— Прими мои поздравления, Блэр, — сказал он.

Блэр следила за ним, пока он садился в машину. Ее смущение все возрастало, и она не понимала его причины. У нее не было оснований испытывать чувство вины. Она не сделала ничего дурного. Она ведь имела право утешить Джейка как друг.

Машина Мэтта тронулась. Глядя ему вслед, Джейк заметил:

— Должно быть, он все еще неравнодушен к тебе и не теряет надежды поживиться.

Блэр была задета:

— Джейк, это грубо и несправедливо. Мэтт вовсе не такой.

— Да брось ты! Я мужчина и понимаю образ мыслей мужчин.

Его взгляд пронизывал ее, будто просвечивал насквозь. Блэр отпрянула.

— Сомневаюсь, что все мужчины думают одинаково.

Джейк улыбнулся:

— Для телерепортера ты все еще слишком наивна, как та маленькая Блэр, которую я когда-то знал.

— Я не наивна.

Они стояли, глядя друг другу в глаза. Когда-то она была наивной, очень наивной и доверчивой, особенно если дело касалось Джейка. Он снова улыбнулся, не спуская с нее глаз.

— Но в этом-то и заключается твоя прелесть, Блэр. Спасибо за участие.

Блэр продолжала смотреть на него, чувствуя, что ее охватывает дрожь, томление и надежда, надежда на невозможное.

Джейк дотронулся до ее щеки. Это прикосновение было мимолетным, но Блэр не сомневалась в том, что, не стой они среди бела дня на ярком солнце и перед самым домом, он бы нежно поцеловал ее в губы.

Джейк ушел. А Блэр в отчаянии спрашивала себя, что с ней творится. Почему она до сих пор без ума от мужчины, столь скверно обошедшегося с ней десять лет назад и ставшего мужем ее сестры?

— Мама!

Линдсей ворвалась в спальню Блэр, где та безуспешно пыталась подремать. Все, о чем она могла сейчас думать, было завещание Рика, шокировавшее всех — и ее, и Джейка, и Фейт, и Мэтта. Блэр знала, что должна уехать из Техаса, и чем скорее, тем лучше, пока она не совершила чего-нибудь ужасного. Она имела в виду, что может снова позволить Джейку соблазнить себя, снова потерять голову и рухнуть в отчаяние. Блэр медленно села на постели. Раскрасневшаяся Линдсей смотрела на нее широко раскрытыми глазами. Она все еще производила впечатление маленькой жительницы Нью-Йорка в этой своей мини-юбочке и кроссовках на платформе.

— Что? Пожар? — спросила Блэр.

— Мама, там внизу Дана! — выкрикнула Линдсей.

Сердце Блэр сделало болезненный скачок и на мгновение остановилось.

— Ты меня слышишь? — громко спросила Линдсей, подпрыгивая на месте от нетерпения. — После стольких лет она хочет тебя видеть!

Блэр не двинулась с места. Мысли ее лихорадочно скакали, возвращаясь к одному и тому же. Она потеряла способность мыслить ясно. Но в конце концов одна мысль все-таки выкристаллизовалась — Блэр поняла, что вовсе не обязана спускаться вниз.

— Мама!

Блэр почувствовала, как болезненно бьется ее сердце. Удары его были до того сильными, что это казалось почти противоестественным и причиняло ей большое неудобство. Это ее даже испугало.

Блэр поднялась на ноги. Мать ждала ее внизу. Женщина, бросившая ее двадцать один год назад! Женщина, которая ушла, не оглянувшись! Она ни разу не приехала ее повидать, ни разу не позвонила! Только присылала эти чертовы открытки из Лос-Анджелеса, Гонолулу и Сиэтла. А теперь она была здесь, в Хармони. Она была в этом доме, внизу.

— Пошли. — Линдсей настойчиво потянула Блэр за руку.

— Оставайся здесь, — услышала Блэр собственный голос. И поняла, что ей все-таки придется спуститься вниз, хотя она предпочла бы этого не делать. Ей придется спуститься вопреки разуму и доброй воле.

Линдсей не поверила своим ушам:

— Мама, это ведь моя бабушка!

— У тебя нет бабушки! — отрезала Блэр.

У Линдсей вытянулось лицо.

— Прости, — тотчас же извинилась Блэр, внезапно осознав, что зря обидела дочь. Ее волнение, гнев, ужас не могли оправдать внезапного взрыва раздражения против дочери. Она должна была понять состояние девочки. Блэр на мгновение крепко прижала дочь к себе. — Пожалуйста, подожди здесь. Позволь мне поговорить с Даной наедине. Это важно, Линн! Ладно?

Линдсей кивнула, но в ее ореховых глазах стояли слезы. Блэр поцеловала ее и вышла из комнаты. Сердце билось, как колокол, ладони стали влажными, пока она спускалась, держась за полированные деревянные перила. Дана стояла на нижней площадке лестницы, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. Блэр очень хорошо помнила эту ее манеру. Это воспоминание будто пронзило ее насквозь. Дана увидела дочь, вздрогнула и тотчас же замерла. Две пары темных глаз встретились.

— Блэр! — воскликнула Дана и, широко улыбаясь, раскрыла дочери объятия. — Ну надо же! Через бог знает сколько лет мы с тобой оказались в одно время в одном месте! И где? В Хармони! Ни много ни мало!

Блэр помедлила на последней ступеньке, засовывая руки в карманы джинсов. Ее матери было сорок шесть. Когда она носила Блэр, ей было семнадцать. Старела она красиво. Блэр была поражена, что ее мать оказалась такой же красивой, как и тогда, когда Блэр видела ее в последний раз. Несколько тонких морщинок-лучиков вокруг глаз, казалось, только подчеркивали ее привлекательность. Она укоротила свои длинные волосы. Классическая стрижка очень шла к ее совершенным, классическим чертам. Еще более обескуражило Блэр то, что на Дане был красивый и дорогой костюм.

«Дана умеет о себе позаботиться», — с горечью подумала Блэр.

Ее сердце заныло еще сильнее. Дана бросила дочь, чтобы стать актрисой, и, по-видимому, преуспела в этой области или в какой-нибудь другой.

— Привет, Дана.

Дану ничуть не смутили тон и выражение лица Блэр. Она сжала ее в объятиях и расцеловала, потом отступила, чтобы посмотреть на нее издали.

— Господи! Такая взрослая и роскошная! Блэр, Блэр, мы можем никому не говорить правды о нашем родстве. Мы вполне можем сойти за сестер.

Блэр почувствовала, что сейчас расплачется. Как и всегда, Дана думала в первую очередь о себе. Мать не стоила ее слез.

— Мы вообще никому ничего не будем говорить, — холодно возразила Блэр.

Дана перестала улыбаться и теперь пристально вгляделась в лицо Блэр.

— Ты сердишься на меня, — сказала она удивленно. — Я так взволнована нашей встречей. Я так приятно возбуждена, а ты злишься на меня и шипишь, как змея.

— С чего бы мне на тебя сердиться?

— Да, у тебя нет права сердиться на меня! Никакого права! — вскинулась Дана. — Дорогая, все это было так давно! Я все еще не могу поверить, что это было. Я слышала, что теперь ты известный телерепортер. И у тебя дочь. Мы должны наверстать упущенное. Я хочу знать о тебе все!

— И зачем это? — спросила Блэр, но тут шорох за спиной заставил ее обернуться. Она замерла при виде Линдсей, медленно спускающейся по лестнице. Ее дочь повела себя вопиюще — ослушалась ее!

Линдсей только взглянула на Блэр, а затем с любопытством уставилась на Дану.

— О Боже! Она так похожа на тебя! Ты моя внучка!

Дана улыбалась, одним цепким взглядом охватывая мини-юбку, платформы девочки и ее ногти, покрытые синим лаком.

Линдсей кивнула, еще не осмеливаясь улыбнуться.

— Иди сюда. Дай мне посмотреть на тебя! Какая красивая девочка! — восклицала Дана. — Мне нравится твой костюм, дорогая. Самый шик!

Линдсей шагнула к ней и робко улыбнулась. Блэр почувствовала, что внутри у нее все похолодело. Она забыла, какой обаятельной могла быть ее мать, когда хотела чего-нибудь добиться. Должно быть, и сейчас у нее была какая-то тайная цель. Но какая? Это не могло быть связано с деньгами. И ее одежда, и манера держаться свидетельствовали о том, что она была богата. К тому же у Блэр не было денег. С другой стороны, она ведь теперь должна была унаследовать от Рика солидный пакет акций. Эта мысль была Блэр неприятна.

— Как случилось, что вы ни разу не навестили нас до сегодняшнего дня? — спросила Линдсей.

Блэр смотрела на Дану, не имея ни малейшего желания помочь ей выкрутиться. Дана прижала к себе Линдсей и выпрямилась.

— Деточка, моя жизнь была сплошной безумной скачкой. Как на русских горках — то вверх, то вниз. И это повторялось без конца. А сейчас у меня тяжелейший бракоразводный процесс. Страшно сказать! Я развожусь с четвертым мужем!

Смех ее прозвучал смущенно, будто она извинялась. Дана посмотрела на Блэр. Потом состроила забавную гримаску: