– Это значит, что мессир Арно также находится где-то на юге. Так вам незачем так спешить домой, и поскольку вы подвергли себя таким опасностям, потратили столько времени и сил на службу королю Рене д'Анжу, вы должны уделить немного внимания и вашему старому другу. Или в ваших планах не найдется для меня места?
Катрин присела в реверансе, пытаясь скрыть свое замешательство. Ей не удастся выпутаться так легко, как она надеялась.
– Первое место всегда принадлежало вашему высочеству!
– Так докажите мне это!
– Каким образом?
– Примите участие в королевском приеме. Вас проводят в апартаменты, где вы сможете привести себя в порядок.
– Но, монсеньор…
– Никаких «но»! Я ничего не хочу слышать. Сегодня вечером, может быть, в последний раз вы будете моей гостьей. Если вы настаиваете на том, чтобы провести ночь у госпожи Морель, то можете это отложить до завтра. Но эту королевскую ночь я требую для… Бургундии. Вы одновременно сможете встретиться со многими старыми друзьями…
– Но это невозможно! Герцогиня не потерпит за своим столом…
– …бывшую любовницу? Надо, чтобы она с вами познакомилась. К тому же подобные вещи ее уже не волнуют. Она любит лишь сына и Бога!
– Может быть, потому, что вы не позволяете ей любить никого, кроме сына и Бога?
– Она слишком знатная для радостей любви. Ее тело подарило мне здорового сына, но, кажется, не расположено повторить это. К тому же, если я вас правильно понял, вы в некотором смысле являетесь посланницей королевы Иоланды? Тогда ваше присутствие вполне естественно. Вы согласны?
– Это приказ?
– Нет, просто просьба.
Просьба, которую было бы небезопасно проигнорировать. Катрин прекрасно знала, что скрывается под этой любезностью. Надо было соглашаться или сделать вид…
Поклонившись, она попросила разрешения отправиться к Симоне, где находились ее вещи, и подготовиться к приему. Но герцог не разрешил.
– Я хочу, чтобы вы стали гостьей дворца на целую ночь. Мне хотелось бы немного обмануться, представив, что время повернуло вспять.
Он ударил в ладоши. Поклонившись, вошел мужчина, одетый в серое с черным плотное шелковое платье, расшитое золотом.
– Отведите госпожу де Монсальви в приготовленные для нее апартаменты. Через некоторое время я пришлю за вами.
Следуя за провожатым, Катрин попросила его предупредить конюха и пажа. Тот ответил ей, что несколько минут назад их проводили к госпоже Морель-Совгрен, поскольку этим вечером их хозяйка обойдется без них. Филипп решительно ничего не забывал.
Пройдя сквозь множество коридоров, галерей, проходов и лестниц, ее провожатый открыл небольшую массивную дверь. Когда Катрин пересекла порог, она остановилась, словно завороженная, не веря своим глазам…
Комната, освещенная светом камина и множеством розовых свечей, воскресла из прошлого. Это была специально убранная для нее в Брюгге комната, где она с Филиппом провела столько ночей любви и откуда она уехала восемь лет назад к постели умирающего сына, чтобы больше не вернуться.
Как во сне прошлась она по толстому белому меху, устилающему пол, с изумлением разглядывая стены, обитые чудесным розовым генуэзским бархатом, мебель, отделанную серебром, массивные канделябры, большие лилии в вазах, зеркала и герб, выбранный ею во время своего царства: голубая химера на серебристом фоне.
Убранство комнаты осталось прежним вплоть до белого шелкового платья, расшитого жемчугом, лежащего на серебристо-розовом стеганом одеяле. Все, что Катрин оставила в Брюгге, она нашла в Лилле…
Воспоминания были так живы, что Катрин непроизвольно повернулась к маленькой двери, наполовину скрытой альковом. Эта дверь вела в ванную, и Катрин показалось, что она откроется и на пороге появится Сара… Она прикрыла глаза и попыталась хоть немного успокоиться.
Когда она вновь открыла глаза, перед ней возникли две темнокожие женщины в белой одежде, скорее всего рабыни, купленные в Венеции или Генуе. Они низко поклонились и в мгновение ока освободили Катрин от мужского платья.
Потом наступила очередь ароматизированной ванны с вербеной – давно забытое наслаждение. Катрин, легко вздохнув, отдалась во власть пьянящих благовоний, позволяя зеленой воде проникать в ее кожу, смывая пыль, пот и усталость… Она давно не видела такой изысканной роскоши, даже в своем прекрасном замке де Монсальви.
Ей вдруг стало так хорошо и спокойно, что она потеряла всякий счет времени. Закрыв глаза, она погрузила свое ставшее невесомым тело в ласкающую воду. Она чуть было не заснула, когда заботливые руки вынули ее из ванны, завернули в тонкое покрывало, вытерли. Ее надушили духами, привезенными из далеких стран, которыми она пользовалась раньше. Ей тщательно расчесали волосы, ставшие необыкновенно блестящими.
Катрин очень удивилась, что женщины не заплели их как обычно, чтобы укрепить хеннен. Служанки лишь чуть подняли их и накинули крупную сетку из небольших жемчужин…
К тому же ей не надели рубашку; белое шелковое платье заскользило по телу подобно струе свежей воды. Это было длинное платье, затянутое под грудью жемчужным поясом, с широкими рукавами, легко скользящими по рукам. Шелковые чулки, завязанные выше колена кружевной тесемкой, и маленькие туфельки из белого шелка дополнили этот странный наряд.
Когда темнокожие служанки, взяв Катрин за руки, снова привели ее в розовую комнату и подвели к зеркалу, она, взволнованная и очарованная, увидела перед собой принцессу из сказки: время, страдания и превратности судьбы были не властны над ее красотой – она была великолепна как никогда!
Пораженная, она невольно залюбовалась собой. Из глубины дворца доносилась радостная музыка. Скорее всего праздник уже начался, и за ней скоро придут…
Вдруг у нее тревожно сжалось сердце. Это платье скорее обнажало, чем скрывало ее тело, и в нем она не могла показаться перед приглашенными. Неужели Филипп собирается выставить ее полуголой на всеобщее обозрение гостей?
Кто-то вздохнул за ее спиной, Катрин обернулась и увидела герцога. С непокрытой головой, в длинном черном платье, он, скрестив на груди руки, остановился в нескольких шагах от нее, опершись о дверной косяк. Хотя он не произнес ни слова, его горящие глаза были красноречивее любой мольбы.
– Ты никогда еще не была так прекрасна! – прошептал он, и в голосе его было столько затаенной страсти, что Катрин задрожала от удовольствия, что испытала бы любая женщина при виде мужчины, находящегося в полной ее власти. – Я еще никогда так тебя не любил! Ты никогда не поймешь, как я тебя люблю!
Он не шевелился, но Катрин отступила назад, словно перед надвигающейся опасностью.
– Что это значит?
– Ничего. Я тебя люблю…
– Но вы сказали, что друг… Почему вы здесь?
– Потому, что я тебя люблю.
– А королевский праздник?
– Ты на него не пойдешь… и я тоже! Короли, герцоги, принцы поужинают без нас! Этой ночью я хочу лишь одну королеву… тебя! Я тебя люблю!
Опершись о сервант и сжав пальцы, она закрыла глаза, пытаясь остановить головокружение. Перед ней вдруг разверзлась пропасть, в которую она мечтала броситься. Она попыталась сопротивляться.
– Это невозможно!
– Ты не веришь? Посмотри на эту комнату, твою комнату, где ты подарила мне столько счастья, где я тебя так любил.
– Это не моя комната. Мы ведь не в Брюгге!
– Это верно. Но эта комната существует здесь, во всех моих дворцах, я заставил с точностью воссоздать ее мне…
На этот раз она так удивилась, что герцог рассмеялся:
– Нет, я не сошел с ума! Поезжай в Брюссель, в Дижон, не говоря уже о Брюгге, где твоя комната осталась нетронутой, ты везде найдешь ее.
Он быстро приблизился к одному из бархатных панно, нажал на него, и стена раздвинулась, открыв большой портрет. Катрин не только никогда не видела его раньше, но даже не подозревала о его существовании. Краска медленно залила ее лицо, шею, щеки, грудь: на длинном панно она была изображена обнаженной, с розой в руке.
– Кто это нарисовал? – выдохнула она.
– Ван Эйк, по моему приказу. Он тоже тебя любит, а я могу описать каждый кусочек твоего тела. Он мне сделал пять таких портретов. Скажешь ли ты теперь, что я тебя не люблю?
– Это глупо, безумно! Герцогиня…
– Никогда не видела эти комнаты и никогда их не увидит. Единственный ключ – у меня, и лишь эти безмолвные рабыни убирают их по моему приказу.
– Но зачем?