Ноэль не стала ждать ответа и удалилась. Луиз непонимающе смотрела на газету, сложенную таким образом, чтобы привлечь внимание к фотографии Закари Уэста над колонкой текста, озаглавленного “Дорожное происшествие развеяло в прах мечты известного художника о выставке!”.
Луиз это привело в такое отчаяние, что она почувствовала необходимость сесть. Неподалеку находилось кафе, до которого она доплелась на дрожащих ногах и села в кресло недалеко от входа.
– Что желаете? – спросила официантка, подходя к ней.
– Чашку кофе, пожалуйста.
– Что будете есть?
У Луиз кружилась голова, должно быть от усталости и переживаний.
– Может быть, сандвич? – пробормотала она, глядя на меню в центре стола, покрытого скатертью в красно-белую клетку. – Да, сандвич с сыром и салатом, пожалуйста.
Официантка пошла выполнять заказ, и Луиз положила перед собой газету. К тому времени, когда она внимательно просмотрела заметку, ей принесли кофе и сандвич. Луиз без удовольствия ела его, будто жевала опилки, посыпанные пеплом. Она не могла думать ни о чем, кроме напечатанного в газете.
Последствия аварии оказались трагичнее, чем она себе представляла. Закари Уэст был художником, и, как выяснилось, довольно известным. В заметке упоминались большие деньги, которые он получал за свои работы.
Когда произошла автокатастрофа, он вез в Лондон полотна на престижную выставку в галерее знатока и агента по продаже произведений искусства Лео Кертни. Выставка, как заявил Лео, должна была стать событием в мире искусства. Ее ждали с нетерпением, так как Уэст был весьма популярен, но не выставлялся уже несколько лет. Знатоки и ценители живописи хотели поскорее увидеть, насколько он усовершенствовал свою технику, изменился ли художественный стиль его произведений. Теперь никто этого никогда не узнает. Картины, на которые Уэст потратил последние четыре года жизни, безвозвратно погибли в пламени, от которого к тому же сильно пострадал и сам художник.
Луиз пришла в ужас от прочитанного. Заплатив по счету, она вернулась домой, машинально разложила покупки и позвонила отцу.
– Как ты себя чувствуешь, папа? – нежно спросила она.
– Ты уже видела газеты? – последовал ответ. Голос отца дрожал, и он разговаривал весьма сухо.
Луиз на мгновение прикусила губу, чтобы справиться с волнением.
– Папа! Ты не должен…
– Что я не должен? – горько поинтересовался Гарри Гилби. – Нет, я должен отвечать за то, что случилось по моей вине! Боже, когда подумаю…
– Не надо об этом, папа, по крайней мере, сейчас! Ты все еще испытываешь последствия шока, – торопливо заговорила Луиз, в глазах которой застыл страх.
– Как я могу перестать думать об этом? Такой человек! Его талант столь много мог дать миру, а я погубил его!
– Мы еще ничего не знаем, папа! Он выздоровеет, и будет снова работать. Он еще молод…
Но Луиз понимала, что ее уверения звучат фальшиво, потому что испытывала те же чувства, что и отец. Если не сильнее.
– Кроме того, это моя, а не твоя вина, – грустно добавила она.
– Твоя? Как это может быть? Я вел машину, а не ты!
– Если бы я не позвонила тебе и не устроила истерику, ты бы не ехал так быстро.
– Луиз, все равно машину вел я, да еще и выпил на приеме… правда, не слишком много. Я же не дурак и не пьяница! Мне даже не предъявили обвинения в управлении машиной в нетрезвом состоянии. Но я-то знаю, что реагировал недостаточно быстро из-за пары бокалов вина. И, если признаться, безобразно вел машину: не снизил скорость на крутом повороте и вылетел на встречную полосу… Все это не имеет никакого отношения к тебе. И еще я был зол, так как поругался с Ноэль, и… Словом, Луиз, это только моя вина. Ты здесь ни при чем!
Но она не переставала думать о случившемся. И ее нервы были напряжены до предела, когда вечером Луиз вошла в палату. Ей пришлось сделать усилие, чтобы улыбнуться коллеге, Мэри Бейкер, которая работала в дневную смену.
– Что случилось? Ты неважно выглядишь, – озабоченно заметила Мэри.
Замужняя женщина, с двумя взрослыми детьми, она проработала в больнице уже пятнадцать лет. Веселая по натуре, с легким характером, она очень помогла Луиз во время стажировки, когда той поначалу было трудно справляться с рутинными заданиями, поскольку у нее не было необходимых навыков, которые вырабатываются только со временем.
– Все в порядке, – ответила Луиз и постаралась сделать вид, что так оно и есть.
Хотя Мэри была очень милой, Луиз все еще чувствовала себя новенькой, только окончившей курс обучения, и всегда смущалась во время разговоров с более опытной сестрой. Она ничем не могла поделиться с Мэри.
– У меня просто немного болит голова…
– Ты нормально спишь? – сразу же поинтересовалась Мэри. – Надеюсь, мне не нужно напоминать тебе, как важно хорошо отдыхать днем, когда работаешь в ночную смену?
– Конечно… Я нормально сплю, не беспокойтесь. Как прошел день? Есть ли новенькие? Кого выписали?
Мэри внимательно посмотрела на Луиз, но начала рассказывать об обстановке в палате, подробно характеризуя состояние каждого больного. Наконец она дошла до Закари Уэста.
– Его скоро выпишут, – заметила Мэри. Луиз удивленно раскрыла глаза.
– Выпишут? Что вы имеете в виду?
– Переведут в Лондон, чтобы там его выхаживали лучшие специалисты. Оказывается, у нас в палате лежит знаменитость!
Мэри усмехнулась, ее забавляло подобное обстоятельство.
– Целый день я отвечала на звонки с Флит-стрит, их интересовало, как он себя чувствует. Как тебе это нравится! Некоторые газетчики хотели приехать, чтобы сфотографировать его. Но я заявила, что пока он без сознания и ему вряд ли будет приятно потом узнать, что его снимали без разрешения, да еще в таком виде! Кстати, двое или трое все-таки прибыли, и мне пришлось вызывать Джорджа из охраны, чтобы он выгнал их отсюда. Безобразие, когда в таком отделении, как наше, происходят подобные вещи!
– Но… почему его увозят отсюда? – попробовала выяснить Луиз, которую совсем не интересовали наглые репортеры с Флит-стрит.
Мэри невольно хмыкнула.
– Ну, наверняка его агент, или менеджер, или кто-то там еще считает, что наша больница недостаточно хороша для такого известного человека, и хочет перевести его в Лондон, где есть специалисты в области пересадки кожи и пластической хирургии. Его хотели забрать уже сегодня, но доктор Хеллоуз воспротивился и объяснил, что мистер Уэст пока еще не в состоянии вынести подобного путешествия. Завтра после обхода решится, когда можно будет перевезти его в другую больницу.
Луиз расстроилась.
– Мне кажется, ему будет слишком трудно выдержать дорогу в Лондон. Страшно представить, какую боль ему придется вытерпеть!
Уэсту постоянно делали внутривенные вливания для поддержания сил и кололи болеутоляющее. В первые дни это было особенно важно.
Луиз стояла возле кровати и смотрела на страшную маску, в которую превратилось лицо Закари Уэста на многие-многие месяцы, пока он будет в состоянии перенести пластическую операцию. Судя по фотографии в газете, он был весьма интересным мужчиной. Было ужасно видеть, во что он превратился!
Но, как сказал Дэвид, слава Богу, что он оказался физически сильным человеком. Иначе не пережил бы столкновения, и, более того, у него не были бы заметны первые признаки наступающего выздоровления.
Даже сейчас было видно, как силен и хорошо сложен этот худощавый мужчина с узкими бедрами и с длинными ногами. У него были мышцы человека, привыкшего заниматься физической работой или спортом. Пламя пощадило нижнюю часть тела, ноги почти не пострадали, кожа на них была загорелой и покрыта темными волосками…
Вдруг веки Уэста дрогнули, и она увидела его глаза – светлые, серые, как полированное серебро. Зрачки были сильно расширены, а взгляд несфокусированный – явные признаки того, что пациент напичкан болеутоляющими средствами.
Луиз вспомнила о профессиональном долге, быстро наклонилась к нему и улыбнулась.
– Здравствуйте, как вы себя чувствуете?
Он даже не попытался ответить. Медсестра кого-то ему напоминала. Его обгоревшие брови поднялись, причинив боль, – Закари узнал бледную, холодную женщину, которую уже видел у своей постели. Но он, правда, не помнил, когда это было.
Время превратилось для него в лабиринт, в котором он тщетно искал выход. Закари не знал, сколько времени находился в подобном состоянии, только помнил, что просыпался и снова засыпал. Моменты между сном и бодрствованием были мимолетны и очень болезненны.