Виолен Ванойк - Мессалина

— Как может любовник заснуть в объятиях Елены после столь недолгого свидания? — насмешливо проговорил Апион. — Пусть мне дадут три дня провести в твоих объятиях — и то я сумею побороть сон, чтобы не потерять ни минуты времени, украденного у богов.

— Апион, тебе не возбраняется пережить эти три дня восторга и бессонницы, если у тебя есть средства, — ответил Симон.

Предоставив гостям вести разговоры, Симон устроился на ложе по соседству с ложем Мессалины и ее матери, пустовавшем потому, что Арбакт, ушедший с танцовщицей, еще не вернулся.

— Кажется, Мессалина, — начал маг, — ты очень хотела познакомиться со мной и побывать в моем доме. Вот это случилось, но чего ты ждешь от меня?

— Симон, — отвечала Лепида, — ты знаешь, что семья наша знатная, тесно связанная родством с семьей божественного Августа. Однако Мессала, мой супруг, не в состоянии обеспечить нам подобающий образ жизни. Моей дочери Мессалине пятнадцать лет, она уже созрела для того, чтобы выйти замуж.

— И ты подыскиваешь для нее достойного и достаточно богатого супруга, чтобы мог содержать ее, — заключил Симон.

— Ты все прекрасно понял.

— И ты надеешься найти его у Симона?

— А почему бы и нет? Нам говорили, что очень богатые римляне бывают в твоем доме. Достаточно взглянуть на это замечательное собрание. Если я правильно поняла некоторые разговоры, здесь даже присутствует наш двоюродный брат Клавдий, дядя цезаря.

— Он относится к числу моих друзей.

— Так ты, стало быть, ближе ко двору, чем мы, ведь мы ни разу не были приглашены ни к нему, ни к Калигуле.

— Тем не менее ты можешь рассчитывать на благоволение императора, если возьмешься за дело… То же и в отношении Клавдия.

— Надо еще суметь приблизиться к ним. Говорят еще, что ты можешь предсказывать грядущие события.

— Да, это так, когда я вступаю в связь с духами, — со скромным видом признался он.

— Симон, — вмешалась Мессалина, — мы многого ждем от тебя.

Маг тяжело вздохнул и полуприкрыл глаза. Лепида тотчас поняла этот жест и достала из маленькой матерчатой сумочки три броши, служащие для застегивания одежды.

— Вот, Симон, я принесла тебе три фибулы, каждая украшена крупным мидийским сапфиром в золотой цветочной оправе. Они достались мне от моей бабки Октавии, прославленной сестры Августа.

— Красивые вещички, — заключил маг, взвесив их на руке. — Но не может быть вопроса о деньгах, когда речь идет о внучатой племяннице божественного Августа.

Очарованная комплиментом, Лепида протянула было руку, чтобы забрать драгоценности, но Симон, зажав их в кулаке, продолжал:

— Однако я хочу оставить их у себя, поскольку ты явно намерена преподнести мне их в качестве подарка от желанного гостя, как принято делать в царских семьях на Востоке.

Лепида положила руку на стол, сделав вид, что у нее и в мыслях не было вернуть свой столь щедрый дар.

— Идемте со мной, — наконец сказал маг. — Я открою вам то, что вы жаждете знать.

Он привел их в дальнюю комнату, стены которой были сплошь облицованы мрамором. Комната была залита красным светом, проходящим через тонкий пурпурный занавес, за которым горело несколько светильников. Возле занавеса стояли низкие порфировые столики, а на них — продолговатые алебастровые и шаровидные глиняные сосуды, а также бронзовые и терракотовые коробочки с крышками.

На бронзовом треножнике в большой жаровне рдели угли.

— Есть много способов узнать будущее, — сказал Симон, приглашая Лепиду сесть у входа на низкое сиденье. — Но я люблю использовать ароматы: в дымах и парах ду́хи проявляют себя охотнее.

С этими словами он разворошил золу и бросил в нее истекающие смолой сосновые шишки. В разгоревшемся пламени шишки начали слегка потрескивать.

— Подойди, Мессалина, — сказал маг, указывая на столики. — В этих сосудах содержатся бесценные ароматы, рецепты которых написаны на стенах священной лаборатории в храме бога Гора, в египетском городе Аполлинополе. Есть и азиатские благовония, приготовленные из нарда, хны и корицы. Ты видишь здесь розовое масло из Мендеса. Это тонкая и хорошо дозированная смесь лепестков роз, шафрана, аира, сока незрелого винограда, пахучего тростника с добавлением меда, вина и чистого масла для закрепления.

Открыв один флакон, он поднес его к носу Мессалины, после чего продолжил:

— А в этих коробочках находятся смолы, чистейший фимиам, мирра… Тебе, Мессалина, предстоит выбрать из всего того, что выставлено здесь, три аромата, которые тебе наиболее приятны и которые, по твоему мнению, более всего подходят к твоей красоте. Причем необходимо, чтобы все ароматы находились в разного вида емкостях и чтобы в них присутствовала медленно горящая смола.

Пока Мессалина нюхала содержимое флаконов и коробочек, Симон закрыл глаза, будто ища вдохновения, на самом же деле он направил свои умственные силы на то, чтобы быстро и безошибочно подобрать для Мессалины кандидатуру, которая выглядела бы наиболее соответствующей желаниям девушки.

— Мессалина, если случайно какой-то мужчина уже завоевал твое сердце, то, выбирая ароматы, думай усиленно о нем. Если же нет, вообрази себе идеального мужчину, которого ты хотела бы встретить.

— Я и правда уже выбрала мужчину, — призналась Мессалина, думая о Валерии Азиатике.

— Ты хорошо его знаешь?

— Увы, слишком мало, — вздохнула она.

— Этот человек — консульского звания?

— Ты сказал, что да… Я выбрала три аромата.

Повернувшись к магу, Мессалина показала на отставленные в сторону сосуды.

— Можешь сесть рядом с матерью, — сказал Симон.

Не торопясь, даже нарочито медленно, маг открыл коробочку и бросил несколько зерен мирры в очаг. Пьянящий дым постепенно распространился по комнате. Затем он налил немного благовонного масла, которое зашипело, и тонкая струйка дыма поднялась к потолку. Наконец, он влил в очаг немного ириса. Совершая ритуал, приятный тем, что по комнате распространялись разные тонкие запахи, он мысленно перебирал гостей. Он сразу исключил Гая Силия, проявившего к девушке неприязнь, которая, хоть он и пытался скрыть ее, все же не ускользнула от ее проницательного ума. Еще немного поразмыслив, он пришел к выводу, что Азиатик вряд ли настроен на женитьбу, хоть он и бывший консул. Когда густой дым начал рассеиваться, решение у мага уже было готово.

Тут он словно впал в транс и начал руками рисовать контуры человеческого лица.

— Клавдий… — прошептал он. — Клавдий… Это Клавдий!

Ни Мессалина, ни Лепида не осмеливались задавать вопросов, однако они совершенно не понимали, какую роль играет Клавдий в видениях Симона.

— Орел, — пробормотал маг. — Ну да, орел!

Мессалина бросила вопрошающий взгляд на мать, но та пожала плечами в знак того, что не больше дочери понимает смысл этих загадочных слов.

Симон продолжал:

— Приап… красный. Меч заслоняет лотос. Неизбежность! — воскликнул он.

Изумленная Лепида кинулась к нему:

— Что такое, Симон? Ты сказал «неизбежность». Речь идет о Мессалине? Ей грозит опасность?

Лепиде почудилось, что черные стены смыкаются над ними.

— Нет, успокойся, — ответил маг, вернувшись, похоже, к действительности и утирая платком лоб. — Я надеюсь, Мессалине удастся отвести от себя рок.

— Мог бы ты объяснить?

— Бог говорил, — высокопарно заявил Симон. — В дыме я видел лицо, и это было лицо Клавдия.

— Не хочешь ли ты сказать, что Клавдий — тот мужчина, который женится на моей дочери? — встревожилась Лепида.

— Боги предназначают его в супруги твоей дочери, — подтвердил Симон.

— Клавдий не молод, — пыталась возразить Лепида. — Говорят, что он глуп, развратен, да к тому же разорен. И внешность у него не из приятных. Я видела его очень редко, и в последний раз это было уже несколько лет назад, но я сомневаюсь, что он стал лучше.

— Лепида, ты рассуждаешь легкомысленно. Подумай скорее о том, что Клавдий — дядя нашего цезаря, покровитель Города и отец отечества.

Невысок престиж быть дядей императора-безумца, мысленно говорила Лепида, к тому же страдающего манией величия, дерзнувшего выстроить храм в свою честь и поместить в нем золотую статую, на которую каждый день надевали такую же одежду, как и у него, и глумящегося над Юпитером, сравнивая себя с ним.