Силвиу Абреу - Месть

Сезар сидел, склонившись над утренней газетой. Энрики глянул ему через плечо: отец читал очередную статью о взрыве Башни. Энрики пробежал ее: обвинения в адрес их компании, нападки на Сезара, якобы уклоняющегося от помощи пострадавшим и семьям погибших.

Сезар отшвырнул газету:

— Это непростительно! Преступник разгуливает на свободе, обвинение не вынесено, а я сижу со связанными руками и читаю эти грязные домыслы.

— А чего бы ты хотел? Чтобы Клементину, которого и так без конца поливает грязью бульварная пресса, сел за решетку только потому, что тебе он кажется виновным?

— Я хочу, чтобы его, наконец, посадили. Он опасный для всех, и, прежде всего для нас, человек.

— Но против него нет улик, папа! — Все еле сдерживаемое раздражение вдруг вырвалось наружу, и слова Энрики звучали вызовом.

— Значит, их надо найти! — Сезар хлопнул кулаком по столу и грозно посмотрел на строптивого сына.

Энрики в который раз выслушал знакомые слова о личной вражде, которую Клементину испытывает к нему, Сезару Толедо, и ко всей их семье. О том, что взорвано дело всей жизни и клиенты перестали доверять им. О том, что дела идут все хуже и хуже.

В конце концов, Энрики не выдержал и перебил отца:

— Папа, сначала мы говорим то, во что верим, а потом верим в то, что говорим. Объективно против Клементину нет улик, ищи хоть днем с огнем. Ты хочешь сфабриковать их? Это другое дело. Только помни, что расправа над Клементину никоим образом наши дела не поправит. Потому что истинный преступник не этот несчастный да Силва.

— Замолчи! — закричал Сезар. — Ты, мой сын, защищаешь преступника, убийцу, вместо того чтобы быть мне опорой, поддержать меня…

Энрики повернулся на звук открываемой двери. Вошла Анжела и, оглядев их раскрасневшиеся лица, спросила:

— Ругаетесь из-за Жозе Клементину?

— Мы больше не ругаемся, — веско сказал Сезар, — я требую от Энрики в самое кратчайшее время подготовить мою пресс-конференцию. — Сезар повернулся и, хлопнув дверью, вышел из кабинета.

Энрики, чувствуя себя полностью опустошенным, рухнул в кресло и закрыл руками лицо: силы покинули его, он готов был разрыдаться.

— Не кисни! — Анжела присела на подлокотник кресла. — Давно пора…

— Пожалуйста, без советов! — оборвал ее Энрики. — У меня раскалывается голова: все ужасно. А главное, Селести уезжает на дома. — Энрики опустил голову еще ниже и не видел, как победно сверкнули глаза верной подруги. Он лишь услышал ее ободряющий голос:

— Тебе так будет гораздо лучше, поверь мне…

Сезар покинул кабинет в бешенстве. Только не хватало, чтобы сын вставал против него в такой напряженный, ответственный момент. Но почему все разладилось в его жизни, почему он ищет и не может найти точку опоры для своей мятущейся души? Почему всё и все только раздражают его? Все чаще и чаще Сезару казалось, что все окружающие, сговорившись, действуют против него. «Все это нервы, нервы», — успокаивал себя Сезар, садясь в машину. Хотя причины душевного разлада были ему понятны, легче от этого не становилось. Его угнетала необходимость расставлять все точки над I в отношениях с Лусией, но оставаться в подвешенном состоянии он дальше не мог, да и не хотел мучить Лусию, которая, он это видел, страдала не меньше.

Все, что они умалчивали, обходили стороной в своем общении, после ночи, проведенной им с Мартой, со всей очевидной неотвратимостью встало перед ними и требовало разрешения. Решение пришло само, единственно верное, а потому неизбежное. Каждый из них пришел к мысли, что расставание неизбежно, но ни он, ни Лусия не могли смириться и до конца понять, как их чувство, выдержавшее испытание временем, вдруг обесценилось, перестало быть главным, ради чего они круто повернули свои судьбы навстречу друг другу.

Они были вместе, рядом изо дня в день, делили одну постель, ели за одним столом. То, к чему они так стремились, свершилось. Но чувство притупилось, а близость, душевная близость, которая сменяет пылкую страсть, где-то потерялась, до них не дошла.

Сезар жалел Лусию, и даже ее лихие фразы типа: «Мне не привыкать расставаться с мужчинами!» — вызывали в нем только сострадание. Жалел он и себя, как жалел бы любого другого человека, утерявшего нечто очень ценное. Такой драгоценностью все эти годы была для него Лусия. Воспоминание об их юношеском романе, о чистой, свободной от каких-либо влияний, страстной любви согревало его на протяжении всей жизни.

Никогда в жизни он не испытывал такого самозабвенного чувства — только он и она, только их страсть, всепоглощающая, стирающая все преграды. В Зальцбурге, в тот единственный день, что они провели вдвоем, им заново удалось пережить ту же страсть, тот же накал чувств.

Но размеренная семейная жизнь шаг за шагом, день за днем гасила этот накал. Сезар вспомнил, как добивался Лусии, как стремился любой ценой соединить с ней свою жизнь. И что же? Добившись Лусии, он неожиданно для себя стал обнаруживать в жизни зияющие пустоты. Ему не хватало привычной атмосферы дома, наполненной каждодневными хлопотами о благополучии семьи, проблемами сыновей, занятиями с внуками, доверительными беседами с Мартой. Он скучал по привычному жизненному укладу, по общим с Мартой и детьми заботам, общим радостям и горестям. Сезар любил Лусию, но, видно, одной любви, пусть самой страстной, для счастья оказалось мало.

Примерно так попытался он объяснить Лусии все, что творилось у него в душе. Но не только объяснить, Сезар хотел оправдаться. Он пытался еще раз шаг за шагом пройти вместе с Лусией весь их совместный путь и понять, где они споткнулись, где совершили роковую ошибку.

— Я не хочу, Лусия, чтобы все закончилось так. Я стольким пожертвовал ради тебя, ради жизни с тобой.

— Боюсь, Сезар, что не ради меня. Все твои жертвы были ради фантазии, которую ты когда-то, очень давно, не осмелился осуществить. Не я, а незаконченность действия двигала тобой.

Сезар пропускал мимо ушей резкий обвинительный тон Лусии, он давал ей выговориться, надеясь тем самым облегчить ее боль, а главное, они вместе рассуждали об их беде. Пусть боль, но у них все равно оставалось что-то общее.

— Нет, Лусия, — Сезар сжал виски, — никаких фантазий! Я искренне и страстно тебя любил! Мы расстались, и любовь к тебе превратилась в мечту. Ты всю жизнь была моей мечтой, Лусия.

— Была мечтой, а стала ночным кошмаром. Достойный итог… Нет-нет, я не ерничаю, просто мечта стала реальностью и потеряла свое очарование.

— Нет, Лусия, я сначала тоже так думал. Но посмотри на меня. Я, трезвый здравомыслящий человек, всю жизнь любил тебя. Не было дня, чтобы я не думал о тебе. И вот мы, наконец, вместе. И мы… расходимся.

— Да не меня ты любил, Сезар, ты любил мечту обо мне. Согласись, ты думал обо мне в трудные, нерадостные минуты? В такое время мы все склонны помечтать: что было бы, если бы… я женился на другой, жил бы в другом месте… Я была для тебя неким альтернативным вариантом, который ты время от времени рассматривал.

— Нет, опять нет, Лусия. Ты слишком все упрощаешь.

— А в жизни все просто, заметь. Это мы все усложняем, запутываем, чтобы казаться лучше, оправдаться перед собой или кем-нибудь еще.

Лусия замолчала. Сезар видел, что она на что-то пытается решиться. И не ошибся.

— Помнишь, в Зальцбурге ты спросил меня: хожу ли я к психоаналитику? Тогда я не ответила тебе, а теперь отвечу: да, я ходила к психоаналитику. И знаешь, что я пыталась выяснить? Почему всегда, всегда я расстаюсь с мужчинами? Теперь я спрашиваю тебя, Сезар: что во мне такого, что мужчины, которые нужны мне покидают меня? Помоги мне понять это.

Сезар задумался, Лусия застала его врасплох, ведь, что греха таить, все это время он самозабвенно анализировал собственные проблемы, а вот Лусия оставалась неодушевленным предметом, манекеном, который он переставлял с места на место, пытаясь определить ее в нужный угол. Но Лусия, живая, страдающая, стояла перед ним со слезами на глазах и тоже просила о помощи.

— Может быть, ты самодостаточна? А я, как и остальные мужчины, был в твоей жизни этим «Если бы я вышла замуж за Сезара?..»

— Если бы я вышла замуж за Сезара, это был бы мой единственный брак. Так я думала всю жизнь, но теперь я думаю иначе. Ты ведь оставил меня тогда не потому, что боялся потерять семью, положение в обществе, деньги. Нет! Ты просто всегда любил Марту. И у меня не было ни единого шанса.