Роуз ещё не упоминала о них. Но я знаю, что она уже видела их. Она не отрывается от теста, но я уверена, что на её лице улыбка.
— Я видела тебя с тем мальчиком, новый…
— Новый сводный брат.
Она лепит булочки, а затем выкладывает их на противень. Это уже второй противень булочек с корицей, и боюсь, что они все предназначены для меня.
— Сводный брат. Я думала, ты его позовёшь с собой.
— Ты уже встречалась с Эллой? — спрашиваю я. Интересно, а если мой отец уже привозил сюда Эллу. Интересно, как долго он держал свой секрет в тайне.
Роуз поджимает губы:
— Это, конечно, было новостью и для меня. Хотя ничего удивительного, что я не знала об этом.
— Она крутая звезда.
Роуз приподнимает брови:
— Ещё бы. Ты же знаешь, какие у твоего отца политические мотивы.
Я фыркаю, в то время как Роуз засовывает противень в печь:
— Они приедут завтра, ты же знаешь.
— Хорошо, — говорю я сквозь стиснутые зубы. Не хочу видеть эту парочку. Но ещё больше я не хочу видеть Колтера.
— Кхе-кхе, — кашляет она, чтобы привлечь моё внимание. — Так вот почему ты здесь, хотелось побыть подальше от всего этого, — она поворачивается ко мне, её руки на бёдрах. — Ты же знаешь, что я не очень рада видеть целыми днями тебя, сидящую в своей комнате. Она не станет заменой твоей матери.
— Это не так, — протестую. Я уже не та маленькая девочка, которая верит в сказки и будет рада этой суке. Я раздражена и зла на своего отца, он лицемерный и лживый, вечно диктующий, как мне жить.
Кроме той ночи с Колтером.
— Ну, так что?
— Ничего, — не могу рассказать ей о том, что произошло с Колтером. Этого больше не повторится. Не стоит это повторять в любом случае.
Роуз смотрит на меня.
— Убирайся из дома, — командует она. — Иди и развейся со своими друзьями. Джо тут телефон чуть не оборвала, всё спрашивала о тебе. Ты не отвечаешь на её сообщения и звонки.
Джо — подруга моего детства, которую я вижу каждое лето, приезжая домой. Мой отец ненавидит её, потому что она не «одна из нас», что на самом деле значит, что Джо ходит в обычную школу. Он даже как-то закрыл меня дома на две недели из-за дружбы с ней, пока Мона не сказала, что это может рассматриваться как элитарность, что я бросаю друзей детства, потому что они выходцы из рабочих. Я избегаю её, потому что она захочет узнать пикантные подробности о моей новой семье, а я не хочу выкладывать сплетни на тарелочку.
— Я позвоню ей.
Роуз протянула мне телефон и вышла из кухни:
— Мне надо заняться стиркой. Иди повеселись. Будь нормальным ребёнком.
— Я больше не ребёнок, Роуз, — говорю я, пятясь назад. — Я уже взрослая. Уже в течение месяца.
— Иди уже, — кричит она. — Ты можешь побыть взрослой, когда приедет твой отец.
Я пролистала историю вызовов в поисках номера Джо. К чёрту быть взрослой. До сих пор единственной хорошей вещью в совершеннолетии была, ну, ночь с Колтером.
ГЛАВА 7.
КОЛТЕР
— Ты серьёзно собираешься поехать в Нью-Гэмпшир на всё лето? Это намного хуже… где, чёрт возьми, та школа, в которую ты пойдёшь? — спрашивает Дэн, расправив свои плечи. Я едва могу слышать его сквозь шум от дерьмовой рок-группы в забегаловке в Северном Голливуде, куда настоял пойти Сет, чтобы мы могли «подцепить шлюх». Как будто в Малибу не было достаточно шлюх.
— Коннектикут, — отвечаю я ему, но он меня не слышит.
Поэтому я пытаюсь разобраться в себе. Два месяца назад Колтер заинтересовался бы этим, напивался и трахнул бы какую-то девушку, имя которой никогда не спросил бы и тем более не собирался запоминать. Дерьмо, нынешний Колтер практически грёбаный монах. Уже прошло две недели, когда я последний раз предпринимал какие-то действия. Не то чтобы я не пробовал. Просто после того поцелуя с Кэтрин в парке, когда она дала мне от ворот поворот и когда я был адски возбуждён, мне не хотелось снова ехать домой к её отцу. Так что я дрочил в гостиничном номере и смотрел телевизор. Офигенно.
— Чувак, — зовет Сет, — Нью-Гэмпшир?
— Ага. Я собираюсь туда на лето, — отвечаю я. — Трастовый фонд.
— Твоя долбаная мамочка, — кричит Сет. Он качает головой, наливая ещё один шот из бутылки, которая стоит на столе, а затем наполняет и мою рюмку. В моей голове уже стоит туман, и, на минутку задумавшись, я представляю завтрашнее похмелье. И какого хрена я поехал в это дешёвый бар в северном Голливуде. Но всё же я запрокидываю голову и залпом выпиваю шот.
— Она хочет быть Первой Леди, — кричу я.
— Блядь, — говорит Дэн рядом со мной. Его глаза налиты кровью, а зрачки расширены. — И за это она готова сосать президентский член.
— Закройся, — встаю я. — Ты вообще-то о моей матери говоришь. Я не хочу слышать это дерьмо.
Проталкиваюсь сквозь толпу людей, направляясь в сторону уборной. Я вернулся в Малибу спустя несколько дней, убегая как можно подальше от восточного побережья, от придурка сенатора и его Первой Леди, но прямо сейчас хочу убраться подальше от моих придурковатых друзей. Пробыв с ними уже несколько часов, я начал чувствовать себя словно долбаный школьник. Я просто должен вернуться в апартаменты своей матери на Манхэттене.
Когда я возврашаюсь, группа девочек, одетых в короткие топы, сидит за столом, а двое из них уже висят на Дэне и Сете, попивая алкоголь из бутылки. Дэн смотрит на меня.
— Продолжим у тебя, — говорит он.
Одна из девушек, чьи волосы покрашены в чёрный, а на кончиках в белый, вложила свою руку в мою. Слишком много макияжа на лице делали её намного старше. От неё разило выпивкой. В другой бы день я дал бы ей отсосать где-нибудь в туалете, но сейчас мне не нужно это, поэтому я отталкиваю её и качаю головой.
— Не сегодня.
Сет от такого ответа втянул воздух.
— Чувак, блядь, что стряслось?
Я не ответил. И вдруг уже чувствую себя трезвым, будто до этого не выпил эти четыре шота. Осознаю, что погряз в этом дерьме со своими друзьями, мои ботинки прилипли к полу, что чувствуется, словно на них тонна грязи, когда я встаю и делаю первый шаг.
— Позже, — кричу я, зная о том, что они даже не слышат меня, так как заняты своими кисками, поэтому просто ухожу.
На улице ловлю такси, которое везёт меня обратно к дому матери в Малибу. Он абсолютно пуст, поэтому я слышу, как эхо моих шагов разносится по всему пространству. Я как чёртов ребёнок кричу «привеееееет» просто для того, чтобы услышать в ответ эхо, а затем гнетущую тишину.
Это место выглядит нелепо. Всё белое: белые мраморные полы, белые стены, белый диван с хромированными ножками, стоящий на белом ковре. Такое чувство, что я в больнице, попытка Эллы всё «очистить».
Моя комната тоже стала изменённой: белая кровать, стоящая в комнате с белыми станами, что практически слепило. Я бы всю эту чистоту превратил в чёрный цвет, но, боюсь, мать не пошла бы на такой шаг.
Единственным, что имело здесь цвет, были картины — некоторое дерьмо людей, которые их рисовали. Всё это было создано для того, чтобы люди думали, что она не только звезда, но и ценитель искусства. Она круто разбирается в картинах. Она круто разбирается в людях. Она крутая во всём.
Ага, конечно. Она может притворяться, что срёт розами, но это всё-таки дерьмо. Я знаю правду о прошлом Эллы и моём отце, которого она так отчаянно старалась похоронить. Сколько бы наград и премий она не заработала, сколько бы не вносила денег на пожертвования, сколько бы не посетила стран, опустошённых после войны, от прошлого ей не убежать.
Я лёг на кровать, не удосужившись даже снять ботинки. Элла заказала этот шёлк в Монголии, не знаю, как им удалась сделать его таким уютным, но иногда эта женщина покупала стоящие вещи.
Люди думают, что я всего лишь богатенький мажор, который тратит деньги своей матери и живёт сказочной жизнью. Да, я привлекал к себе внимание, но мне было пофиг, кто и что там думал. Я не играл в игры, как остальные в Брайтоне или Голливуде, где шли по головам друг друга к вершине. На самом деле я был честным, а людям, как известно, это не нравится.
Ну и моя мать, конечно, ненавидит это.
Я просто не скрывал все тайны этого чёртового выбеленного дома. И это не так уж и плохо.
Завтра я еду в Нью-Гэмпшир. Элла вынудила меня, пока она имеет надо мной власть, поэтому выслала мне билеты в первый класс. Этот дурацкий ужин-традиция, что это вообще такое? Мы будем, наверное, притворяться большой дружной семейкой, есть нашу еду и делать показуху для камер. Я буду делать вид, что подстроился к жизни с Самым Дорогим Папочкой и его идеальной дочерью. Дочерью, от одной мысли о которой я становлюсь твёрдым.