честно, Луиза не лишена очарования. Даже чувство, близкое к ненависти, которое в эти мгновения Анжелика испытывала к ней, не могло бы затмить очевидного. Эта робкая, немного нерешительная улыбка, приоткрывающая беленькие зубки, лучащийся взгляд огромных черных глаз… Весьма милое легкомыслие, которым всегда так легко поработить мужчину… Бесспорная грация… А что еще нужно для того, чтобы заставить любого броситься очертя голову в раскрывшуюся бездну – броситься даже и Армана?
А почему «даже»? Анжелика посмеялась внутренне над собственной наивностью. Неужели она вообразила себе, что, находясь за столько лье от нее, Арман хранит ей верность, не поддавшись кокетству ни одного миленького взора? Их всегда немало устремлялось на красивого и элегантного генерала. Арман ведь вовсе и не звал ее, Анжелику, в Петербург тогда, впрочем, не звал и на войну сейчас. Она сама поехала, поддавшись тоске и своим собственным фантазиям. Потому и встретил не слишком горячо? А может, он опять ждал каких-то иных встреч и объятий?.. Конечно, он о ней и не думал…
Однако поверить в то, что Арман не любил ее, маркиза не могла. Еще недавно в Смоленске она ощутила, что он вовсе не отдалился от нее. Мужчине, который все время находится на войне, можно простить и флирт и увлечения посерьезней – отрицать или пытаться исправить что-то бесполезно. Когда армия входит в покоренные города, женщин берут как трофей, но после их оставляют, возвращаясь к единственным, к любимым. Или все же маркиза обманывала себя?
Все, что сказала княгиня Лиз, казалось правдоподобным. Анжелика не находила для Лиз повода намеренно лгать ей: сегодня они встретились с русской принцессой, а завтра – расстанутся навсегда. Им нечего делить. Ведь Анжелика вовсе не претендует на… князя Багратиона.
Маркиза поймала себя на мысли, что она почему-то связала Лиз именно с князем – русский главнокомандующий поразил Анжелику спокойной мужественностью и скрытым обаянием, которые сквозили в немного резких, восточных чертах его лица. В какое-то мгновение она сравнила русского князя с легендарным арабским воином Саладином, стоящим у стен осажденного Иерусалима. Она была уверена, что только такой сильный и властный мужчина может привлечь княгиню Лиз – ведь неслучайно именно к нему, а не к другому русскому командующему она приехала с госпиталем.
Так что Лиз сказала ей правду. Просто Анжелика никак не желала принять ее – в ее представлении Арман был связан с ней неразделимо, навечно, и не мог исчезнуть из ее жизни, как Солнце не могло исчезнуть с небес…
Анжелика не знала, сколько прошло времени. Свеча догорела, в палатке сделалось темно. Маркиза прилегла на одеяло. Иногда ей казалось, что на нее находит затмение и тьма вокруг нее сгущается до могильного мрака. Все чувства притуплялись, и она не могла точно определить, что связывает ее с Арманом, что связывает ее с другими людьми, что связывает ее с жизнью.
Она повторяла себе, что все кончено, все отравлено – и надежды, которые питали ее прежде, ныне представляют собой пепелище. Особенно мучило все ближе и ближе подступающее событие – необходимость отправиться во французский лагерь и встретиться там с Арманом лицом к лицу.
Маркиза вдруг поняла, что не готова к этой встрече, даже боится ее. Боится показать свою слабость… Она не вытерпит, она выскажет ему все – и этим унизит себя. Нет, она не поедет. Решение, принятое спонтанно, интуитивно, становилось все более крепким. Так и надо сказать завтра всем этим гусарам, которые рано утром приедут за ней. Она не поедет назад, а… останется пока здесь, если ей позволят. Ну а не позволят – поедет, куда глаза глядят.
Немного успокоившись, Анжелика с опаской вытянулась на своей походной постели, будто боялась разбить, как хрупкое стекло, то состояние внутреннего равновесия, которого с таким трудом достигла, решив не возвращаться к французам.
В тонкую щель меж пологом палатки заструился серый лучик – светало. Услышав за стенами палатки конский топот, она поняла, что это прибыли гусары. Вскоре послышались и приглушенные голоса…
– Анжелика, вы спите? – услышала маркиза голос княгини Лиз. – Пора ехать. Мне можно войти?
– Да, конечно, princesse, входите, – откликнулась Анжелика и села на кровати, поправив одежду, быстро смахнув с лица остатки слез, обильно пролившихся из ее глаз ночью.
Полог палатки откинулся. Лиз вошла внутрь, держа в руке зажженную свечу. В проеме, открывшемся за ее спиной, Анжелика увидела несколько офицеров, ожидающих ее верхом. Лошади нетерпеливо перебирали ногами, озаренные солнцем, поднимающимся над лесом.
Пройдя в палатку, княгиня Лиз выбросила из подставки прогоревшую свечу и заменила ее новой, потом взгянула на Анжелику:
– Вы готовы ехать, маркиза? – спросила она, и сразу заметила, как поблекло лицо ее гостьи за прошедшую ночь. Догадаться о причине не составило труда. – Princesse Anne упрекнула меня, что я напрасно ранила вас, вмешавшись не в свое дело, – произнесла она с сожалением. – Если так, простите.
– Не скрою, вы сильно меня обидели, мадам, – выкрикнула, не в силах сдержаться, Анжелика.
– Я знаю, – ответила Потемкина невозмутимо. – Но иногда, милочка, случаются такие недуги, которые прорастают в болезненные опухоли. И если их вовремя не вскрыть и не вычистить заразу, то они отравят весь организм. Приходится пострадать, чтобы дальше жить счастливо.
– Как вы можете рассуждать о страдании? – возмутилась Анжелика. – Что вы о нем знаете? Вы – царица России. Вас все боготворят, вас любит император, вас любит Багратион, вас все любят…
– Багратион?! – по лицу Лиз скользнуло удивление. – Что я знаю о страдании? – нисколько не смутившись упреком, княгиня задумчиво взглянула в зеркало – оно отразило благородное лицо с дивными, чуть удлиненными по форме глазами, горящими точно зеленые звезды, и длинные волосы, вьющиеся по плечам. – Я полагаю, – продолжила княгиня, – у нас разные представления о страдании, мадам. Мой отец умер на моих руках, брошенный всеми посреди молдаванской степи, покинутый соратниками, побежавшими поклониться новому фавориту. Преданный моей матерью, забывшей о горячих чувствах, некогда скреплявших их союз, и о той славе, которую снискал князь Потемкин для России. Я была еще моложе вас, ma chère, когда раз и навсегда отвернулась от императрицы, подарившей мне жизнь, не простив ей смерть отца. Ведь она вполне могла бы не любить его, но зачем же убивать? Князя Потемкина отравили с ее ведома, я хорошо знаю об этом.
Вы скажете, прощание с отцом и горечь за него – это другое. Возможно. Но вскоре после его смерти моя мать, зная о том, как сильно любит меня великий князь Александр, обманом отправила меня с посольством в Турцию, тем временем сосватав ему невесту – нынешнюю императрицу Елизавету. Вы полагаете, я не страдала, когда, не выдержав моих полных упреков вопросов, посланник императрицы, князь Кутузов, давний друг моего отца, признался, что по просьбе матушки специально увез меня из Петербурга, чтобы Александр не колебался? Великому князю тогда сказали, что я сбежала с гвардейским офицером, чем-то похожим на Григория Орлова… И решив, что яблоко от яблони недалеко падает – я имею в виду мою мать, – Александр сдался и женился на немке. Вы полагаете, я не страдала? Конечно, теперь я понимаю, что моя мать заботилась об интересах России, рассчитывая укрепить дипломатическим браком положение империи и найти для нее союзников. Где теперь эти самые ненаглядные ее немцы? В одной армии с французами идут по нашей земле! А их принцесса, ставшая нашей императрицей? Она так и не смогла завоевать сердце императора! У России нет наследников по прямой линии, а мой сын, про которого всем известно, что он сын государя, не может претендовать на престол. Стало ли России лучше?