Была же радость, была!
Пусть совсем ненадолго, но ее жизнь стала настоящей, наполненной. Веселье, смех, шутки. Общие друзья. Нужно вспомнить и вернуть все это.
Марина еще долго расспрашивала о Савине. Мажарин, посмеиваясь, рассказывал.
— С Витькой встретимся обязательно, но только позже. После Питера.
— После Питера? — тревожно переспросила.
— Ты же обещала поехать со мной в Питер к родственникам, а обещание надо выполнять.
Неважно, что давала ты его много лет назад.
— Угу, надо… — растерянно вздохнула Стэльмах, чувствуя, как что-то в груди туго сжалось.
— Сначала в Питер, а потом в Хельсинки. Как хотели, будем пить финскую водку и закусывать норвежской селедкой.
— Когда?
— Завтра.
— Завтра? Мажарин, завтра? Уже почти утро, а ты только сейчас мне говоришь, что мы завтра, уже сегодня, едем в Питер?
— Я только что это придумал, поэтому только сейчас и говорю.
— Надо же собраться!
— Соберешься.
— А если я не успею?
— Успеешь.
— У меня загранпаспорта нет. Он просрочен. Я не меняла. Давно никуда не ездила.
— Значит, в Питере у нас будет конечная остановка.
— Я летать боюсь.
— Значит, не полетим. Проснемся, соберемся и возьмем билеты на ближайший «Сапсан».
— Сережа, только надо предупредить! Слышишь? Давай без сюрпризов.
— Завтра Лешке позвоню, что вечером приедем.
— Лешка?
— Брат двоюродный.
— А мы к нему?
— Ко всем. Он вместе с родителями живет, у них большой дом.
Марина обрадовалась, засыпала его вопросами о тете и дяде: как зовут, что любят, чем увлекаются. Подумала, что надо успеть купить всем подарки. Обязательно нужны подарки, нельзя ехать с пустыми руками.
Разволновавшись от предстоящей встречи, Стэльмах долго не могла уснуть.
Волнение переросло в тревогу, и эта тревога погрузила ее в какое-то ледяное отчаяние. Не летать она боялась. Боялась Марина перемен. Они однажды уже собирались уехать. Вот так же планировали. Она думала, что получится. Так хотела, чтобы получилось, так молила Бога, чтобы удалось. Но им не удалось, и настал самый страшный день в ее жизни. Таких до этого и потом было много, но этот — самый жуткий. Когда их с Мажариным буквально разорвали на куски. И тела, и души — в клочья. Харина и Егора давно не было в живых, но после него осталась привычка бояться. Она еще не разучилась этому, она еще не отвыкла боли. За семь лет боль крепко въелась в нее. Вросла сгустками метастаз.
Невозможно не думать, не вспоминать, не вздрагивать от каждой мысли о том дне.
Невозможно не оглядываться, получив столько ударов в спину — эти воспоминания в нее вбили ринговкой. Они с ней до сих пор — уродливыми рубцами.
Снова весь день перед глазами, будто это случилось только вчера. Снова все до мелочей. Харин с ринговкой. Свинцовая от боли голова.
Агонизирующее от ударов тело. Даже привкус алкоголя во рту. Не того, что с бабушкой Мажарина за ужином пила. В носу встал запах крепкого неразбавленного виски, который семь лет назад Веня ей вливал в рот перед тем, как выпороть. Перекошенное испугом лицо брата. В глазах немой ужас. Поздно…
Они снова собираются уехать. А вдруг у них снова не получится. Вдруг все снова оборвется.
Марина не хотела ничего менять, не хотела никуда ехать. Она боялась перемен, боялась двинуться с места.
Мажарин теперь у нее, с ней. Он вернулся, и пусть все останется как есть.
Рядом-рядом, близко-близко…
Ранним утром Сергей, как обычно, ушел на пробежку. Марина сварила его любимую кукурузную кашу и начала собираться в поездку. Спала она плохо. Чутко и нервно. Толком и не спала, прокручивая в уме воспоминания о прошлом.
Надо бы думать о будущем, но о нем она не привыкла думать — мечтатели не выживают.
О чем люди мечтают? Наверное, об уютном доме, о любимой работе, о крепкой семье и детях. К работе Марина относилась спокойно.
Ответственно и четко выполняла свои обязанности и не думала о карьерном росте. Чтобы сделать карьеру, надо обладать определенными внутренними качествами: коммуникабельностью, общительностью, стрессоустойчивостью, а она так и осталась замкнутой и необщительной. Она по-прежнему избегала людей и лишнего к себе внимания. Уютный дом? Он у нее был.
Уютный, скромный, очень тихий мирок, в котором чужакам не место. Он маленький, рассчитанный только на одного человека. Но Мажарин, если стены подвинуть не сумеет, крышу снесет обязательно.
Семья и дети? Без Мажарина были под запретом.
Все эти семь лет ей снился один и тот же сон. Вот она снова приезжает домой к
Егору, идет по подъездной дорожке. То идет, то бежит. Поднимается на крыльцо, дергает на себя дверь… в голове все та же мысль: «Только бы вырваться…». Но она опять в ловушке. Холл, лестница на второй этаж, ее комната. Повторяется все. И холод в груди, и крик собственный. Кричать не получается.
Этот немой крик рвет ей внутренности. Она напрягает горло, связки, собирает все силы, все до последней капли, для одного единственного слова — «Отпусти!».
Сколько раз она просыпалась от собственных криков — не счесть. Словно декорации спектакля, менялись детали, менялись цвета, мебель, менялся даже цвет обоев в гостиной, но одно оставалось неизменным: она не могла вырваться.
Каждый раз во сне она придумывала что-то новое, искала потайные выходы, бегала по дому, открывая двери одну за другой, неслась из комнаты в комнату, как по лабиринту, но выхода не находила.
Она не могла вырваться из того дома во сне. Точно так же она до сих пор не могла
Вырваться из оков своей боли наяву. Тогда в раз у нее все отняли, а вернуть все за раз не получалось. От такого прошлого не отмахнешься в одну секунду.
Нормальная жизнь возвращалась к ней по кусочкам.
— Мариш, что случилось? — вернувшись, спросил Сергей, заметив ее озадаченность.
Он пришел с пробежки, уже успел принять душ, а Мариша, еще до его ухода поставив на кровать дорожную сумку, так и не бросила в нее ни одной вещи.
— Так давно никуда не ездила, что даже не знаю, что с собой брать. У меня даже футляра для зубной щетки нет. — Присела на краешек кровати и обхватила себя за локти, зябко ссутулилась, будто замерзла.
Разумеется, о нежелании ехать куда-то говорить Сережке не стала. Лишнее это.
Решила не тревожить его своими страхами и не расстраивать.
— Тогда вообще ничего не бери. На месте сразу поймешь, что тебе нужно — пойдем и купим. — Отвернулся, открыв шкаф. Достал футболку и шорты, быстро натянул их на себя. Марина отвела глаза от его шрамов, посмотрев на дно пустой сумки.
— Замечательно, — рассмеялась, этим смехом прогнав внутреннюю дрожь. — Приедем в гости и вместо того, чтобы душевно общаться с твоими родственниками, будем носиться по магазинам Маринке вещи покупать. Нет уж.
Брату позвонил?
— Позвонил. Он в Грецию с женой умотал, в отпуск. Тете Люде позвонил, нас уже ждут. Леха как раз через пару дней вернется.
Мажарин распахнул другую дверцу шкафа и, порывшись в Маринкиных вещах, стал забрасывать кое-какие в стоящую на кровати сумку.
— Что ты делаешь? — удивленно спросила Марина, хотя вопрос не требовал объяснений.
— Вещи тебе собираю, — спокойно откликнулся Сережа, так же спокойно продолжая выгребать с полок ее джинсы и футболки. — Зубную щетку, шампуни и прочий хлам везти с собой не нужно. Магазин от дома в пяти минутах, зайдем и купим все. Вечернее платье и шпильки тебе тоже не понадобятся. У Лешки двое детей, гулять будем там, куда сможем взять мелких.
Лифчики тоже можешь не брать… — будто между делом добавил он, бросив в сумку ворох трусиков.
— Почему это?
— Потому что мне нравится, когда ты без лифчика.
— Ой, Мажарин, отойди, а то ты меня сейчас соберешь! — смеясь, вскочила Марина и отпихнула его в сторону. — Лифчики ему не брать… Вспомни о приличиях, с нами будут дети!
— Я все утро к этому морально готовлюсь. Ты даже не представляешь, что это за чертята.
— Готовишься? Правда? Обещаешь не лезть ко мне под юбку?
— Если только ты будешь в джинсах.
Глава 21