Энн Стюарт - Мечтатели

Боже, как ей хотелось его! Все ее естество алкало его, словно она снова была глупой девушкой-подростком во власти гормонов. Она не стесняясь рассматривала его, его сильное, стройное, мускулистое тело, чувственный рот, чуть раскосые глаза, и внутри у нее разгорался пожар.

Но он ничего об этом не узнает. В лучшем случае догадается. В конце концов, он умный человек, неплохо разбирается в женщинах. Ему было прекрасно известно, что она до боли хочет его. Равно как и то, что она никогда ему этого не скажет.

Но он не знал, что она его по-прежнему любит. Любит страстно и глубоко, и похоже, эта любовь останется в ее сердце еще долго, и ничто: ни суровая правда, ни печаль — не в состоянии остудить ее чувств.

Но она не намерена превращаться в несчастную старуху, оплакивающую потерянную любовь, для этого она слишком рассудительна. Как только она вырвется от Макдауэллов, она постарается чего-то достичь в этой жизни. Возможно, ей посчастливится повстречать достойного мужчину, за которого она выйдет замуж. И у нее, разумеется, будут дети — дети, которых она ни за что в жизни не отдаст сумасбродной миллионерше. И лишь в жаркие летние ночи, или, наоборот, прохладные осенние, она будет вспоминать Александра Макдауэлла и свою любовь к нему.

— У тебя когда-нибудь возникало чувство, что за тобой наблюдают? — услышала она голос Алекса и от неожиданности вздрогнула. Он даже не открыл глаз, однако наверняка ощутил на себе ее пристальный, изучающий взгляд.

— Можешь подать на меня в суд, — сказала она.

Он открыл глаза и посмотрел на нее, едва заметно улыбаясь.

— Я имел в виду не тебя. Нет, конечно, ты следишь за мной, я слежу за тобой. И даже если тебе неприятно это признать, согласись, мы оба страдаем от взаимной похоти в ее крайней клинической стадии, и даже если у нас и получается не прикасаться друг к другу, мы все равно таращимся друг на друга.

— Похоть в клинической стадии, — отозвалась она, — как мило сказано.

— А ты что, станешь отрицать?

— Я бы не стала называть мое чувство к тебе похотью, — сухо пояснила Каролин.

— Не намерен вступать с тобой в спор по этому поводу. Я имел в виду этот дом. Если за мной кто-то следит, я всегда это чувствую. Может, во всем виноваты окна, что выходят на Уотер-стрит.

— Сейчас не сезон. Мимо дома никто не ходит, машин тоже почти нет.

— Тогда откуда у меня это чувство, будто за мной кто-то следит? Или это паранойя?

— Да, пожалуй, у тебя паранойя.

— Ну а вдруг?..

— Подожди, я тоже это чувствую.

Алекс выпрямился. Старое плетеное кресло жалобно скрипнуло.

— Возможно, они добрались сюда раньше, чем я предполагал.

— Кто?

Он покачал головой:

— Не знаю. Пэтси можно исключить, поскольку она в клинике.

— И ее детей, поскольку они дежурят у ее постели. Остается Уоррен.

— Может, да, — согласился Алекс. — А может, и нет. — Он встал с кресла. — Пойду выйду. Хочу проверить, не пожаловали ли к нам гости.

— И бросишь меня здесь одну. Ну, спасибо.

— А ты хочешь сказать, что я должен тебя защищать? О, я тронут до глубины души, Каролин! Я уже потерял надежду на то, что ты готова от меня хотя бы что-то принять.

Она одарила его злющим взглядом.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты жуткий нахал?

— Я и сам это знаю. Почему бы тебе не подняться наверх и не запереть дверь, а я пока на всякий случай обойду дом. Хочу убедиться, что в него нельзя проникнуть.

— Не обольщайся. Это старый дом, и если кто-то задался целью в него попасть, сделать это легко и просто.

— Между прочим, в доме есть сигнализация, которую в принципе я мог бы включить.

— И которую любой Макдауэлл сможет в два счета отключить.

— Не сможет, если я поменяю пароль, — возразил Алекс. — А сделать это пара пустяков, главное знать, как это делается. Иди наверх и жди меня. Я скоро вернусь.

— Ты хочешь, чтобы я разделась, приняла ванну и надушилась? — спросила она язвительно.

— Я хочу тебя в любом виде и любым способом.

Каролин предпочла промолчать. Стараясь топать как можно громче — на тот случай, если незваный гость успел проникнуть в дом через черный ход, — она поднялась наверх. У нее не было настроения никого видеть. И уж тем более Александра Макдауэлла с его похотью в крайней, клинической стадии.

Луна была на исходе, но даже ущербный месяц отбрасывал на воду яркую полоску света. Деревья уже успели одеться листвой и заслоняли улицу, однако пока на той стороне залива светилось гораздо больше огней. К началу мая это место окончательно оживет.

Алекс притащил в гостевую комнату матрас. Чтобы освободить для него место на полу, он придвинул двуспальную кровать прямо к окну. Накрывать матрас простыней не стал — мол, и так сойдет, Каролин же не собиралась делать это для него. Она стащила с себя джинсы и, не снимая футболки и нижнего белья, легла в постель. Наверно, джинсы тоже следовало оставить, а может даже, в качестве защиты надеть что-нибудь еще. С другой стороны, никакая одежда в мире — и она это точно знала — не станет для Алекса преградой. Так что ей осталось лишь надеяться, что он ее не тронет.

Она выключила свет, свернулась клубочком на высокой кровати и завернулась в стеганое одеяло. В комнате было душно, воздух — слегка затхлым, как часто бывает в доме, который долго простоял запертым. Каролин слегка приоткрыла одно окно, впуская струю свежего весеннего ветра.

В щелку тотчас потянуло сыростью, но было в этом нечто даже приятное. Она плотнее завернулась в одеяло и заставила себя погрузиться в сон до того, как Алекс попробует ее соблазнить.

Разумеется, он ей лгал, но лгать Каролин Смит к этому моменту из привычки превратилось для него во вторую натуру. Да, он мог бы перепрограммировать систему безопасности, но это отнюдь не гарантировало, что никто из Макдауэллов не сможет проникнуть в дом. Потому что они знали его как свои пять пальцев.

Возможно, принимая во внимание огромные деньги, что остались после Салли, тот, кто вознамерился наложить на них лапу, нанял профессионала. Впрочем, в этом Алекс сомневался. Перед его мысленным взором до сих пор стоял силуэт убийцы с пистолетом в руке, который стрелял в него восемнадцать лет назад на пустынном пляже. Единственное, что ему никак не удавалось вспомнить, это его лицо. Но одно он помнил точно, это было знакомое лицо, лицо близкого ему человека.

Порой он задавался вопросом: а не была ли это сама Салли? Вдруг она проследила за ним и пришла на берег, чтобы его пристрелить? Ведь, по сути дела, он стал величайшей ошибкой ее жизни. Поскольку он не был ей родным сыном, то о слепой материнской любви говорить не приходится. Так, может, ему стоит примириться с мыслью, что именно Салли пыталась в ту ночь от него избавиться?

Впрочем, стоило ему переступить порог ее комнаты, как он тотчас понял, что это не она. Но даже за эти несколько недель он не приблизился к разгадке ни на йоту.

Единственный, к кому он приблизился, это Каролин Смит.

Сейчас она — демонстративно повернувшись спиной к нему — свернулась клубочком на огромной двуспальной кровати. В незанавешенное окно лился лунный свет, растекаясь серебристой лужицей по всей комнате. Интересно, подумал он, что будет, если он сейчас заберется на кровать и ляжет с ней рядом?

Но он не посмел. Жизнь научила его прислушиваться к внутреннему голосу, и этот голос подсказывал ему, что враг где-то рядом. В этой ситуации было бы непозволительной глупостью поддаваться соблазнам плоти, даже если рядом любимая женщина.

Он совершил огромную ошибку, влюбившись в нее. С другой стороны, здесь нечему удивляться. Он хотел ее, сколько помнил себя, и даже все эти годы, проведенные в добровольном изгнании, не переставал мечтать о ней.

Раздеваться Алекс не стал, какой в этом смысл? Вместо этого он просто растянулся на матрасе. Ветерок, проникавший в полуоткрытое окно, приносил с собой приятную ночную прохладу. Снаружи доносился плеск волн о бетонный причал, тихий, умиротворяющий звук, который погружал в сон. Эх, только бы не уснуть!

Но он уснул.

Каролин была не вполне уверена в том, что именно разбудило ее. Не считая призрачного лунного света, в комнате было темно. Часа два или три ночи, решила Каролин. Она тихо лежала на высокой кровати и прислушивалась. Все ее чувства мгновенно обострились. Вскоре она поняла, что Алекс тоже не спит.