Виктория Дьякова - Месть Танатоса

Первой реакцией Рауха было занять оборону и приготовиться к отражению атаки. Но он не успел отдать приказ — Маренн удержала его. Казалось совершенно очевидным, что вооруженное сопротивление бесполезно — силы неравны, охрана клиники слишком малочисленна, и против танков несколько вооруженных автоматами солдат ничего не смогут предпринять. Все превратится в бессмысленную кровавую бойню.

Поэтому, поразмыслив, Маренн предложила другой выход: немедленно распустить солдат, спрятать все вооружение и обмундирование, не оставив русским ни малейшего повода для применения силы. Сражаться безнадежно и бесполезно, к тому же в сумятице сражения могут покалечить больных, а так как поражение предрешено, — милосердия не жди.

Надо действовать осторожно, дипломатично — обезоружить противника своей покорностью и постараться выторговать условия. Если Красный Крест не придет на помощь — другого не дано. Хотя бог знает, куда может завести такая дипломатия — Маренн вполне сознавала это. Но все же лучше так, решила она, чем с ходу, за один час, уложить немногих оставшихся в живых людей.

Раух с сомнением выслушал ее доводы. Идея вести переговоры с большевиками ему не нравилась. Его поддержал и Гарри Менгесгаузен. «Мы не позволим им творить здесь все, что им вздумается!» — возмутился он. Маренн рассердилась.

«Это бесполезно, Гарри, — выговаривала она бывшему адъютанту фюрера. — Разве не Вы с Фрицем упрекали меня вчера в неосторожности? А что теперь предлагаете сами?! У нас две задачи: спасти людей и самим выбраться отсюда. Эти задачи нам и необходимо решать. А они не решаются силой — это ясно как день. Если тебе не терпится погибнуть во славу рейха, которого уже нет, иди к Рейхстагу, ты еще успеешь. А здесь — я не позволю. Здесь больные, беззащитные люди, раненые», — она осеклась, вспомнив, что сутки назад сама удержала Гарри от рокового шага, когда он хотел покончить с собой после самоубийства фюрера, а теперь сгоряча посылает его на смерть…

— Извини, — обратилась она к Менгесгаузену, — но у нас нет времени спорить. Я — старший по званию. И приказываю я. Раух, немедленно распустите охрану. Если не хотят уходить — пусть спрячутся, но так, чтобы их ни в коем случае не обнаружили, — потребовала она от адъютанта Скорцени.

— Вот именно, пусть спрячутся, — наконец согласился с ней Раух, — я не уверен, что нам они больше не пригодятся.

— Вы же сами, сейчас же переодевайтесь, — приказала Маренн обоим офицерам. — Здесь больше нет военнослужащих. Здесь только больные, раненые и обслуживающий их персонал.

— Персонал — это ты, в единственном числе? — поинтересовался Раух.

— Да. Я принесу вам пижаму и бинты. Пока я беседую с русскими внизу, вы постарайтесь сделать так, чтобы Ваше недюжинное здоровье не слишком ярко бросалось в глаза. Обмундирование и оружие спрячьте.

— Слушаюсь! — Фриц Раух сразу побежал к охранникам. Маренн зашла к Джилл.

— Сейчас от тебя требуется только одно, — тихо, но строго сказала она дочери, — лежать и молчать. Ни в коем случае не подавай виду, что ты чувствуешь себя лучше. Тебе очень плохо.

— А что случилось, мама? — широко раскрыв глаза, спросила Джилл.

— Русские идут.

— Сюда?! — Джилл вскрикнула.

— Сюда. Бояться не надо — Маренн успокаивающе провела рукой по волосам дочери. — Остальное — как договаривались.

В палату вошел Менгесгаузен.

— Твой китель, Ким, — напомнил он, — надеюсь, ты не собираешься хвастать перед ними своей принадлежностью к Шестому управлению СД и высоким званием. Навряд ли это сделает их сговорчивее…

— Ты прав, — Маренн вышла из палаты, где лежала Джилл. Прошла в ординаторскую. Сняла китель и отдала его Гарри. Больше он ей не пригодится. Надела белый халат. Распустила волосы, снова заплела в косу и уложила ее вокруг головы, заколов шпильками.

— Теперь я просто медсестра. Старшая медсестра отделения. Хельга Винтер, — она вспомнила имя одной из своих эвакуировавшихся сотрудниц. — Прощайте, фрау Ким Сэтерлэнд, — печально улыбнулась она, глядя на себя в зеркало, — остается только Хельга Винтер. Но и она, вероятно, скоро исчезнет. Предупреди остальных,

Гарри, — попросила она, обернувшись, — чтобы не спутали случайно. Подготовьте всё. Я встречу русских в вестибюле.

В полной тишине два русских танка и сопровождавший их взвод пехоты подошли к Шарите. Их не встретил ни единый выстрел. Мертвые глазницы окон с выбитыми стеклами, обгоревшие стены — фасад здания сильно пострадал от бомбежек и артобстрела, — заваленный щебнем и битым кирпичом двор, обожженные кусты сирени… И ни души.

Командир отряда капитан Козлов спрыгнул с башни танка и подошел к воротам. Не может быть, чтобы здесь никого не было. Они давно уже привыкли, что в Берлине каждый дом превращался в крепость — здесь очень опасно доверять тишине. Кто спрятался за этими стенами? И что это за здание?

— Лейтенант, — капитан подозвал к себе офицера-пехотинца. — Глянь на карту, куда это мы пришли? Что это за сонное царство?

Лейтенант открыл планшет.

— Похоже, больница, товарищ капитан, — доложил он и прочел по буквам: — Ша-ри-те!

— Что-что? — не понял капитан.

— Шарите, — повторил лейтенант. — Какое-то не немецкое название…

— Вот и я говорю… Зайдем?

— Может, вышлем разведчиков? — осторожно предложил лейтенант. — А вдруг там мины или еще чего.

— И то верно, — согласился капитан. — Барсуков, Комель, — позвал он двух рядовых. — Проверьте, кто в здании. По только осторожно, осторожно, не лезьте на рожон.

— Есть! — два бойца побежали к зданию, на всякий случай пригибаясь, как под обстрелом.

— Как твой коллега? — спросил капитан пехотинца. — Ну, тот, которого на улице подобрали? Дышит?

— Плох очень, — посетовал лейтенант, — его оставили, думали ведь, что не жилец уже. А он выполз…

— Ну, может быть, здесь, в клинике, найдем для него какой медикамент. Ну что? — спросил капитан вернувшихся разведчиков.

— Как вымерли все, товарищ капитан, — доложил Барсуков. — Никого.

— Идем? — капитан вопросительно взглянул на лейтенанта.

— Идем, — согласился тот.

— Давай команду.

Взревели моторы. Повалив ограду, танки въехали во двор. Взяв автомат, капитан Козлов осторожно поднялся по ступеням парадного крыльца. За ним шли лейтенант и солдаты. Открыв покосившуюся дверь, вошел внутрь. Действительно — никого. Огромный холл с камином, мраморный пол, украшенные лепниной высокие потолки…

— Вот так больница, — присвистнул кто-то из солдат, — не то, что у нас в деревне. Здесь танцы устраивать можно.

— А то, — согласился Барсуков, — я как глянул — обомлел. Как в клубе.

— Что с раненым делать, товарищ капитан? — молодой санинструктор, недоучившийся студент-медик из Москвы подбежал к офицерам. — Заносить его?

— Погоди пока, — охладил его пыл капитан. — Дай осмотреться.

Капитан прошелся по залу. Его шаги гулко отдавались под сводами потолка. Повернувшись, взглянул на лестницу, ведущую на этажи, и чуть не поскользнулся от удивления. По мраморной лестнице, украшенной скульптурами, спускалась женщина в белом халате с высокой прической из темных волос.

— Барсуков, кто это? — резко спросил капитан разведчика.

— Не знаю, товарищ капитан, — растерянно ответил тот, — никого не было.

— А вы наверх поднимались?

— Нет.

— Олухи!

Не дойдя до конца лестницы, женщина остановилась на ступенях и, видимо, ждала, пока к ней подойдут. Капитан знаком подозвал санинструктора.

— Ты у нас грамотный, по-ихнему хорошо разумеешь, — приказал он, — пойди, узнай, кто такая.

— Есть, — ответил санинструктор не очень уверенно.

— Нет, вместе пошли, — передумал Козлов.

Одернув по привычке комбинезон под ремнем, капитан направился к фрау. Санинструктор следовал за ним. Женщина встретила их бесстрастным, спокойным взглядом больших зеленоватых глаз. Она стояла, не шелохнувшись, держа руки в карманах халата. Подойдя, капитан заметил, что она довольно молода и, несмотря на усталость, очень хороша собой. Его поразил резкий контраст между изумрудным цветом ее глаз, блестевших на бледном, с изысканно-тонкими чертами лице и темно-каштановой копной волос. При блеклом освещении — сумерки сгущались и дневной свет едва проникал в разбитые окна, — ее волосы, казалось, отливали багровым огнем. Забыв о субординации, капитан, толкнул санинструктора в бок.