— Значит, он сидел дома, а ты крутилась на работе и тянула быт?
— Что ты из меня все время пытаешься сделать жертву? Ты же нянчился со мной, когда я болела. Извини, что сравниваю. Но как, по-твоему, я должна была вести себя, когда любимый человек попал в беду? Знаешь, на мой взгляд, этот вынужденный простой пошел ему на пользу. Кроме того, что он привел здоровье в порядок, как ни странно это звучит, учитывая обстоятельства, он стал просто генерировать идеи, сценарий написал. Освоил компьютер. Теперь его из Инета не вытащишь. Вот буквально на днях в театр вернулся, репетирует. Так что жизнь налаживается.
— А ты?
— У меня есть кое-какие задумки, но пока я об этом промолчу. Из суеверия. Ты-то как?
— Нормально.
— Это все, что ты можешь мне сказать?
— Светка ждет ребенка. К Новому году, наверное, родит.
— И это ты называешь нормально?! А где буря эмоций по поводу ожидаемого наследника?
— Знаешь, я, наверное, устал от бурь. А может, это возраст…
— Ты еще скажи «старость»! Дим, ты меня иногда просто поражаешь!
— Как и ты меня.
— Как наследника назовете?
— Мы хотим дочь.
— У вас будет сын. Это я тебе говорю.
— Посмотрим. Значит, хочешь притащить Морозова на нашу тусу?
— Если получится. Он ведь на такие мероприятия «не ездюк». Не захочет, уламывать не буду. Как знает.
— Ладно, давай разбегаться. Мне на прессушку собираться надо.
— Ну, счастливо!
— Увидимся. Пока!
Мы вместе вышли из редакции.
Димка стал другим. Будто что-то в нем сломалось. От того Димки, которого я знала, почти ничего не осталось. Передо мной был другой, словно прибитый жизнью, человек. Я прекрасно понимала, в чем дело. Но что я могла в этой ситуации? В конце концов, голова у меня одна и маленькая, болит она сильно. Как говорила одна наша «звездулька»: «Мне приходится много думать, а от этого устаешь». Надо заниматься текущими проблемами. Я поехала домой, чтобы решать все без посторонних ушей.
Морозова дома не было. Не пришел он и вечером. Что опять могло случиться? Я позвонила ему домой.
— Я решил сегодня поехать к себе. Соскучился по родным стенам. Да и сколько можно тебя обременять?
— Ты соображаешь, что ты говоришь? Хотя бы иногда.
— Вполне.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что нам пора разбежаться?
— Ты, как всегда, все чересчур драматизируешь. Ты когда-нибудь пробовала жить в гостях почти месяц?
— Но ты не гость! Андрей, я тебя иногда не понимаю.
— Я просто хочу дать тебе отдохнуть. Ты же все это время и на работе крутилась, и со мной нянчилась, а теперь я вполне могу сам о себе позаботиться. Устрой себе сегодня праздник. А завтра я приеду. Если хочешь.
— Хочу. Но ты мог бы и позвонить, что не приедешь.
— Извини.
— И еще. У нас намечается юбилей газеты. Как ты смотришь на то, чтобы прийти в качестве почетного гостя? Я сейчас говорю о твоем согласии в принципе. О деталях — потом.
— Я даже не знаю.
— Ну, хотя бы скажешь: «Спасибо газете «Столичная жизнь» за то, что за время своего существования она так и не влезла в мою жизнь».
— Знаешь, я приду только ради этого тоста.
— Я тебя обожаю!
— А я тебя просто люблю. Целую. До завтра.
— До завтра.
Вот и поговорили.
Я иногда поражалась терпению Морозова, тому, как он переносил мои «извержения». Наверное, он понимал, что все это временно, надо лишь переждать, как природный катаклизм. Конечно, мне после было неловко из-за того, что именно ему доставались все «пряники», лишь потому, что он был рядом. Я не всегда могла сдержать эмоции и, конечно, ругала себя за это.
Следуя совету Морозова, я засела с книжкой. Праздник так праздник. Сколько можно писать, в конце концов. Надо иногда приобщаться к умным мыслям других. Бывает полезно. Книжку я отложила, когда поняла, что перечитываю предложение в пятый раз. Часы показывали начало четвертого. Все, спать!
Утро началось с взаимных извинений по телефону и уверений в том, что в дальнейшем все будет хорошо. Кто бы сомневался!
Впереди предстояла встреча с фотографом в редакции. Радовало, что это ненадолго. Потом надо было ехать к Гансу. Я абсолютно не дергалась по этому поводу, потому что знала, что он будет рад меня видеть. Всегда. Любой.
Фотограф оказался на редкость пафосным. Стал торговаться, с завидным упорством и настырностью заламывал цену, предлагая учитывать стаж и заслуги перед отечественной журналистикой. Плюс ко всему он оказался редкостным занудой, которого сразу же хотелось послать. До горизонта и направо. Я взяла у него две фотографии, поскольку искать другие картинки уже не было времени. Он пытался меня убедить, что нужно взять минимум пять фотографий. Спорить с ним оказалось довольно сложно, да и не было на это сил после «дня лентяя». Меня отмазал Макс, сказав, что, если у господина фотографа такие амбиции, пусть устраивает фотовыставку. Тот ушел, что-то ворча, но картинки оставил.
Просмотрев полосу и дав необходимые указания, я побежала на встречу с Гансом. Хоть она была недалеко, времени оставалось впритык. А он никогда не упускал момента что-нибудь съязвить по поводу моих опозданий.
Я узнала его сразу. Ганс сидел у окна, пил кофе и просматривал какие-то бумаги. Он выделялся на общем фоне посетителей: добротный итальянский костюм, стильная, явно не дешевая стрижка, часы, купленные не в переходе и не в ларьке. Основные посетители кофейни в это время — студенты, служащие среднего звена близлежащих офисов, туристы… Ганс просто излучал благополучие. Просто не верилось, что совсем недавно этот парень ходил в потертых джинсах и видавшей виды «косухе». Сейчас он держал в руке «Паркер», а на столе лежал мобильный телефон последней модели. Было понятно, что это не рядовой клерк, не начальник отдела и даже не финансовый директор. Обычно птицы такого полета обедают в элитных ресторанах при отелях и казино — там, где круто и пафосно, где обед стоит столько, что на эти деньги можно жить месяц. А вот ему, похоже, пришлось помучиться. Мы не виделись лет пять. Какое-то время он молчал. Но когда наконец узнал, радости его не было предела.
— Ырка! Ты?! Привет!
— Привет. Ну, рассказывай.
— О чем?
— Как ты дошел до жизни такой. Подумать только, был своим в стельку, а теперь — банкир. Без доклада секретарши не соединят.
— Поязви, поязви. У нас вчера по твоей милости полдня никто работать не мог, все гадали: кто же такая эта таинственная Ырка.
— Заняться вам больше нечем.
— А по поводу того, как я стал банкиром, история такая. В то время, когда все торговали всем, банки и финансовые пирамиды появлялись и исчезали, как миражи, один мой знакомый устроил меня в малоизвестный банк. Я уже и сам не вспомню, как называлась моя должность. Что-то вроде помощника системного администратора. Однажды я от нечего делать подкорректировал одну бухгалтерскую программку. Начальство одобрило. Потихоньку я стал в финансовые дела вникать. После очередного рацпредложения я стал уже не мальчиком на побегушках, а полноправным членом коллектива. После кризиса банк чуть не закрылся. Мы с человеком, который меня туда устроил, подняли документы, придумали пару ходов, и дела пошли лучше, чем были до того. Сначала я стал управляющим, теперь — сама знаешь.
— И как же ты дорос до такой должности?
— Мой шеф совершил одну грубую ошибку. Вроде неглупый человек. Он ввязался в предвыборную кампанию. Не как кандидат, конечно. Даром ему это не прошло. И, как ни странно, на собрании акционеров выдвинули и поддержали меня.
— Тебе всегда везло.
— Грех жаловаться. А ты как? Все пишешь?
— Пишу.
— Читал твои тексты в сводках Агентства. Ты сейчас там?
— Уже нет. Я теперь руковожу светской хроникой в «Столичной жизни».
— Ничего себе! Как же тебя угораздило?
— Так получилось. Это длинная история. Я тебе потом как-нибудь расскажу.
— Хорошо. Ну а теперь рассказывай, зачем ты меня выдернула? Я же понимаю, что это не просто встреча двух старых друзей.
— В общем-то ты прав. У меня к тебе дело.