Тревога Марины немного улеглась, когда они с Мажариным приехали на Ленинградский вокзал и сели в поезд.
— Волнуешься? — понимающе улыбнулся Сергей, безошибочно угадав Маринкино волнение.
— Нет, — сначала соврала она, но потом призналась: — Конечно, волнуюсь. Вдруг я не понравлюсь твоим родственникам.
— Не говори глупостей. Как ты можешь им не понравиться?
— Не знаю. Я трусиха, — пожала плечами, покрепче усаживаясь в кресле. Глянула на часы: десять минут до отправления.
— Женщины все — трусихи.
— Нет, есть женщины сильные.
На эти слова Сергей тихо рассмеялся:
— Есть. Сильные. Но падающие в обморок при виде мыши или таракана.
— Я про силу характера, — уточнила Марина, загоревшись доброй искоркой спора.
— Я тоже. Можно быть чертовски сильным человеком, сидеть на диете, отказываясь от сладкого, но орать на мать, бабушку, жену или детей, если быть не в настроении.
— Ты про ценности.
— Про то, что у каждого свое понимание силы. Ценностей тоже.
— Люди ведь не машины, чтобы всегда и при любых обстоятельствах держать себя в руках.
— Не машины, — согласился Мажарин. — Но машины не умеют извиняться, а люди вроде бы должны уметь.
— Это точно, — вздохнула Марина.
Рассеянным взглядом она оглядывала вагон и входящих в него пассажиров.
Большие люди, маленькие люди. Разные. Они укладывали на полки багаж, усаживались в кресла. Они улыбались, разговаривали, молчали, смеялись.
Ждали.
Когда поезд тронулся, пейзаж слился в одну неразличимую полосу, и смотреть в окно стало бесполезно. Мысли у Марины тоже побежали, но как будто и не в голове, а рядом; душа наполнилась детским восторгом, потому что даль всегда манит неизвестностью.
Поезд тронулся. Полупустой. Но битком набитый надеждами, стремлениями, ожиданиями.
Сергей сжал руку Марины, выводя тем самым девушку из полудремотного состояния, в которое она, задумавшись, погрузилась.
— Сережа, ты чего-нибудь в жизни боишься?
— Ничего. За тебя.
— Мажарин, я тебя люблю, — прошептала, а он прижался губами к ее виску и промолчал. — А мне? — спросила, не дождавшись ответных нежностей.
— Что?
— Мне сказать.
— Тебе не буду. Вот такой я эгоист, хочу признание слышать чаще, чем говорить.
Марина улыбнулась и произнесла еще тише:
— Мажарин, я тебя люблю…
Говорят, от прошлого нельзя убежать. Врут. Они убежали. Унеслись на скоростном поезде в свою манящую даль. Вырвались. Из того страшного дня, из той жизни. Они перепрыгнули свою бездну…
Через несколько часов прибыли в Санкт-Петербург. Город встретил их дождем, свинцовым небом и резким ветром. На перроне Московского вокзала ждал Евгений Семенович, большой мужчина с круглым лицом и добродушными глазами. Он не был Мажарину кровным родственником, но относился Сергей к нему как к родному. Мужчины обнялись, поздоровались, Сергей представил Марину, и все вместе они спешно направились на парковку. Сначала шли быстрым шагом, потом пустились бегом, перескакивая через лужи на асфальте и пытаясь неловко укрыться в легких куртках от холодных колючих капель.
Марина взяла Сергея под руку, стараясь не отставать. Ветер бил в ребра, а в груди почему-то ширилось чувство необъяснимой радости, и охватывало ощущение, что, стоит легонько подпрыгнуть, и она взлетит в небо.
— Погодка, правда, подкачала, — сетовал Евгений Семенович, извиняясь за все: и за солнце, которое спряталась в тучах, и за эти тучи, обдававшие гостей холодной моросью.
— Нормальная погодка, питерская. Я бы удивился, если бы приехал, а у вас солнечно.
— Не скажи, солнце у нас бывает. Или в Москве дождей нет? — посмеялся дядюшка.
— В Москве дождей хватает.
В Москве дождей хватало. Но в Питере солнце светило по-особенному. Ярче и теплее оно всегда светило, будто откупаясь за мрачные серые дни.
Мажарин любил Санкт-Петербург и чувствовал с ним какое-то внутреннее родство, наверное, потому что сам корнями из этого города. Прощал он ему слезы дождей, угрюмость неба, враждебность ветров, скупость солнца и неразговорчивость утренних туманов.
Питер как дальний родственник — в любую погоду приветливый.
Москва доводит истериками происшествий и упрямством пробок. Она парадная и яркая в праздники, но хмурая в будни. Усталая, со вздутыми венами щербатых дорог на окраине, и энергичная, с богатым внутренним миром, в центре. Легко любить на расстоянии, видя только торжественные контуры внушительных зданий, а не захолустья с разбитыми фонарями.
Легко любить, идеализируя и не касаясь изъянов.
Москва как женщина, с которой живешь.
Мажарин любил Москву…
Пока добрались до загородного поселка, совсем стемнело. Кажется, небо опустилось на город и уперлось в крыши домов. Все вокруг потеряло цвет и стало непроглядным — сизо-серым.
— Бегите в дом, я машину в гараж поставлю, — предупредил Евгений Семенович.
Сергей схватил сумку с вещами с заднего сиденья, и они с Мариной пошли в дом. Побежали. В просвете быстро открывшейся двери уже показалась Людмила Захаровна, полноватая женщина с короткой модной стрижкой.
— Скорей-скорей, — махала она рукой и добродушно улыбалась. Звала, подгоняла, желая поскорее укрыть долгожданных гостей в тепле своего дома.
— Замерзли? Привет! Господи, я так рада! Хорошо, что позвонили, хорошо, что приехали!
Сережка, как я по тебе соскучилась! Мариночка — говорила быстро, обо всем сразу, словно боялась что-то забыть и недосказать.
Мажарин, довольно улыбаясь, пока отделывался короткими фразами, позволяя тетке выговорить всю свою радость. Тетя Люда обняла его и Марину, обоих сразу, теплыми ласковыми руками.
В просторную прихожую прибежали дети, сразу переключив на себя внимание Маринки и Сережки. Двое мальчишек. Один ростом побольше, другой поменьше, но оба светловолосые, светлоглазые и удивительно похожие друг на друга. Лешкины сыновья.
Старший мальчик без стеснения бросился к Сергею на шею, младший смущенно застыл на месте.
— Привет, как тебя зовут? — спросила Марина у второго и присела перед ним на корточки.
— Тимоша. Тимофей.
— Ты покажешь мне свои игрушки?
— Конечно, — улыбнулся Тимоша и сразу взял ее за руку, готовый увести в свои владения.
Марина не знала, как нужно общаться с детьми, в ее круге общения не было маленьких детей, не сталкивалась она с ними, и внутреннего стеснения в ней было не меньше, чем в скромном пятилетнем мальчонке.
— Сегодня подарки маленькие, большие подарки будут завтра, — пообещал Мажарин, подхватывая на руки малого.
Тот весело засмеялся и расслабился. Как быстро меняется у детей настроение.
Одно слово, особенно если это слово про подарки, — и вот уже звенит смех, и неловкости как не бывало.
Дети так быстро растут, вкусы меняются и потребности. Хотелось угодить и угадать, а Марина и Сергей, придя в огромный супермаркет с товарами для детей, попросту растерялись между стеллажей, уставленных всякой всячиной.
Конструктор или мозаика? Машина или робот? Не определившись с выбором, Мажарин посчитал: в магазин нужно идти с племянниками и купить то, что они сами выберут. У любого ребенка есть мечта: то, что родители по каким-то причинам не покупают. Родители не покупают, но может подарить добрый любящий дядя.
— Сереж, поднимайтесь в комнату… ту, что около Лешкиной спальни… ты знаешь!
— Крикнула Людмила Захаровна уже с кухни. — Митя, Тима, давайте ужинать и спать, поздно уже!
На второй этаж вела широкая лестница. Марина и Сергей поднялись в комнату, переоделись в сухие удобные вещи и снова спустились в кухню.
— Почему Тима, — спросила Марина.
— Димку мы Митькой зовем, а Тимофей — Тимоша. Но потом как-то само пошло…кричишь, зовешь, все быстрее надо, всегда ж куда-то торопимся, вот Тима и получился.
— А это твоя невеста? — спросил Дима у Сергея.
— Да, — улыбнулся Мажарин.
— А почему без свадебного платья? — засмеялся мальчик.
— Ой, Митька, юморист нашелся, ешь не отвлекайся, — одернула Людмила Захаровна.
— Отдыхающие наши чего с собой детей не взяли?
— Ой, Сереж, да собирались сначала с детьми, а потом передумали. Пусть сами отдыхают. Да и мне не по себе стало, как представила, что дом пустой будет.