Я едва сдержала горькую усмешку. Если бы он только знал.
Эдвард всё больше и больше занимал мои мысли. Джентльмен снаружи, ни разу не выругался, ни разу не повысил голос, но всё время готовил моё убийство. На что же он способен теперь, после стольких лет вынашивания мести?
Порой казалось, что какой-то животный инстинкт подсказывал мне, что он близко...
- Ты делаешь это даже сейчас! - Севастьянов с грохотом поставил рюмку на стол. - Смотришь в пустоту, думая о нём! Это сводит меня с ума!
- Ни о каком любовнике я не думала.
- С чего мне верить этому или вообще всему, что ты говоришь? - Он вновь плеснул водки.
- Думаю, не с чего. Причин верить мне у тебя нет.
- Это сарказм? Высмеиваешь мою неспособность кому-то доверять? Это случилось не вдруг. За тот последний раз, когда я кому-то доверился, я буду расплачиваться до конца жизни.
- Что это значит? - Как именно расплачиваться?
Молчание.
И как же Василий хочет, чтобы я "исправила Рождество", если Севастьянов со мной не разговаривает?
- Ладно. Забудь.
Я встала, чтобы убрать со стола.
- Ты ещё и убираешься? - В голосе звучала издёвка, словно он намеревался сказать грубость, но это ему не вполне удалось.
- О, в уборке я профессионал. - Покончив с тарелками и упаковав гору остатков, я вернулась.
Он оставался в столовой, продолжая пить. Неужели он уже прикончил первую бутылку и принялся за вторую?
Я села рядом.
- Ты страдаешь. Мне это не нравится.
- Ага, эскорт-девица с золотым сердцем.
Глядя на него, я прищурилась. Прибегнув к оскорблениям, он решил установить между нами дистанцию? Вроде тех границ, которые я всё никак не могла прочертить?
- Por Dios, и опять карета превратилась в тыкву!
- Хочешь сказать, я угрюмый?
Как раз о таких вот сменах настроения я и говорила Иванне.
- Да, именно так.
Мой ответ его удивил?
- Весь мир считает меня сладкоголосым очаровашкой... кроме моей Кати.
- Расскажи, что у тебя в голове, Ruso.
Он ответил не сразу.
- Призраки прошлого. Не стоит слушать мой пьяный трёп.
- Я рискну.
Он подтолкнул ко мне рюмку.
- То воспоминание, в котором ты готовила паэлью - сколько лет тебе тогда было?
Внезапный вопрос.
- Почти четыре. - Я опрокинула рюмку, уже меньше морщась.
- Какое это было время года? - Он налил каждому новую порцию.
К чему он ведёт?
- Сразу после Рождества. Я запомнила, потому что это было до начала "красношарфовой войны".
- Что это?
После мохито с водкой мой язык начал развязываться. Или на меня так повлияли свечи и звук прибоя. Или мужчина, сидящий рядом.
- Мима, моя бабушка, связала для меня красный шарф, который мне ужасно нравился, с этим шарфом я буквально не расставалась и даже спала в нём. Мать хотела его отобрать, считая этот шарф символом моей гордыни. Она часто придавала вещам дополнительный смысл, утверждая, что ничто не происходит случайно. - В этом я вынуждена с ней согласиться.
- Продолжай.
- Даже в том возрасте я чувствовала, что борюсь за что-то большее, нежели просто за шарф. Эту битву я проиграть не могла. - Вздохнув, я подняла взгляд. - Тебе это всё наскучило. Твоя жизнь куда интереснее, чем мои глупые детские истории.
В его ответном взгляде было напряжение.
- Рассказывай, что было потом, Катя.
Ну. Я прочистила горло.
- Я убежала, грозясь уплыть далеко-далеко и никогда не возвращаться. Просидела, спрятавшись, на улице дотемна. Мима была в ужасе. Я не весила и пятнадцати килограммов, а ночь была холодной. Она вмешалась в нашу с mi madre ссору. Когда она прокричала, что я могу оставить шарф себе, я вернулась домой и проспала там до утра. Много лет спустя мать призналась, что жалеет о том, что не забрала у меня этот шарф - она была убеждена, что могла бы именно в тот момент обуздать мою гордыню. Могла бы сделать меня кроткой и покорной.
- Но проиграй ты войну, мы бы никогда не встретились.
Гордыня и бунтарство привели меня прямо к Эдварду. Конечно, я знала, что у матери был рак - симптомы проявились ещё до того, как Эдвард с Джулией на нас нацелились, только неизвестно, сколько бы ещё она могла прожить.
- Верно. Моя жизнь сложилась бы совсем по-другому.
- Ты хотела бы теперь проиграть в той войне?
- Не думаю, что буду знать ответ до самого конца своей жизни. - Надеюсь, этот конец не настанет на третьем десятке.
Он вращал рюмку по поверхности стола.
- В то время мне было тринадцать.
- Чем ты занимался? Катался на лошадях и бегал за девчонками?
На него словно пелена упала.
- Вовсе нет.
- Тогда чем? - Он не ответил. - Севастьянов, я рассказала свою историю. Теперь твой черёд.
Выпив рюмку, он разлил по новой.
- Мой старший брат женится на американке. Роман - простите, теперь он называет себя Александром - знаком с ней непродолжительное время. Со свадьбой очень спешили.
Я не стала возражать, когда Севастьянов сменил тему.
- И что ты чувствуешь по этому поводу?
- Я понимаю его желание закрепить на неё права. Натали милая и добрая, свободно говорит по-русски и получила докторскую степень. Кроме того, она богаче меня.
А Максим в это время путается с нищей лживой шлюхой.
Кстати, о богатстве. Моя семья никогда не обладала миллионами, однако стоимость Мартинез бич продолжала неумолимо возрастать.
- Ради неё Александр изменился. К лучшему - Голос Максима звучал задумчиво, словно слова лишь едва отражали происходящее в голове. - Не думал я, что мужчина в нашем возрасте способен измениться. А ты как считаешь? Знать мужчин - твоя профессия.
- При наличии достаточно сильного намерения измениться, я думаю, можно. - Если только ты не социопат вроде Эдварда.
- По твоим словам всё очень просто. Она была нужна Александру гораздо больше прежних привычек, так что он просто от них избавился. - Он опустошил рюмку.
Я его поддержала.
- Может, всё действительно просто.
- Он сказал, что открыл перед ней всего себя. Всё, что было и хорошего, и плохого. Сбросил с себя эту ношу, и теперь между ними секретов нет. - Максим разлил ещё. - Я горько ему позавидовал. Ещё он сказал, что понял - с самого первого дня, когда увидел Натали - что уже не полюбит никакую другую женщину. Что она - та самая. Как думаешь, возможно ли понять это сразу?
Странный поворот беседы.
- Думаю, такое чувство может возникнуть. Правда, не знаю, надолго ли.
- Если бы ты видела их вместе, то поняла, что они выдержат испытание временем, - сказал он. - Перед тем, как приехать сюда, я навещал их в Небраске - в родном штате Натали. Брат пригласил меня туда, чтобы попросить быть его шафером.
- Это тебя удивило?
- До глубины души.
- Он тоже связан с мафией, как и ты? - спросила я.
- За те годы, пока мы не общались, он стал бойцом, а я возглавил собственное предприятие. Не враги, но уж точно не союзники.
- Боец? Типа киллера?
- Скорее всего, он предпочитает называть себя боевиком. Фактически он был солдатом своего босса, сражаясь с противоборствующим синдикатом. Но это в прошлом.
- И ты намерен организовать с ним совместное дело.
- Чем больше я его узнаю, тем больше понимаю, что он безжалостен, но благороден. Мысль о сотрудничестве с человеком, которому я могу действительно доверять, меня просто ошеломляет. Вдвоём мы завоюем всю Россию. Но он мне пока не верит. Два месяца назад он боялся оставить свою невесту со мной в одной комнате.
- Почему же он попросил тебя быть шафером?
- Уверен, что под влиянием Натали.
- Почему он тебе не доверяет?
- Он слышал, что я превратился в бессердечного человека, который любит играть чужими жизнями. Он считал, что, повзрослев, я превратился в копию нашего отца - ну, или, по крайней мере, унаследовал его холодность и расчётливость. Своего отца мы ненавидели.