Утром Вася вез их либо к теплоходу, где уже ждала путевка, либо к туристическому поезду. Клыков считал, что таким образом исключает возможность для жены запланированных заранее встреч. Надя и не думала изменять мужу. Клыков и не подозревал ее. Он старался предотвратить саму возможность.
Когда Анюта подросла, председатель стал совершать с женой и дочерью небольшие вечерние прогулки. Чаще всего он водил их на стройку осматривать новые объекты. Строил Клыков много. После торжественного открытия Вознесенских бань с буфетом и семейным номером, про который вскорости поползли скабрезные слухи, Клыков принял к заселению десять новых коттеджей для работников совхоза. Коттеджи имели внутри теплые сортиры и ванные. В ванных вознесенцы хранили картоху, а мыться ходили по субботам в баню. Мужики и бабы в разные смены. Мужики пораньше, чтобы успеть напиться, бабы потом.
Полтора года назад заложили фундамент клуба.
К строительству клуба Клыков долго примерялся. Николай Лукьянович готовил себе памятник. Он только для общественности говорил, что начал строить клуб, а на самом деле замыслил Центр искусств. Стареющему руководителю мечталось, что, когда ему станет тяжело ездить по столичным театрам, те смогут приезжать к нему. Под сводами Центра искусств он откроет музыкальную и художественную школы. Пригласит режиссера для самодеятельного театра. Хотелось Клыкову оставить площади для небольшого музея истории Вознесенского колхоза, где немалое место будет отведено его личности. Николай Лукьянович рассчитывал на третью Звезду и мечтал, как в клумбах перед зданием Центра искусств встанет гранитный бюст. Свое непомерное тщеславие Николай Лукьянович тщательно скрывал под маской заботливого отца и руководителя.
Клыков торопил строителей. Весной стройку загнали под крышу. Пора было задуматься о художественном оформлении здания. В одну из столичных командировок, когда Клыков завершил деловую часть и расслабился в обществе молодой веселой дамы (в обязанности Ширикова входил и этот вид услуг), Николай Лукьянович посетил Министерство культуры.
В высоком кабинете старинного особняка Николая Лукьяновича приняла поджарая, плоская женщина в очках, с поджатыми губами и пристальным недоброжелательным взглядом. «Старая дева», – подумал Клыков и представился:
– Здравствуйте. Вам звонили из сельскохозяйственного отдела ЦК?
Взгляд женщины потеплел, узкие губы растянулись в улыбке.
– Всегда рады помочь нашим сельским труженикам. Присаживайтесь. Рассказывайте о ваших проблемах. Меня зовут Зинаида Сергеевна Терентьева.
В виде исключения для дважды Героя можно просто Зина. Моя должность звучит довольно грозно – начальник отдела управления по делам наглядной пропаганды и агитации, а на самом деле я просто женщина, которая любит художников и старается им помочь.
– Забота у меня, Зинаида Сергеевна, большая.
Летом я заканчиваю строительство клуба. Клуб – это для наших местных начальников, а на самом деле мы задумали Центр искусств. Мы лишили крестьян церкви и должны что-то дать взамен. После тяжелого труда, после навоза и пашни крестьянин должен иметь возможность прийти в храм. Я решил построить наш социалистический храм и прошу дать мне художника. Он распишет стены и станет моим консультантом по всем декоративным работам.
Зинаида Сергеевна задумалась: «Дважды Герой совсем не так прост. Мы тут о нашем колхозном селе не всегда имеем верную информацию». Терентьева нажала кнопку, и в кабинет вошел молодой человек с длинными волосами и грустным голубым взглядом.
– Знакомьтесь, мой секретарь Миша Павшин.
Зинаида Сергеевна вкратце пересказала просьбу Клыкова.
– Кто же у нас мастер по фреске? – задумчиво сам у себя спросил Миша. – Сейчас очень интересно работает над фреской Константин Темлюков…
Под очками Зинаиды Сергеевны засверкали молнии, губы поджались еще больше, она выскочила из-за стола:
– Этот отступник не получит у государства ни одного заказа! Пусть скажет спасибо, что ему оставили мастерскую и не исключили из Союза. Я не ожидала от вас, Миша.
Когда волнение в кабинете улеглось, Зинаида Сергеевна вместе с Мишей выдала Клыкову список из пяти кандидатур. Трое имели звание Заслуженных художников РСФСР, один – лауреат Госпремии и один Народный Советского Союза. Клыков взял список, поблагодарил и откланялся. Николай Лукьянович прекрасно знал цену орденам и званиям, поэтому, выйдя из стен министерства, спокойно положил список в первую же урну и, позвонив своему представителю, приказал разыскать адрес и телефон Константина Темлюкова.
Утром на письменном столе в номере «Пекина» лежала записка Ширикова с адресом и телефоном Константина Ивановича и короткая информация о его жизни и деятельности. Клыков позвонил и договорился о встрече. В голосе художника Клыков не уловил ни радости, ни волнения от звонка заказчика.
Темлюков просто сказал: "Приезжайте когда хотите.
Я весь день в мастерской. В дверь не стучите. У меня всегда открыто".
На верхнем этаже в доме на Нижней Масловке дверь действительно не запирали. Темлюков работал с обнаженной моделью и, извинившись, попросил пять минут подождать:
– Сейчас ногу закончу – и к вашим услугам. Если прервусь, Марина ногу так больше никогда не поставит.
Клыков сел в кресло и огляделся. Кроме Марины в мастерской сидели еще две обнаженные девушки, слегка набросив халаты на плечики. Они разглядывали фотографии и на Клыкова не обратили внимания.
В углу, возле стеллажа с книгами, сгорбившись, стоял и читал толстый том худой бородач. Бородач кивнул Клыкову, как будто они давно знакомы и расстались полчаса назад.
– Лена! Сделай нам кофе, – крикнул Темлюков через перегородку.
– Угу. На сколько человек? – откликнулся голос .Лены. Темлюков не ответил. – Поняла, – сообщил голос.
Клыков разглядывал мастерскую.
– Хотите что-нибудь посмотреть? Не стесняйтесь, будьте как дома. У нас тут этикета не принято.
Лена оказалась тоненькой блондинкой с большим кофейным подносом.
– Знакомьтесь, – махнул Темлюков на Лену кистью, – дочь.
Заваленный картонами стол девушки в момент разобрали. Темлюков отошел от мольберта:
Шут с тобой, Марина. Пока хватит. У тебя сегодня ноги совершенно безликие.
Они проговорили шесть часов. Клыков не уехал в Вознесенское. Его оставили в мастерской на тахте красного дерева, спасенной художником с помойки.
Николай Лукьянович уснул в три часа ночи, проглядев сотни холстов фресок, высказав все свои пожелания и выслушав мнение о них Темлюкова. Засыпая, Клыков знал, что другой кандидатуры для его замысла искать больше не надо.
Утром Клыков хотел купить у Темлюкова ню для спальни, но художник денег не взял:
– Я не так часто получаю удовольствие от встречи с заказчиком, пусть это и будет мне платой.
Клыков уехал домой и с первой оказией выслал Темлюкову мешок картошки, жбан сметаны и бидон меду. Клыков не любил оставаться в долгу.
6
Шура бродила по пустым залам клуба. Пахло краской и строительной пылью. Она знала тут каждый закуток на ощупь.
Шура работала бригадиром. В бригаде, кроме нее, состояли Машка Авдотьева из Селищ и Тонька Куманец из Вознесенского. Хохлушка Тонька приехала из Николаева, выйдя замуж за Вознесенского парня. Теперь она звалась Федотова, но ее все равно звали Куманец. Больно подходила Тоньке девичья фамилия.
Шурка остановилась в углу и долго глядела на школьный мат, отведенный под спальню художника, и на большой кованый сундук. Если Темлюков пока не догадывался, что ему предстоит играть роль принца, то Шурка к своей роли тщательно готовилась. Готовилась с весны. С того дня, когда, стоя на стеллаже в одной запачканной рубахе, увидела в первый раз Темлюкова. Тот пришел с директором осматривать стройку. Как Темлюков подошел, Шура не слышала.
Она своим бабьим чутьем почувствовала мужицкий взгляд. Темлюков разглядывал девушку, как коннозаводчик разглядывает кобылу. Шура от неожиданности залилась краской и уже хотела высказаться, как появился Клыков.
– Знакомься, Константин Иванович, это наша Шура. По части стен она главная.
Шура спрыгнула вниз, вытерла руку о, рубаху и лодочкой протянула ее художнику. Краска еще не сошла с ее лица.
– Ишь, засмущалась, – заметил Клыков, – на тебя не похоже. Ты у нас девка бойкая.
Отчего покраснела Шура, знали только она и Темлюков. Это была их первая маленькая тайна. Темлюков улыбнулся, задерживая руку Шуры в своей. Рука у него была крепкая и сухая.