Оксана Сергеева - Мажарин

— Харин у меня один, а благодаря братику могло быть штук десять таких извращенцев…

— Один? — переспросил Сергей. — Он у тебя был один?

— Боже…

Марина внутри дрогнула.

— Нет, ты еще, — засмеялась. Смех получился ломаный и неестественный.

Ляпнув, даже не подумала, что Мажарин зацепится за это слово. Не собиралась говорить, что Веня ее девственности лишил.

Первый раз она попала к Харину в бессознательном состоянии. По своей воле не соглашалась ни на встречу, ни на связь, ни на что вообще, поэтому

Егор что-то вколол ей. Наверное, снотворное или успокоительное убойное. Ему было все равно, что Веня с ней сделает, а тот дождался, пока она придет в сознание, и устроил настоящий ад…

Мажарин вскочил с дивана, внезапно куда-то рванувшись. Марина схватила его за рубашку на спине.

— Сережа, как ты меня бесишь! Не задавай таких вопросов! Я не собиралась ничего такого тебе рассказывать! — вскричала и обхватила его сзади останавливая.

Он и сам замер как вкопанный, потому что дергаться бессмысленно, срываться некуда и незачем. Но чувства внутри рвали, их по команде не отключишь.

И подробности красочные не нужны, прекрасно все понимал, не идиот же тупоголовый!

Спокойно. Не уплывать. Не уплывать…

— У тебя алкоголь дома есть?

— Я крепкое не пью, у меня только «Ламбруско». Красное, игристое.

— В самый раз. Буду пузырьки считать, пока ты мне всю эту хуйню рассказывать будешь.

— Нет уж, я больше ничего не буду тебе рассказывать, я что больная? Чтобы у тебя совсем крыша поехала?

— С этим я без тебя разберусь. Тащи бутылку и бокалы.

— Оно не в холодильнике.

— Это проблема. А то я реально сейчас собирался букетом насладиться, все оттенки распробовать, — съязвил он.

Маринка хмыкнула, убежала на кухню, но через минуту вернулась, принеся бутылку шампанского и бокалы.

— Вкусное, люблю его. Много могу выпить.

— Шикарно. Пей, любовь моя, и не останавливайся.

Взяв бокал, Марина почти залпом опустошила его. Тоже была сыта по горло, как и Мажарин, теперь запить бы…

— Драгоценности мои почти все от Вени. Я сначала не брала, а потом поняла, что по-другому мне не выжить. Денег у меня своих не было. Я сделала копии всех украшений и носила их для вида, чтобы Егор ничего не

заподозрил, а оригиналы хранила в банковской ячейке. Думала, продам их и сбегу куда-нибудь. — Вручила Сергею фужер, чтобы он снова его наполнил.

— И тут я все твои планы порушил.

— Подрубил на взлете, — засмеялась, но сразу погрустнела: — Я без тебя ни за что на свете бы не уехала. Не смогла бы.

— Ты и со мной не смогла.

— Все было безнадежно, я знала это с самого начала, — задумчиво сказала она. — Бывало, болтали с Нинкой, она все про мальчиков, про свиданки… А мне что-то так обидно стало! Почему у меня не так? Я, может, тоже хочу кафешки, свиданки и киношки! Помнишь, как мы познакомились?

Помнишь же? — подсела к нему ближе, прижалась к боку.

— Конечно, помню.

Маринкины глаза блеснули живым радостным блеском, и что-то внутри Мажарина немного отпустило. Будто туго скрученная пружина начала расслабляться — и вот на горло уже не давит, не перекрывает кислород…

— Знаешь, о чем я тогда думала?

— О чем?

— Как Веню и Егорку убить, и чтобы мне ничего за это не было.

Мажарин рассмеялся.

— Правда-правда! — воскликнула Марина. — Жила с планом убийства в башке.

— Представь!

— Что ж ты со мной своим планом не поделилась, я бы подкорректировал, помог тебе его в жизнь воплотить. Кишки бы им интеллигентно выпустил.

Стэльмах перестала смеяться и отставила бокал. Так быстро менялось у нее настроение. У него тоже. За смехом горечь, за горечью кислота разъедающая. И снова сладость, когда ее губы сладко прижались к его…

— Я тогда Егору сказала, что не только деньги спину выпрямляют, — быстро заговорила, как будто боялась не успеть сказать, — что ты прямо ходишь, а он пресмыкаться будет всю жизнь перед такими, как Харин… всю жизнь на полусогнутых… это все я, мой язык… я наговорила там с три короба… они, как специально, ноги сломали, чтобы не ходил…

— Глупая, причем тут ты и твои слова? — чуть усмехнулся Сергей и тут же рявкнул:

— Не реветь! — погладил Маринкину руку, чтобы смягчить свой тон. — Братец твой ублюдочный прекрасно знал, что, если я буду на ногах, он — труп. Вот и все. Ему не жить, и он это знал. Если я буду на ногах, я его убью. Я бы это сделал. Скажи мне, почему не пришла? Потом, позже… Скажи.

Я же не поругать тебя хочу, мне надо знать, что у тебя внутри.

— Еще, — потребовала еще шампанского, попутно собираясь с мыслями, чтобы внятно ответить. — Я на своем собственном опыте знаю про растоптанную гордость, про унижение… Сережа, я влюбилась в тебя, как сумасшедшая и позволила растоптать… но я бы все, что угодно, сказала, лишь бы тебя не трогали… Не перебивай! А то недоговорю… — прерывисто вздохнула и подтерла скопившиеся в уголках глаз слезы.

— Не реви, слышишь. Не плачь, — все равно сказал он.

— Это была игра на самых высоких ставках. Я проиграла, — болезненно улыбнулась.

— Разве я могла после этого на что-то рассчитывать? Разве имела право? Когда случается то, чего больше всего на свете боишься, ничего внутри не остается. Для поступков и перемен силы нужны, а у меня их больше не было. Думала, для тебя так будет лучше… видеть ты меня больше не хочешь…

Влюбилась как сумасшедшая. Каждый вздох его глотала, ничего взамен не требуя, ни на что не надеясь. Проживала каждую минуту с ним, как последнюю, где-то внутри зная, что последними эти минуты и будут.

— А ты думаешь, сильный тот, кто не отчаивается или духом не падает?

Марина в ответ лишь пожала плечами.

— Духом не падает только бесчувственный, потому что души нет. Нам не хватило чего-то, да? — Понизил голос. Тихо заговорил, спокойно. — Чего-то не хватило… чтобы тебе потом вернуться, а мне разыскать… Чего не хватило?

— Времени, — уверенно прошептала она. — Времени нам не хватило. Рядом.

Чувства же были, правда, Сережа? Времени для них не хватило, уверенности какой-то внутренней, чтобы земля под ногами была, а не болото…, чтобы мне потом все равно вернуться, а тебе потом все равно разыскать…

— Сколько, Мариша? Сколько не хватило, чтобы не было семи лет?

— Пять дней… еще недельку бы вместе… Не реветь! — приказала сама себе и замолчала.

Мажарин сделался сосредоточенным и жестковатым. Нахмурился. Марина замерла, ожидая от него чего-то убийственно серьезного и определяющего.

— И хватит уже меня, как шлюху, таскать. То по машинам, то по туалетам, — проворчал он. –

Я в кровати хочу.

Марина взорвалась громким смехом и крепко обняла его. Прижалась болезненно счастливая, немного опьяненная красным вином и тяжелым разговором.

— Все хорошо будет, — прошептал Мажарин ей в шею, прижимаясь губами. — Просто надо вместе… только вместе… рядом-рядом, близко-близко…

Влажная испарина между их сплетенных тел, тяжелые Сережкины руки на ее спине, сбитое одеяло, прикрывающее кое-как, жаркая постель, пропитавшаяся их смешавшимся запахом, — все непривычно, родное и чужое одновременно.

Родное — потому что Мажарин, но чужое — потому что совершенно отвыкла от этого. Давно забыто ощущение рядом мужчины, и даже собственное обнаженное тело вызывало какое-то смущение и легкую тревогу: привыкла спать в тонкой пижаме или хотя бы в трусиках.

Столько лет одна. Столько лет вторая половина кровати пустовала.

Теперь всему учиться заново. Спать со своим мужчиной, жить с ним. Жить другими мыслями. Для двоих, а не для себя одной. Снова для Него после стольких лет одиночества. Они ведь оба срослись с ним, с этим безнадежным одиночеством. Каждый по-своему. Смогут ли теперь привыкнуть жить вместе?

Хотелось перевернуться на другой бок, но боялась разбудить Сережу, он так спокойно спал.

Чуть пошевелилась, немного переваливаясь на живот, и Мажарин вздохнул, скользнув рукой вниз по ее спине. Проснулся все-таки. То ли от ее шевеления, то ли сам по себе.

— Что-то у меня голова трещит от твоего игристого, как от ведра водки.