На концерте меня хватило на первые полчаса. Потом пошли в бар. Там мы обнаружили относительно сносный кофе. Через какое-то время к нам присоединились пиротехники. Каждый удачный эффект они отмечали коньяком. К концу концерта ребята были уже «волшебные». А предстоял еще концерт вечером и какой-то салют после него.
— Ну что, девчонки, как вам эта байда?
— Байда, она и есть байда.
— Миш, не приставай к девушкам. И потом, нам через десять минут опять взрывать.
— Ща, иду. Я к вам вчера не приставал? Все нормально? Я жениться не должен?
— Миш, перестань.
— Я хочу знать, все нормально?
— Все нормально.
Весь второй концерт мы просидели в баре. Не для того я уезжала из Москвы, чтобы слушать нашу попсу в Белгороде. За это время мы познакомились с барменшами. Они рассказали нам о своей жизни, спросили, как живут в Москве. Такой милый, не обязывающий диалог.
После концерта нас ждал прощальный банкет, после чего предстояло ехать в аэропорт. Через пять-шесть часов я буду в Москве, дома.
На банкете все было замечательно. Многие позволили себе расслабиться. Мы подошли к столу. Шоу-балет и один певец среднего эшелона уже были «плюшевыми». За пятнадцать минут они съели и выпили все, что было в зоне досягаемости. В разгар речи губернатора они дружно начали кричать: «Горько!» Мы с Катькой поняли, что нам здесь ловить нечего, и пошли путешествовать по залу.
— Слушай, там целый осетр лежит, а на него даже никто не смотрит.
— Это для губернатора со свитой. У него если не каждый день, то через день такая халява.
— А мы чем хуже? — Катька потащила меня к осетру. Можно? — спросила она у жены губернатора.
— Да, конечно. — Та отошла, пропустив нас к столу.
На ее фоне мы выглядели субтильными и бледными. Она, очевидно, решила накормить столичных журналистов, измученных работой и жизнью в шумном мегаполисе. Незаметно для самих себя мы разделали и съели почти всего осетра.
— Неудобно получилось.
— Да ладно, не каждый день такое случается.
Какой-то мужик из свиты губернатора с ужасом косился на нас. Нам было уже все равно. Мы томились в ожидании отъезда.
— Что-то еще написать надо. — Меня удручала перспектива предстоящей работы.
— Мне проще: «прогнусь» перед местными властями, и довольно.
— А мне-то надо в светскую хронику писать. Текст заказной в общем-то, но этого никто не должен понять.
— Что сложнее, — подытожила Катька.
— А что делать? Иначе Алина меня не то что в ссылку, на каторгу отправит.
— За что?
Я рассказала ей предысторию этой поездки. Катька задумалась.
— Это лечится. С трудом, но лечится.
— Оно мне надо?
— Но и терпеть не стоит.
— Мне, если честно, слегка не до этого. Я не собираюсь заниматься шапоклячеством и устраивать маленькую мстю. Ладно, пошли за вещами, дали отмашку.
Местный аэропорт представлял собой небольшой павильончик. Его работники, привыкшие к тихой, размеренной жизни, не без интереса смотрели на пеструю компанию москвичей. После банкета многие были навеселе, так что шума от нас тоже было много. Когда стали проходить контроль, одна певица догадалась сунуть довольно внушительный букет цветов в «рентген», предназначенный для просвечивания багажа. Букет застрял. Служащие махнули на нас рукой. Они лишь просили предъявить паспорт. Их интересовали страничка и штамп о московской прописке.
Долетели мы минут за сорок. Я даже вздремнула. В поездах высыпаться не получалось. Стук колес только раздражал. А в этот раз еще и спина заболела.
Вот самолет приземлился. Все облегченно вздохнули. Наша разношерстная толпа высыпала во Внукове. Было ощущение, что все вымерло. У лотков с сувенирами не наблюдалось продавцов. Куда-то разбежались и без того малочисленные пассажиры. Не было даже милиции. Как только мы подошли к дверям, зал снова заполнился людьми.
В аэропорту меня ждал Морозов. Почти всю дорогу мы молчали. Поддерживать разговор не было сил. Дома, едва я отдышалась, он положил передо мной Ритину статью.
— Что это?
— Ты же читал.
— Это твоя затея?
— Нет.
— Неужели?
— А зачем мне это надо? Самоутверждаться за твой счет — глупо.
— Почему же? Это такая реклама. Теперь все знают, кто любовница Андрея Морозова. Теперь ты почти все двери сможешь открыть.
— Морозов, ты не выспался. Во-первых, если мне что-то очень надо, я открою любые двери и без твоего имени. Ты это прекрасно знаешь. Во-вторых, твои поклонницы мне теперь прохода не дадут, а та чокнутая точно что-то придумает. Да и мои коллеги одолеют. Раньше знали, что у нас просто хорошие отношения, спрашивали о премьерах или курьезах. Теперь начнутся интимные вопросы. Я-то эту публику знаю.
— А Рите это зачем было надо?
— Это не объяснить. Так уж она устроена. Светский репортер — это диагноз. Она знала, на что шла, что наши отношения окажутся под угрозой, но все равно сделала это.
Морозов все еще раздумывал, не зная, верить мне или нет.
— Давай завтра решим все вопросы. Я устала и хочу спать. Время позднее.
— Скорее раннее.
У меня почти не осталось сил. Даже для того чтобы раздеться и умыться, привести себя в порядок после дороги, пришлось приложить максимум усилий. Я еле дошла до кровати, упала и тут же заснула.
Морозов уехал с утра по делам. Полдня я пыталась отоспаться. Ближе к вечеру засела за текст. Написала пару строчек. Дальше дело не двигалось. Решила, что любимая музыка поможет одолеть муки творчества. Поставила Фицджеральд. Дописала абзац. Перебрала всю фонотеку. Дело не клеилось. И тут я нашла кассету группы, у которой пять лет назад была администратором. Под взрывные ритмы рок-н-ролла мозги зашевелились, слова стали складываться в предложения. Последняя фраза. Изящный финал. Все.
Ехать в редакцию не хотелось. Я отправила текст по почте. Место для него было оставлено, и материал пошел в номер. Можно было расслабиться. Но почувствовать себя абсолютно счастливым человеком мне не дал телефон.
— Привет, это Игорь Андреев.
— Привет.
— Как дела?
— Ничего. Кручусь, как могу. Ночью из командировки вернулась.
— Морозов, говорят, свой проект задумал.
— А что?
— Но он же у меня должен играть.
— Стоп. Ты его кинул, ввел Антонова, никому ничего не сказав. Да еще наплел что-то про финансовую несостоятельность спонсоров. Я, конечно, понимаю: против Михалыча не попрешь.
— Откуда ты знаешь про Михалыча?
— От верблюда. У нас длинные руки. Но должна тебе сказать: так не делают. Мы расставили все точки над i. Теперь каждый занимается своим делом.
— Ты тоже принимаешь участие в проекте Морозова?
— Я обязана давать тебе отчет? Я не понимаю смысла нашего разговора. Ты хочешь у меня выведать подробности?
— Я хочу, чтобы ты уговорила Морозова вернуться в мой проект.
— Это тебе с ним надо разговаривать, а не со мной.
— Ты же понимаешь, что разговора не получится. А ты ненавязчиво за ужином…
— С чего ты взял?
— Прессу читаю.
— С каких это пор ты веришь прессе? Просто чудеса в решете.
— Этой прессе я верю.
— Неужели? Уж не твой ли это заказ?
Ответа не последовало.
— Ты меня слышишь?
— Мой.
— С этого места поподробнее.
— Я тоже не обязан перед тобой отчитываться. Или он возвращается в мой проект, или я не дам ему снимать фильм.
— Даже так? А что с Антоновым?
— Он в Штатах. Надолго. Проект встал, а время идет. Ты же понимаешь, что все упирается в деньги.
— Значит, так, я скажу Морозову о нашем разговоре, но окончательное слово за ним. Я давить на него не буду. Он сам в состоянии принять решение.
Я положила трубку. Надо сказать Морозову, чтобы срочно вызванивал Ганса и запускался. А то будет нам всем опаньки. Если уж Андреев открыто говорит о тех подлянках, которые он затеял, что он выкинет за спиной? А может, он хочет заставить нас занервничать и выйти из игры? С него станется.