Оксана Сергеева - Мажарин

— Если бы ты знал, как непросто быть похотливой сукой. Если бы ты только знал… — кривясь, выдохнула. — Меня долго этому учили…

— Я знаю, мне сказали. Даже показали. Я помню.

Она задрожала под ним. Не от бурного удовольствия.

Веня, тварь такая… Знала, что он наглядно всё продемонстрирует. У него было чем похвастаться. Наверное, самым скромным поделился. Где она прилично выглядит. Таких парочка всего, остальное то с кровью, то с рвотой…

Подстегнутый ее словами, задетый напоминанием, он ощутимо впился зубами в ее плечо. Навалился, сплетя их пальцы у нее над головой.

Безжалостно вдавился во влажное горячее тело.

Боже, как больно…

Невыносимо больно быть с ним. Чувствовала, что у него внутри творилось. Его дикую ненависть чувствовала, которая в нее впечатывалась, била.

Мажарин ее боль. Сплошная боль. Ему не нужно даже ничего делать, ничего такого предпринимать. Ни оскорблять, ни бить, ни насиловать.

Достаточно рядом появиться, у нее всё начало болеть — и тело, и душа. Будто снова ринговкой выпороли.

А похотливой сукой быть действительно сложно, у нее только с ним и получалось. Правда, он этого не знал. Что он ее первый мужчина. Не тот, который девственности лишил, а первый, с кем она испытала оргазм. Мажарина она сама захотела. С ним получила первое удовольствие и испугалась. Но пошла к нему снова. Как завороженная.

Она и сейчас боялась этого удовольствия, которое уже накрывало с головой. Снова. Как в первый раз. Как все остальные с ним разы. Все те десять безумных счастливых дней. А без него снова стала холодная и равнодушная, спокойная будто даже не лед, а камень. Лед растает, камень — никогда.

Особенно к мужчинам стала равнодушная. Ничего ни к одному не испытывала и не хотела испытывать. Не доверяла, не подпускала. Мужчину не искала, семью строить не собиралась, о детях не думала. Это всё не про нее.

Он скользил горячими губами по напряженной шее, туго и влажно двигаясь в ней. Когда низ живота свела первая судорога зарождающегося оргазма, Маринка сладко и больно заплакала. Уже без стонов. Только приоткрывая рот и хватая воздух.

То ли слезы ее, то ли ощущение жаркой в ней дрожи добили окончательно, и Мажарин приподнялся, глубже вошел в нее, впиваясь пальцами в бедра. Насаживая ее на себя.

Глубже, сильнее, яростнее…

Сгорая и рассыпаясь в прах от этого трения. Вздрагивая, вжимаясь в нее, взрываясь, выплескиваясь. Потом замирая, горячо дыша в ее мокрую шею, касаясь языком бешено пульсирующей жилки…

— Пошли в душ, — сказал хрипло, когда оба отдышались.

— Иди, я потом. — Только этого сейчас не хватало. Душа совместного.

Сергей перекатился на бок. Выдохнув, поднялся и ушел в ванную. Маринка села на кровати и завернулась в покрывало. Голова кружилась. Всё тело горело. Кожа. Словно воспаленная, ошпаренная. Словно после долгой спячки разбудил, обжег. Всё вспомнилось и вернулось. А она, такая дура, думала, что это будет просто секс. Что она всё это сможет просто так пережить…

Как только ванная освободилась, Марина юркнула туда и заперлась. Прежде чем скинуть с плеч покрывало и встать под душ, несколько раз проверила, закрылась ли.

Трудно быть похотливой сукой, когда последний секс был семь лет назад.

Разве кто-то поверит? Разве Мажарин поверит?

Никто не поймет, какой для нее кайф не спать с мужиками. Кто-то трахается для удовольствия, а она с удовольствием — не трахалась. Ее столько раз брали без спроса, без разрешения, без ее на то желания, что сейчас истинное наслаждение — это отказывать. Отвергать.

Всех динамила, кроме одного. Кроме Мажарина. Ему всё позволено, всё можно. Он для нее особенный. На всю жизнь. Лишь бы не узнал ничего.

Спину не увидел. Кляла себя, что не удалила шрамы. Не попыталась хотя бы…

Не собиралась ему ничего рассказывать. Тогда не рассказала и сейчас не хотела.

Тогда стыдилась, боялась замарать и шокировать. Боялась, что для него это плохо кончится.

Всё равно не уберегла.

А сейчас — незачем. Сейчас в этом нет никакого смысла. Всё сломано, осквернено, исковеркано. Оба они покалечены. И душой, и телом. Такое прошлое не переживешь, не переступишь. Они не смогут. Это невозможно. После такого ничего невозможно. Кому нужны какие-то оправдания?

Семь лет назад всё сказано и сделано. Да и не хватит у нее сил что-то наружу вытащить. Он послушает и уйдет, а ей как жить потом с развороченными мозгами?

Жить после всего не хотела, а ее зачем-то на земле оставили. Грести бы теперь потихоньку, волочь свою жизнь дальше, а не с Мажарой воевать…

После душа надела джинсы и футболку. Надеялась, что, когда выйдет из ванной, Серёжи уже не будет. Но надежды не оправдались. Он всё еще был у нее в квартире. Стоял посреди гостиной.

— Мотя, я смотрю, у тебя плотно обосновался. Вещичек своих забросил, — кивнул на брошенную на спинку дивана мужскую толстовку. — А лампочку вкрутить в спальне не в состоянии? Или руки из задницы?

— Это не его вещи. Другого. А Мотя предпочитает трахаться в темноте. — Неловко присела на край дивана и плотно скрестила руки на груди.

Смотрела в пол, на Мажарина не смотрела. Только голос слышала. Металлический.

— Ты любишь сразу с двумя. — По горлу словно раскаленную лаву пустили.

— Не сразу. По очереди. — Вскинула глаза.

— Резаться будем? — холодно улыбнулся. — До крови?

— Мне до крови не привыкать.

— А этот «другой» тоже сейчас типа в командировке?

— Типа того.

— Я, как всегда, вовремя. Успеем за десять дней наиграться?

— Успеем. Мы за десять дней такого успеем наворотить, что на всю оставшуюся жизнь хватит. — Сама не замечая, стала крепко потирать запястье.

Мажарин заметил этот жест. Знакомая реакция.

— Что-то ты не очень похожа на самоуверенную мразь. Уверенности не вижу.

— Мразь видишь, а уверенность не видишь?

— Знаешь, не хочется думать, что тогда я спал с мразью и сейчас с ней сплю. По самолюбию бьет. Давай мы тебя по-другому назовем. Ты у нас такая… игрунья. Поиграла. Поразвлекалась. Наигралась. Теперь я поиграю. Поразвлекаюсь, — с сарказмом говорил, но правду.

Он, как придурок последний, вновь стал искать в ней что-то человеческое. Головой понимал, что нет там ничего и быть не может, но ощущениями искал.

— Мстить будешь?

— Мстить женщине за хороший секс? Боже упаси. Я хочу повторения. Еще хочу. А тебе не приходило в голову узнать, как я и что со мной?

— Я знала, — произнесла с паузой.

Всё в нем изменилось после этих слов. Маринку словно волной от его гнева подкинуло.

Долго смотрел на нее, ждал, что еще что-то добавит, но она молчала.

— Вот. Теперь вижу мразь. Знать. И даже не появиться.

— Скажи еще что-нибудь. Тебе станет легче.

Она не язвила, не злилась, не защищалась, и Мажарина вдруг охватило тошнотворное ощущение. Непонятно и противное. Но больше не стал ничего говорить, быстро пошел в прихожую. Марина двинулась за ним, чтобы проводить и закрыться.

— А ты за этого папика замуж собиралась? — неожиданно спросил уже у двери.

— За какого папика?

— За любовника своего? — Увидел в ее глазах искреннее непонимание.

— Какого любовника?

— За Харина, — уточнил сквозь зубы, еле вытолкнув из себя его фамилию.

Не хотел произносить. А она… не хотела слышать? Потому что, услышав, не побледнела или покраснела, а позеленела. Вся в лице изменилась.

— Какой нах* й замуж! — воскликнув, открыла дверь и вытолкнула Мажарина за порог.

Не папик Харин, не любовник! Насильник он, извращенец долбаный!

— Совсем надеть нечего. Нечего даже надеть, — ворчала Марина, выбрасывая одежду из шкафа.

Иногда она прикладывала что-то к себе и смотрелась в зеркало. Примеряла и вновь снимала, с раздражением отшвыривая непонравившуюся вещь.

Платье… Не то.

Юбка с рубашкой… Бред полный.

Рубашка с джинсами… Может быть.

Джинсы с футболкой… Снова не то.

Футболка с юбкой… Точно нельзя.

И так бесконечно. Весь свой гардероб перерыла, но ни на чем не смогла остановиться. Всё вдруг стало неудобное. От всего спина чесалась. То мешком висело, то узко, что не вздохнуть. И как раньше в этом ходила?