Если она и не забыла его за все эти годы, то, по крайней мере, старалась не вспоминать о нем. Необходимость заботиться о Луи и страх за родителей отвлекали ее от мыслей о нем, о его предательстве. Сейчас же она уже не могла позволить себе эту роскошь. Лежа на мягкой кровати, кровоточащая и сломленная, она могла думать лишь о собственной судьбе. И ей некого было винить. Кроме Николаса Блэкторна.
Мадам Клод была в восторге.
— Граф страшно доволен прошлой ночью, — сказала она, развязывая запястья Жаклин. — И хотя ты уже не девственница, он продолжает считать тебя ценным приобретением. Он будет очень щедр к нам обеим, дорогая. Ты даже не представляешь, чего можешь добиться от него!
Жаклин не произнесла ни слова. Она молча с ненавистью смотрела на старую каргу, но на мадам Клод это не производило никакого впечатления.
— Ты, конечно, не должна очень-то расслабляться. Графу понравилось, как ты сопротивлялась. Сомневаюсь, что ему понравится, если ты будешь чересчур уступчива. Конечно, если он только сам тебя к этой уступчивости не принудит. И не бойся: тебе не придется всю жизнь работать только с такими, как граф. У нас бывают посетители разного возраста — и даже разного пола. Кстати, если ты предпочитаешь женщин, то я знаю жену одного высокопоставленного чиновника, которая будет от тебя в восторге. А вчера вечером о тебе спрашивал один молодой человек.
Это замечание вывело Жаклин из состояния искусственного спокойствия.
— Какой молодой человек? — спросила она и сама не узнала свой голос. Впрочем, это были, кажется, первые слова, которые она произнесла с тех пор, как оказалась в заведении мадам Клод.
Хозяйка удивленно на нее посмотрела:
— Ты говоришь, как аристократка. Знай я об этом, я бы за тебя подороже запросила. Ну да ладно, я и так неплохо на тебе заработала. И не забивай свою хорошенькую головку мыслями о том молодом человеке: к тому времени, как ты надоешь графу, он уже уедет из Парижа. Он тут же забыл про тебя, когда я сказала, что ты занята. И нечего дуться. В компенсацию за старого графа мы найдем для тебя других молодых красавчиков.
Единственная искра надежды потухла. Он видел ее и не узнал. Хотя что-то в ней привлекло его внимание, но это было отнюдь не запоздалое воспоминание и не жалость к беспомощной жертве. Так, внезапно вспыхнувшее и тут же погасшее желание…
Жаклин сидела на кровати, лихорадочно соображая, что ей делать. Прежде всего надо бежать отсюда и найти Луи. Но это наверняка будет непросто.
— Наверное, с красивым молодым человеком это было бы приятнее, — медленно произнесла она.
Мадам Клод просияла:
— Я знала, что ты умница! В этой жизни можно неплохо устроиться, если не ждать от нее слишком многого. А лучше, чем здесь, жизни не бывает. Тебе платят деньги за то, что мужчины обычно получают бесплатно, а ты учишься управлять ими. Нужно уметь получать от жизни удовольствие. Полежать несколько часов на спине ночью лучше, чем батрачить весь день в пошивочной мастерской.
— Я не умею шить.
— Ну вот видишь. Ты сделала правильный выбор, дорогая. И далеко пойдешь.
Жаклин промолчала. Сделала правильный выбор? О выборе и речи-то не шло с тех пор, как она здесь находится. Но она научится делать этот самый выбор — беспомощной жертвой она больше никогда не будет!
Ей удалось убежать только через два дня. Все это время она терпела измывательства графа над ее телом, слушала его комплименты, его стоны удовольствия. Это были два дня боли и унижения, замаскированных под акт любви.
— Черт побери, я не оставлю тебя здесь, — заявил ей граф на третью ночь. — Поедешь со мной в Англию. Ты меня совсем покорила. — Он протянул руку и ущипнул ее за грудь. — У меня есть друзья, которым такая крошка придется по вкусу. А мне всегда нравилось быть наблюдателем. — Он сел на кровати спиной к ней и потянулся за одеждой. — Ты, правда, до сих пор немного упряма, но это ненадолго. Я умею учить непокорных. Вообще-то я даже не припомню, чтобы мне так нравилась проститутка.
На столе стояла огромная ваза из тяжелого дешевого фаянса. Жаклин не раздумывала ни секунды. Схватив вазу, она изо всех сил ударила его по голове. Раздался такой звук, что, казалось, его череп раскололся как орех. Коротко застонав, он рухнул на пол.
Она что, убила его?! Жаклин вскочила с кровати и уставилась на него, но он, казалось, безмятежно спал, и на лице его отражалось лишь легкое недоумение.
Позор какой. Ведь она хотела убить его. Если бы у нее был нож, она бы сделала кое-что и похуже. Сейчас ей не оставалось ничего другого, как бросить его совершенно голого на полу.
У нее не было никакой одежды, кроме легкой ночной рубашки, которую он с таким восторгом рвал на ней. Надев на себя его штаны и рубашку, в которую она могла бы дважды обернуть свое хрупкое тело, Жаклин выпрыгнула в окно, даже не заметив, как высоко оно находится.
Жаклин вывихнула локоть, упав на грязную дорогу, но даже не вскрикнула. Минуту спустя она растворилась в темноте.
Всю неделю в Париже они с Луи прятались ото всех, никому не доверяя. Единственным исключением стал старьевщик, которого все знали под кличкой Старые Кости. Он бродил по улицам со своей тележкой, обменивая и продавая всякое тряпье. Это был человек без возраста. О нем говорили, что он презренный еврей, но его глаза старого ревматика видели дальше и глубже, чем у других людей. Он был добр к Луи, делился с мальчиком последним куском хлеба и предупреждал Жаклин, когда по ближайшим улицам бродили в поисках жертв пьяные мародеры. В благодарность она отдавала ему остатки каких-то вещей, которые он еще мог продать. Между ними возникла странная дружба. Если кто-то и знал, где искать Луи, то это был он.
Однако прошло еще полтора дня, прежде чем она нашла их обоих. Нашла в самом страшном месте на земле.
Жаклин всегда старалась обходить стороной Пляс-де-Революсьон. Каждый день она слышала имена обезглавленных там людей. Она прорыдала весь день, когда узнала, что погиб король, рыдала, когда та же участь постигла маленькую глупенькую королеву. Но в тот день она не могла туда не пойти. В тот день в числе приговоренных к казни были ее родители.
Позже она не могла понять, какая сила привела ее туда. Ведь ее родителям, наверное, было бы легче расставаться с жизнью, если бы они думали, что она находится в безопасности, вдали от ужасного Парижа. Но она должна была быть там во имя себя самой. Быть с ними в любви и несчастье. Она не могла оставить их там в окружении злобствующей толпы, без единственного родного лица.
Они не видели ее, когда их привезли на площадь под свист и улюлюканье кровожадных зрителей. Не видели, пока карабкались на эшафот, и она была рада этому. Жаклин чуть не потеряла сознание, когда опустился нож гильотины, но на ее глазах не было слез. Слезы пропали навсегда.
А потом она услышала крик — короткий пронзительный крик. И увидела, как на запруженной толпой площади ее брат вырывается из рук старьевщика.
На помост втащили новую жертву, и внимание толпы переключилось на нее. Но когда, сумев пробиться через толпу, Жаклин схватила брата в свои объятия, он молчал. Она больше никогда не слышала его голос.
Жаклин и старьевщик делали все, чтобы мальчик был сыт и не мерз. Но он ни на что не реагировал, ничего не говорил и смотрел вокруг бессмысленным младенческим взглядом. Жаклин даже сумела раздобыть несколько су для доктора, но тот лишь беспомощно развел руками.
— Шок, — сказал он. — Шок, который может лишить человека разума. Душа мальчика укрылась в безопасном месте, где ничто и никто не может навредить ему. И один бог знает, выберется ли он когда-нибудь из этого спасительного кокона.
Жаклин делала все, что могла, чтобы защитить, накормить Луи, но это становилось все труднее с наступлением зимы. Пока однажды старик не пришел к ней и не сказал:
— Есть нечего. Совсем нечего.
Жаклин горько усмехнулась:
— Скажи что-нибудь поновее. У нас еды не было целыми неделями.
— Нам все-таки перепадали кое-какие объедки. Но сейчас уже ноябрь, на улице твой брат замерзнет до смерти. Он ведь даже не понимает, что надо накинуть на себя плащ. Ему нужна обувь, нужно одеяло, нужна приличная еда. И тебе тоже.
Жаклин вся сжалась, понимая, что будет сказано дальше. Она не говорила старьевщику, где провела те два дня в июле, но он был стар и мудр и, видимо, обо всем догадался. Как догадался и о том, что она сделала это не по своей воле.