Милосердна королева!
Не имей на нас ты гнева,
Что тревожим твой покой!
Жалобу тебе приносим
И усердно, слезно просим:
Нас обидел барин злой!
Все мы — девушки простые —
Городские, крепостные, —
Но мы все хотим любить.
И не старых да богатых —
Не хотим от них мы злата.
Мы с любимыми своими
Век мечтаем свой прожить!
И вскочив, Лиза протянула государыне «жалобную петицию».
Зрители оторопели. Никто не знал, как следует реагировать. Может, так положено по действию, и певица отлично сыграла роль? А может, наоборот, это какая-то отсебятина, и певицу следует наказать?
Зал затаил дыхание. И тут послышался грохот со стороны ложи Голобородко — князь, вскочив и опрокинув стул, ринулся вон из зала. Императрица в ложе напротив только подняла пальцы в быстром щелчке, и ее молодой фаворит, сорвавшись с места, бросился в коридор. Через несколько секунд он втащил в ложу белого от страха князя и усадил его на свободный стул.
— Куда собрался, князь? — в наступившей тишине громко поинтересовалась Екатерина. — Посиди-ка с нами, дослушай мою оперу до конца. Лизанька так хорошо играет.
И императрица, подавшись вперед, махнула крестнице рукой: продолжай, мол.
Ни жива ни мертва девушка закончила сцену и, как положено по роли, спряталась за сценическую колонну. Оттуда можно было рассмотреть директорскую ложу, пока другие певцы пели свои партии. Лиза увидела, как Екатерина, поднеся лорнет, быстро пробежала глазами ее «жалобную петицию». Там было расписано все — без утайки: и о похищении Лизы, и о гареме князя, и о том, что бедного Горюнова без суда и следствия заточили в страшные стены Петропавловской крепости.
Даже со сцены было видно, что, читая, Екатерина покрывалась гневным румянцем. Несколько раз она взглянула на сидящего рядом Голобородко, дрожащего на своем стуле, потом, не слушая оперы, что-то тихо сказала своему молодому фавориту, и тот снова выскочил из ложи. Через минуту вернулся — на этот раз с князем Бельским. И тот, склонившись, выслушал слова венценосной особы.
Но действия оперы государыня не прервала. Лиза снова вышла из-за колонны и включилась в новую сцену. Опера закончилась радостным апофеозом. Королева лесов изгоняла злого фавна и разрешала нимфе Галатее выйти замуж за своего возлюбленного Ациса. Вступал хор, прославляющий благородную и добрую правительницу. Наконец, певцы склонились в последнем поклоне, но не раздалось ни одного хлопка. Сбитые с толку, придворные не знали, как реагировать. И тогда раздались аплодисменты из директорской ложи. Екатерина, грузно поднявшись, произнесла:
— Браво, Лизавета Невская!
И весь зал, словно сорвавшись, захлебнулся в аплодисментах.
Лиза выскочила за кулисы и бросилась к директорской ложе. Господин Соймонов преградил ей дорогу.
— Ее величество изволили похвалить вас! — холодно процедил он. — На завтра в восемь утра вам назначена аудиенция в малых Эрмитажных покоях.
Соймонов развернулся и отошел. Лиза прижала дрожащие пальцы к горящим щекам. Что ждет ее завтра — освобождение Александра или ее собственная тюрьма? А может, ее отдадут на растерзание князю? Лиза схватилась за волшебную брошку.
— Государыня-матушка! — мысленно взмолилась она. — Разве не ты говорила о том, что любовь — главное в жизни? Ради любви выпусти Александра! Если кому-то надо сгнить в тюрьме, пусть это буду я…
Наутро дрожащая Лиза вошла в малые Эрмитажные покои. В приемной наткнулась на осунувшегося Соймонова. Видно, его вызвали первым. Кто же еще должен давать объяснения о том, что творится в подведомственном ему театре? Но, видно, сказать ему было нечего, потому что вечно молодящийся щеголь Соймонов выглядел совершенно раздавленным и постаревшим за одну ночь. Проходя мимо Лизы, он мрачно процедил:
— Радуйся, неблагодарная! Уволили меня. Но и тебе не торжествовать — хоть директором и станет князь Бельский, но Голобородко все равно в отставку не отправлен.
Лиза пошатнулась. Начало не сулило ничего хорошего. Неужто проклятый князь снова вывернулся?!
В малый кабинет императрицы девушка вошла, шатаясь. Екатерина в утреннем шафрановом шлафроке, подпоясанном витым поясом с золотыми кистями, сидела за столом и что-то быстро писала. Лиза тут же кинулась ей в ноги:
— Матушка! По вашему совету я любовь нашла. Настоящую, истинную! Как вы велели, хотела дареную вами волшебную брошь отдать своему жениху — Александру Горюнову. Да силой оторвали от меня моего милого! Хуже того — Александра в Петропавловскую тюрьму отправили безо всякой на то его вины!
Екатерина оторвалась от письма:
— Вот и поведала бы мне о том в приватной беседе. А то околесицу понесла прямо со сцены. Разве возможно в спектакле не по тексту говорить? Что станется, ежели каждый актер свое вещать начнет?!
Перо сломалось в руках государыни. Лиза заплакала в голос:
— Простите, матушка! Ведь горе-то какое. У меня никого, кроме вас, в целом мире нет. Вы — одна моя матушка. Но к вам меня не допустили бы. Вот я и осмелилась… Из-за любви…
Екатерина фыркнула, глядя на ее слезы, но сменила гнев на милость:
— Видать, велика любовь?
— Больше жизни! Ежели надо кого в тюрьму, пусть меня…
— Еще не хватало! — буркнула государыня. — Твое дело на сцене петь, публику услаждать. Да и у Горюнова голос не плох. Вернут его в театр сегодня же. Я уж распорядилась. И перестань рыдать — голос сядет.
И Екатерина, вдруг поднявшись с кресла, сунула Лизе батистовый платочек.
— Высморкайся и расскажи все по порядку. Как в имении у Голобородко очутилась, что там увидела.
И Лиза заговорила. Она сбивалась и снова начинала хлюпать носом, вспоминая о полынье в пруду, о загубленных девушках тайного гарема, о своих собственных страхах. Рассказала о Варварушке, о Ваньке-мусорщике, чью невесту сунули в полынью с камнем на шее, о подложном расстриге-священнике, который играет для Голобородки ложные и кощунственные свадьбы. Проглотив последние слезы, она поведала о том, как лежала на санях под кучей мусора, облитая помоями. Екатерина слушала молча, но, заслышав о помоях, залилась тихим смехом. И тут Лиза поведала ей о том, как волшебная брошь спасла ее. Глаза Екатерины засверкали:
— Выходит, я — волшебница. И вот что я еще для тебя, Лизанька, сделаю: благословлю на свадьбу с твоим Горюновым. Дам хорошее приданое да велю через пару дней обвенчать вас в своей домовой церкви.
Лиза ахнула и восторженно бросилась целовать матушкину ручку. Та ручку вырвала и, вдруг опять посуровев, заключила:
— Имение князя вместе с его крепостными, слугами отойдет в казну. Гаремных девиц я повелела отпустить да ссудить деньгами. Князю это станет хорошим уроком. К тебе же я повелела ему и близко не приближаться. Но про его выходку вам с Горюновым придется забыть. Не было ничего — ни ареста, ни похищения. Я своего личного статс-секретаря ценю!
И, махнув Лизе рукой, императрица удалилась во внутренние покои. А девушка как стояла столбом, так и осталась. Вот вам царский итог: в чем бы дьявол Голобородко ни провинился, «я своего секретаря ценю»…
14
Свадьба началась в пышных, но тесных покоях домовой церкви Зимнего дворца. Допущены были только приглашенные особы — всего-то человек десять. Императрица сочла все это делом «личным и внутренним» и не пожелала огласки. Чтобы не случилось неожиданных помех, Екатерина даже приказала выставить стражу у дверей с обратной стороны церкви.
Александр, еще бледный от выпавших на его долю испытаний, стоял у алтаря, дожидаясь невесту. Та шла по проходу в кипенно-белом платье. Вел ее, как ни странно, молодой фаворит Екатерины. Он робко озирался по сторонам, но шел, чеканя шаг, как заправский военный. Шафером Александра был назначен князь Бельский. Со дня памятного спектакля он молнией взлетел по карьерной лестнице и был теперь, как говорили, «в чести».
Сама императрица стояла на почетном месте посаженной матери невесты. Но самое непонятное — за ее спиной маячил криво улыбающийся Голобородко. Увидев его, Лиза чуть не сбежала с собственной свадьбы — зачем он здесь? Ох не к добру это!