Ненавижу эту чертову сирену, особенно, когда она звучит из-за шайбы в мои ворота. Этот мигающий красный луч и раздражающий гудок, сигнализируют о неудаче. Я слышал его чаще, чем за все вместе игры в этом сезоне.

Подумаешь!

Это всего одна игра.

Одна игра, которая будет не так важна в конце сезона.

Я лгу сам себе.

Эта игра важна. Они все важны! Смогу ли я сосчитать, сколько раз команда не попадала в плей-офф из-за одной игры. Иногда одна чертова шайба во всем сезоне играет решающую роль между катанием на льду в плей-офф и просмотром игры по телевизору.

Когда я добрался до раздевалки, Коллинз уже был там, ожидая меня возле моего шкафчика.

– Ты как? – пробормотал он, когда я вошел.

– Я в порядке, – солгал я, не желая рассказывать тренеру, что мой мир рухнул по всем фронтам за последние несколько дней.

Он кивнул и осмотрел оживленную раздевалку:

– Просто не в форме или что-то еще?

– Да! – рявкнул я, глядя прямо ему в глаза. – Тяжелый вечер был. Простите.

– Хочешь дать интервью?

– Нет. Не сегодня.

Он похлопал меня по плечу и ушел.

Последнее, в чем я нуждался – кучка кровожадных спортивных репортеров, муссирующих снова и снова один и тот же вопрос, въедливо уточняющих, почему я столько пропустил, да и кто же знает ответ на этот чертов вопрос?

Я стянул джерси через голову и начал снимать щитки. Лиу взглянул на меня краем глаза, прежде чем включил в раздевалке телевизор и начал переключать каналы на интервью после игры. Не секрет, что сегодня я играл плохо. И не секрет, что я взбешен из-за этого на себя. Обычно, после игры я был весельчаком, но сегодня ни с кем не хотел разговаривать.

Ну, кроме одного человека, но я все еще не был готов говорить с ней.

Я сел на скамью и вздохнул, наклонившись вперед и обхватив голову руками, я уперся локтями о колени. Достаточно того, что я слышал интервью, смотреть на экран я не хотел. Журналисты начали сыпать вопросами обо мне.

– Тренер, вы переживаете за сегодняшнюю игру Мерфи?

– Нет, – ответил он. – Что есть, то есть. Все мы люди. Это его первая неудачная игра в сезоне. У всех в сезоне есть парочка таких.

– Тренер, тренер! – выкрикнул другой журналист. – Этот год для Мерфи решающий. Вы думаете, это сказывается на его способностях?

Тренер громко выдохнул в микрофон:

– Да, это решающий год. Сказывается ли это на нем? Кто знает? У меня нет ответа. Я уверен, что его тяготит понимание того, что каждое твое движение оценивают и сканируют, но он крепкий. Он справится.

– Тренер Коллинз, источники, приближенные к Мерфи, говорят, что здесь причастны некоторые личные отношения, которые могли сказаться на его сегодняшней игре. Вы что-нибудь знаете об этом?

Я резко повернул голову в сторону телевизора.

Чертовы стервятники.

Я почувствовал, как все парни в комнате уставился на меня.

– Послушайте. Знаете, что? Он не докладывает мне о таких вещах и не должен. Он здесь работает и делает это отлично. Сегодня у него была тяжелая игра? Да. Вернется он в форму завтра? Да. Связываю ли я с этим личную жизнь? Нет. Если это так, меня это не касается, и не касается кого-либо еще. На сегодня все! – он оттолкнул от лица микрофон и поднялся из-за стола, не скрывая раздражения. Он выходил из себя, как все обычные люди, но никогда на камеру и определенно не во время интервью.

Коллинз промчался через раздевалку, не глядя ни на кого, особенно на меня.

– Это было грубо, – сказал Вайпер, сидевший рядом со мной, пот стекал по его вискам. – Ты как?

– Нормально, – я швырнул коньки в сумку.

– Не похоже.

– Ладно, я не в порядке.

– Хочешь о чем-нибудь поговорить? – осторожно спросил он.

Я сел и уставился в никуда:

– Я не хочу никаких советов, – предупредил я.

– Ладно. Выкладывай.

– Он вернулся, ее бывший. Как оказалось, еще несколько недель назад, но она мне не сказала, – выдохнул я.

– Интересно.

– Это все? Интересно? – я уставился на него.

– Тебе не нужен совет, – он пожал плечами. – Поэтому я слушаю.

– Если бы я попросил совета, какой бы он был?

– Простой. Надрать ему задницу. Она твоя женщина, борись за нее.

– Именно так я и сделал. Думаю, я сломал ему челюсть.

Он повернул голову, уставившись на меня, и похлопал по плечу:

– Отлично! Наш парень! Так почему она не рассказала тебе?

– Не знаю. Думаю, не хотела меня злить.

– Погоди! – он встал и забросил свои коньки в сумку. – Какого черта ты говоришь, что не знаешь, почему она солгала? Ты спрашивал ее?

– Я уехал. Был в ярости. С тех пор не разговаривал с ней.

Он открыл рот и нахмурился.

– Ты что, идиот? А если есть веская причина, почему она не рассказала тебе? Что, если ты, упертый осел, пока сидишь и перевариваешь все это здесь, мудак там успокаивает ее и восстанавливает ее разбитое сердце?

– Я сказал, что позвоню, когда мы вернемся.

– Тупица, у нас выездная серия! Сколько, как ты думаешь, ему потребуется времени найти обратную дорогу? Надеюсь, не в буквальном смысле?

– Она не станет делать этого. Не с ним, – я покачал головой, отмахиваясь от него.

А с чего бы нет? Ты не разговариваешь с ней. У нее разбито сердце. Она будет искать своего рода жилетку для утешения.

Меня затошнило.

Вайпер был прав... и признать это я мог не часто.


***


После дерьмовой игры я вернулся в номер отеля и перед душем проверил телефон. Четыре пропущенных сообщения: три от мамы, отвечать которой я был не в состоянии, и одно от Шей.

Я не долго думал отвечать сестре или нет, даже если волновался. Мама и папа уже поговорили с ней? Она знает? Если не знает, могу ли я вести себя так, словно ничего не произошло? Я не хотел разбивать ей сердце.

– Привет, малышка, – я старался говорить, как можно радостнее, отвечая ей.

– Броди! – выкрикнула она. – Какого черта происходит между мамой и папой?

Я вздохну:

– Они рассказали тебе, да?

– Да. Они позвонили утром и заверили, что хотят, чтобы я услышала это от них, а не от тебя.

– Как мило с их стороны, – саркастически ответил я, растягиваясь на гостиничной кровати.

– Что с ними случилось? Они ничего мне не рассказывают, – ее голос был тихим, грустным. Он отображал мои чувства.

– Они не знают. Мне они тоже не много рассказали, – я потер виски пальцами. – Хотя я ненадолго там задержался. Я как бы убежал.

– Мама рассказала. Она больше расстроена из-за этого, – с некоторым сомнением ответила она.

– Они сказали тебе, как долго знали об этом?

– Да! – прокричала она. – Чертов год! Какого хера? Какое-то дерьмо, Броди. Мы должны что-то сделать.

– Шей, а что мы можем? – я понимал ее переживания. Она отреагировала так же, как и я в тот вечер, когда намеревался помирить их.

– Не знаю, – всхлипнула она. – Запереть их в комнате, пока не решат все бросить?

– К сожалению, в жизни не все так происходит.

– Я в ярости, Броди, и мне больно, и я запуталась и... злюсь.

Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул:

– Я тоже злюсь, малышка. Я просто не знаю, кто бы не злился.



25

Кейси


Мое утро началось, как и в предыдущие, с отправки сообщения Броди, которое, скорее всего, останется без ответа.


К: ТВОЕ МОЛЧАНИЕ УБИВАЕТ МЕНЯ! Я ТАК СИЛЬНО ПО ТЕБЕ СКУЧАЮ, Я СТРАДАЮ. ПОЖАЛУЙСТА, ПЕРЕЗВОНИ. ЦЕЛУЮ.


Три дня без телефонного звонка и смс от него стали пыткой. Каждый раз, как только мой телефон издавал звук, сердце подскакивало к горлу. Я даже начала молиться, чтобы зазвонил домашний телефон, хотя не думаю, что у него есть номер. Внутри разверзлась такая боль, что даже телефонный звонок не унял бы ее. Я писала ему несколько раз просто сказать, что люблю его, и ни разу не получила ответа.