Его вопрос прозвучал негромко, но четко.
— Как воспримет ваша дочь, мисс Де Лука, постоянные переезды? — спросил он, подделываясь под репортерскую манеру речи. — Не будет ли это для нее чрезмерной нагрузкой? Разве детям не требуется строгий режим дня и упорядоченная жизнь? Оправданно ли ваше решение всюду возить ее с собой? И если оправданно, то чем?
Вот свинья, рассердилась Карла, пытается сыграть на материнских чувствах. Будь проклято все мужское племя!
— Дети гибче, чем мы думаем, — ровным голосом произнесла она, ослепительно улыбаясь «доброму зрителю». — Помимо того, не следует забывать, что унылая мать вырастит унылого ребенка. Счастливая, довольная, увлеченная и семьей, и работой женщина будет лучшей матерью, чем та, которая постоянно приносит себя в жертву и оплакивает лучшие годы жизни. Если я оставлю Франческу дома, она почувствует себя брошенной. Я могу остаться с нею, но исключительно в роли мученицы, а это не прибавит ей радости. Я ответила на ваш вопрос?
И тут неодолимая сила увлекла ее взгляд в глубину зала, где у стены стоял в одиночестве Джек Фитцджеральд. Он улыбнулся. Как знакома была ей эта улыбка — лениво-небрежная, дерзкая и доверительная.
— Безусловно, — негромко сказал Джек.
Избежать приема не было возможности. После пресс-конференции началась традиционная суета, рекой полилось шампанское, гости принялись курсировать по залу, собираться в кружки, поднялся шум, гомон, раздавались взрывы смеха, восклицания и тосты. Молли вывернулась наизнанку, но умудрилась-таки протиснуться к Биллу Фергюсону и выбить для Карлы приглашение на его шоу-викторину. Карла бодрилась, стараясь казаться заинтересованной и веселой, но головная боль взяла свое. К счастью, когда иссяк «источник» шампанского, всеобщее ликование стало затихать, и прием быстро закончился. Все разошлись.
Фитцджеральда нигде не было видно. Задетая и успокоенная этим, Карла стремительно спустилась вниз, где ее ожидало такси. Глаз она не решалась поднять, ибо боялась где-нибудь увидеть Джека. Но она не увидела его — ни в фойе, ни у входа, ни на улице. Слава Богу, слукавила она, захлопывая дверцу машины.
Сжав зубы, Карла глотала слезы (откуда они взялись?) и невидящим взглядом смотрела вперед. Она не подозревала, что в нескольких метрах позади шла другая машина… Скоро поворот на Илинг.
— Как ты смеешь преследовать меня! — гневно воскликнула Карла, когда у дверей ее догнал Джек. Она торопливо рылась в сумке, но ключи таинственным образом не находились. — Если ты думаешь, что я приглашу тебя, то ошибаешься. Советую подумать о чем-нибудь другом.
Негодование было ее последней надеждой, она держалась за него как утопающий за щепы разбитого корабля.
— Жаль, что ты так встречаешь меня, — без улыбки произнес Джек. — Я полагал, что ты оценишь мою сдержанность. — Я не стал публично навязываться тебе, что, кстати, было бы очень эффектно, учитывая количество журналистов и фоторепортеров. Эта братия всегда начеку.
— Очень благородно с твоей стороны. И благоразумно. Тебе следовало прежде позвонить, если ты хотел встретиться со мной. Вместо этого ты выслеживаешь меня самым беспардонным образом.
— Я рассчитывал на преимущества неожиданной встречи, Карла. Кроме того, я не хотел, чтобы ты, услышав мой голос, швырнула трубку.
— То есть ты предпочитаешь, чтобы я, увидев твое лицо, захлопнула дверь у тебя перед носом?
Карла наконец нашла ключи. Щелкнул замок. Она переступила порог и повернулась, загородив Джеку вход. Ее трясло. Проницательного и прямого его взгляда она избегала.
— Что же, давай, — тихо произнес Джек. — Захлопни у меня перед носом дверь.
Сработало. Она впустила его.
Перед Джеком стояла задача выиграть время. Он попросил чашку кофе, пить который ему совершенно не хотелось. Неверными движениями Карла расставила чашки.
— Извини, я сорвалась, — нехотя сказала она, — но ты застал меня врасплох, а нервы на пределе. Это пресс-конференция виновата. Признаюсь, нелегкое испытание для второразрядной актрисы вроде меня.
— Не беспокойся, никто ничего не заметил, — сухо отозвался Джек. — Все набросились на тебя как пчелки на сладкое. Осмелюсь предсказать тебе еще год-другой высокого полета, потом рой рассвирепеет и начнет беспощадно жалить очаровательную Карлу Де Лука. Вот тогда станет ясно, насколько ты вынослива.
— Спасибо за участие, но я крепко стою на ногах уже сегодня. И достаточно вынослива.
Джек задумчиво усмехнулся.
— Это хорошо. Это пригодится.
— Все же лучше, чем быть неудачницей! — агрессивно воскликнула она. — Потом, иначе жить я не имею права. На мне Франческа.
— Ах да, Франческа. Разумеется. Франческа… Черт возьми, не ты ли поведала мне однажды трогательную и печальную историю? Не я ли попался на нее, разразившись потом эмоциональной речью насчет того, что нет худа без добра, что все обернулось к лучшему, что дети — это тяжкое бремя, путы, что я предпочел бы не иметь на себе чужого младенца, так? Я в каждой реплике делал принципиальную ошибку. Но никто иной как ты подсовывала мне эти реплики!
— Ты сказал тогда то, что хотел сказать. Задним числом правды не бывает.
— Не смей говорить о правде! — рявкнул Джек с неожиданной яростью, выпуская на волю гнев и отчаяние, которые так долго сдерживал. — Ты лгала мне. Ты наказала меня за честность. Ты даже шанса мне не оставила. Ты преднамеренно вырыла для меня яму, а потом хладнокровно столкнула туда. А когда я выкарабкался и на коленях приполз к тебе, ты толкнула меня обратно. Той ночью ты была в ударе, Карла. Ты актриса до самых кончиков пальцев. Но один момент давай проясним окончательно: со мной больше спектаклей не будет. Никогда!
Карлу резанул его искаженный болью голос, но она приказала себе держаться. Сейчас уже нет смысла упрекать себя, терзаться угрызениями совести. Все кончено. Но стоит лишь намеком обнаружить свою слабость, как Джек вцепится в ее жизнь мертвой хваткой. Так рисковать нельзя.
— Я не могла тогда сказать тебе правду! — с жаром выкрикнула она. — Ты отлично знаешь, почему. Я солгала ради Франчески, чтобы защитить ее.
— Снова лжешь, черт тебя побери! Ты солгала только ради себя!
— Перестань кричать на меня!
— Благодари Бога, что я лишь этим обхожусь. У меня с тобой серьезные счеты, Карла. Очень серьезные. Ты что, действительно думаешь, что я явился сюда просто так? Мол, кто прошлое помянет, тому глаз вон, что было, того не воротишь, прости, прощай, забудь? Простить? Забыть? Нет. Я побывал в таком аду, Карла! Горечь, одиночество, отчаяние — все из-за тебя. И ты еще недовольна, что теперь я кричу? Скажи спасибо, что я не свернул тебе шею, не разбил твою лживую…
Карла внутренне сжалась, ожидая и почти надеясь, что Джек ударит ее, но вместо этого он обхватил ее руками и сжал до боли, до потемнения в глазах.
— Ты не отвертишься, повторяю, теперь ты не отвертишься, — услышала она его глухой голос.
Но Карла и не пыталась вырваться. Она не хотела и не могла сопротивляться. Странно, но это яростное объятие защищало от его неистового гнева, защищало от нее самой. Слились воедино боль, страдание и любовь.
Они замерли оба. Стояли в безмолвии, в страшном физическом и душевном напряжении — Джек мечтая обрести покой и надежду, Карла мечтая обрести сил для борьбы.
Только бы не поцеловать ее, с трудом сдерживал себя Джек. Только не сейчас. Сначала горькая пилюля, потом сладкая. Он знал, что едкие капли отчаяния переполняли обоих.
— Ладно. — Джек наконец отпустил девушку. — Ты знаешь, чего я жду. Правды. Правды из твоих сладких уст я приму, какой бы страшной она ни была. Но ни грамма лжи. Хватит. Если ты не любишь меня, скажи это сейчас, здесь, и я оставлю тебя, никогда больше не появлюсь в твоей жизни. Но говорить это ты будешь, глядя мне прямо в глаза. И ты будешь говорить это не как лицедей на сцене, а как живой человек. С меня довольно театральных эффектов. Ты талантливая актриса, но не гениальная. По крайней мере, надеюсь на это.
Карла отвела взгляд. Джек молча ждал. И дождался — она посмотрела ему в лицо.
— Узнаю Джека Фитцджеральда, — медленно молвила она. — Ты бы никогда не затеял эту игру, не имея на руках крапленых карт. Ты ведь прекрасно знаешь, мерзавец, что я люблю тебя.
И Джек просиял. Засветилось его лицо, он будто в мгновение ока сбросил несколько лет, освободившись от тяжкого бремени мучительного ожидания и мучительных надежд. Радость его была настолько очевидной, что Карла поняла — в этот раз он блефовал. Не было у него ни крапленых карт, ни свинцовых игральных косточек. Мощная волна нежности почти выбила ее из седла, в котором она считала необходимым удержаться. Нападай, приказала она себе. Нападение лучшее средство защиты.