Оксана Сергеева - Мажарин

Не знал, зачем она это придумала. Но, кажется, это должно быть что-то важное. Потому что, еще не развернувшись к ней лицом, еще не видя ее, он уже потерял дыхание. Коротко выдохнув, он повернулся. И еще раз выдохнул. Обомлел. Забыв вдохнуть.

Она стояла перед ним в потрясающе красивом платье. Это было что-то струящееся по ее телу. Воздушное, полупрозрачное, легкое. Не платье, а белая дымка с золотистым налетом. Казалось, рукой коснись, и вся эта воздушность спадет с нее.

— Серё-ё-ёжа, — заулыбалась Марина, так и не дождавшись комплимента. Или просто хотя бы каких-то слов. — Тебе нравится?

— Очень, — наконец сказал он. — Очень. Мариша, ты такая красивая.

— Я хотела быть красивой для тебя. — Она покружилась на месте.

— Ты самая красивая. Самая.

Он заново влюбился в нее. Нет, не из-за платья, которое, безусловно, роскошное и сшито, будто по ее фигуре. Он полюбил ее снова за эту сверкающую улыбку, счастливые блестящие глаза, зовущие влажных губы. Он смертельно влюбился в аромат ее духов, в ее женское очарование, в страсть, которая горела в ней, выливаясь на щеки румянцем.

Марина шагнула ближе, вручила мужу бокал с шампанским, взяла свой и сделала большой глоток. Сергей тоже отпил и наконец улыбнулся. Обнял, притянув ее к себе, и поцеловал в губы. От ощущения под пальцами тонкой косточки ее позвонка по телу прошло адское возбуждение.

— Свадебное платье для свадебной ролевухи. Буду надевать его на каждую годовщину свадьбы.

— Будешь меня соблазнять?

— Буду.

— Можно заказывать?

— Заказывай.

— Хочу танцы на столе.

— Смеяться не будешь?

— Не буду, — пообещал он. — Только сними туфли.

— Помоги…

Сергей помог жене забраться на стол.

Она танцевала для него. Ее мягкие движения произвели на него какое-то гипнотическое действие. Он, как и обещал, не смеялся. Он даже перестал улыбаться, смотрел на нее и не мог оторваться.

Марина, заметив этот странный взгляд, остановилась.

— Что не так? — Оперевшись на его плечи мужа, спустилась на пол.

— Все так. Теперь ты подожди.

— Ты тоже что-то приготовил для меня? — довольно улыбнулась она, немного удивившись.

— Да.

— Жду, — послушно кивнула, приложившись к шампанскому.

Вернувшись, Сергей взял ее ладонь и без слов положил на нее темно-синюю бархатную коробочку.

— Серёжа… Это кольцо? Ты купил мне кольцо? Я так и знала, — выдохнула Марина, открывая футляр. И обомлела, впав в такое же состояние, как и Мажарин несколько минут назад.

— Я не мог не подарить тебе кольцо. Я хочу подарить тебе кольцо. Я хочу, чтобы оно у тебя было.

— Ты хочешь, чтобы я хранила его в банковской ячейке? — полушутя спросила она, глядя на сверкающие бриллианты.

— Если тебе так будет спокойнее, то — пожалуйста. Делай с ним все, что хочешь. Оно — твое.

— Оно красивое. Спасибо.

Марина надела кольцо на средний палец правой руки, обняла мужа за плечи и прижалась к его губам благодарным мягким поцелуем.

— Я хочу баловать тебя и дарить подарки, — порывисто заговорил он, обхватив руками ее лицо. — Хочу, чтобы ты бегала по магазинам, покупала всякую хрень и радовалась тому, чему радуются все женщины. Я хочу, чтобы ты была счастливой.

— Я счастлива…

— Я тебе многого не говорил, может быть, когда-нибудь я расскажу тебе все. Все, что я чувствовал.

— Я и так все знаю…

— Я куплю тебе дом, слышишь. И мы в нем сделаем все так, как хочешь ты. Все будет для тебя, Мариша.

— Мажарин, я с тобой буду жить даже в твоей старой «двушке». Я буду жить с тобой даже в своей «двушке»…

— У тебя будет жизнь, о которой любая другая может только мечтать.

— Я уже живу жизнью, о которой еще недавно даже не мечтала…

— Я тебя никому не отдам. Никому. Никогда. Я больше никогда тебя не оставлю, слышишь?

— Слышу, — тяжело прошептала она, вдруг поняв, что весь его страстный монолог, который она пыталась прервать своими репликами, был произнесен ради одной фразы. Ради последней фразы.

— Ты мне веришь, Мариша?

— Я тебе верю. Верю. Верю… — Она снова крепко прижалась к его горячим губам и поцеловала так, чтобы в ее вере у него не осталось никаких сомнений. — Соскучился?

— До смерти. Не представляешь, чего мне только в голову не пришло, пока ты танцевала. Что я хочу с тобой сделать.

— У меня тоже в голове одни пошлости.

— Я обожаю твои пошлости. Только Стэльмах могла купить свадебное платье для свадебной ролевухи.

— Я не Стэльмах, я Мажарина, — возмущенно блеснула глазами.

— Нет, это могла придумать только Стэльмах. Моя Мажарина хорошая девочка. Это Стэльмах пила, курила и любила шляться по ночам… это она задирала юбки и танцевала на столе… но я безумно ее люблю. Я безумно люблю тебя… — Гладил руками ее голую спину. Скользил губами по щеке.

По шее.

— Я тоже люблю тебя, Мажарин, ты моя жизнь. Я люблю тебя и люблю жизнь. Ты заставил меня ее полюбить. Еще семь лет назад, — тихо проговорила она, сделав перед этими словами значительную паузу. Всегда так делала. И тогда слова любви, сказанные, наверное, уже в миллионный раз, снова приобретали ту важную значимость — до разрыва сердца. До того самого ощущения тесноты в груди, когда не дышится, не говорится, не думается — только чувствуется…

Марина любила его. Своего мужа. За выносливость и силу, за неистребимый юмор, за душевность и духовность. За жажду жизни, которой он навсегда и неизлечимо заразил ее еще семь лет назад. Она семь лет назад влюбилась в жизнь, с Мажариным узнав, что такое настоящее счастье.

Чуть отстранившись, Сергей развернул любимую к себе спиной и прошелся взглядом по низкому вырезу. До сих пор не мог спокойно смотреть на ее спину. Марина что-то говорила… Что шрамы удалит, насколько это возможно, что уже узнавала, что хочет дождаться зимы… Но дело же не в эстетике. Даже если она действительно все удалит, ее шрамы все равно будут всю жизнь у него перед глазами. Но он привыкнет. Забудет.

Проглотит. Сотрет все из памяти. Поцелует и оближет каждый рубец на ее нежной коже и снова все забудет. До следующего раза. До следующей голой спины…

Он расстегнул тонкую молнию, и платье упало к ее ногам. Он целовал свою жену, с благоговением снимая с нее остатки белья…

Головокружительный вздох за мгновение до поцелуя. Нежного, отчаянного настоящего, наполненного любовью. Любовью, которая рождена и вскормлена живой болью в сердце. Ее рука на щеке. Его пальцы, скользящие по округлости груди. Щемящая нагота души в обнаженных движениях тела. Жадные горячие губы. Дрожащие плечи. Яростное сердцебиение. Невыносимое, почти болезненное наслаждение от каждого его движение внутри. Ускоряющийся темп, выбивающий дыхание из легких.

Он долго любил ее, глядя, как от наслаждения меняются ее глаза. Глаза, в которых уже ничего не осталось от прежней пустоты…

Мариша стала для него всем, всем для него и осталась. Семь лет назад верил и чувствовал, что она принадлежит только ему.

И сейчас она только Его.

Она Его — каждой клеточкой своего тела.

Вся Его — и душой, и мыслями.

На следующую годовщину Марина не смогла надеть платье, хотя обещала.

Располнела. Мажарин был счастлив. Без конца целовал ее округлившийся живот и исполнял все прихоти. Ночью бегал за персиками, днем за мороженым с фисташками. Ни в одном блюде теперь не было репчатого лука, потому что она не переносила его запах.

— Ты со мной на роды не пойдешь.

Марина снова начала разговор, который имел место быть уже не единожды, но к общему мнению они с мужем так и не пришли. Да, кроме того, что будущая мама стала трогательно округлившаяся, особенно красивая, мечтательная и ранимая, она еще стала жутко упрямая. Но Мажарин относился ко всему с философским спокойствием. Марина носит ребенка — Марина сама как ребенок. А что нужно детям? Вкусняшки, много внимания, поцелуи и ласковые слова.

— Пойду, — возразил Сергей, усаживаясь рядом с ней на диванчик. Тот самый — синий, с кучей маленьких подушек. Запустив руку под футболку, он прижал ладонь к животу, и сынок тут же ответил ему ощутимым толчком. — Вот и сына за меня.