— Нравится. Только у меня другие ассоциации. Когда я вижу такую архитектуру, я невольно думаю о египетских пирамидах, которые построили рабы. — Она высвободила руку из его ладони и взяла его под руку. — Но, конечно же, это очень красиво и монументально. Я бы хотела поездить по миру и сравнить, как у них.
— Ты нигде не была?
— В Турции и Египте. Но кроме моря и пирамид ничего не видела. Я хочу побывать в Европе, в Америке, в Азии. А где был ты?
— Много где. — Он сказал это спокойно, без тени бахвальства, устремив вперед прищуренные от солнца глаза.
— Везет! — ей понравилось, как он это сказал, она засмотрелась на его мужественный профиль.
— Везенье здесь не причем. Нужны лишь деньги и время.
Они повернули на улицу Академика Самарского и пошли к Менделеевской. Слева как пирамида Хеопса, стояла высотка.
— Где тебе понравилось? — спросила она.
— Везде найдется что посмотреть. Наши ездят только на море. Дай нам море, бар с напитками и шезлонг и нам больше ничего не надо.
— Неправда!
— Таких много. Им неинтересно, как живут люди, чем, какие у них города. Если город, то только Париж, Лондон или Нью-Йорк. А многие ли были в Будапеште? Какая там архитектура! У нас если Голландия, то Красные фонари, а посмотреть страну — она вся-то не больше Московской области, — а как игрушка, там даже природа сделана руками человека. Вся страна — творение рук человеческих. Да что далеко ходить — как прекрасен Киев!
— Почему всем нравится Париж?
— Париж — великий город, может, это самый прекрасный город в мире, но прекрасен не только Париж, вся Франция прекрасна, и чем южнее, тем прекрасней.
— Понятно, отдыхать ты предпочитаешь заграницей.
— Я не предпочитаю заграницу, я отдаю ей должное.
— А где ты был в России?
— Питер, Карелия, Золотое Кольцо, Урал, Кавказ, Черное море, само собой. Но еще больше мест, где я не был, но хочу побывать.
— Например?
— Например, на Алтае, на Байкале, на Крайнем Севере, на Камчатке.
Они прошли перед зданием МГУ и повернули обратно. Фигурки студентов тонули в просторе площади.
— Где тебе понравилось в России?
— Везде, кроме Москвы.
— Почему такая нелюбовь к родному городу?
— Москва всегда была патриархальной, и должна была такой остаться. Из нее нельзя делать мегаполис, она перестанет быть Москвой.
— Но когда строились эти здания, — Ольга показала на университет, — они тоже не отражали дух Москвы.
— Они отражали нас, чем мы тогда жили.
— Ну и чем же?
— Мы строили коммунизм.
— Коммунизм — утопия.
— Но мы в нее верили. А Москва-Сити что отражает? Лондон? Йокогаму? Все это чужое нам. Стекло и бетон до неба — символ власти денег.
— Так строят сейчас по всему миру.
— Заложите новый город и постройте в духе времени, если так надо. А Москву надо было оставить в покое. Как Питер. Но теперь уже поздно об этом говорить. Питеру повезло, он остался самим собой.
— Ты пессимист.
— Нет!
Он перебежал с тротуара на площадь, распластал руки и задрал лицо вверх.
— Как же здорово! Здо-ро-во!! — крикнул он.
Несколько парней и девушек обернулись в их сторону. Зудин сиял улыбкой.
— А ты говоришь — пессимист. Тебе не хочется порадоваться со мной на пару?
— Я не проявляю радость так бурно, — пробормотала она. — На нас смотрят.
— Ну и что. Мне так хорошо, что я не могу держать это в себе.
— Тебе всегда здесь так хорошо?
— С тобой — особенно…
Он посмотрел на нее с каким-то мальчишеским задором, подбежал, подхватил на руки и закрутил.
— Что ты делаешь? — крикнула она.
Он остановился, чмокнул ее в щеку, посмотрел в ее распахнутые от удивления глаза и поцеловал в губы. Он ждал ответного движения, но она сжала рот. Он снова закружил ее, понес по тротуару, вытянув вперед счастливое лицо. Потом неожиданно свернул в сторону и понес под яблонями, утопая во влажной земле. Она сдавила его шею, словно он нес ее через реку.
— Ты куда?
— Сейчас, подожди…
Ее тело сводило его с ума, упруго-податливое, тяжелое, но его рукам было не тяжело. Он чувствовал, как оно одновременно и боится и хочет его рук. Она задыхалась, смотрела на него, не мигая, а в стеклах очков плясали озорные блики. Он поставил ее под яблоней, покрытой бледными, едва распустившимися листочками.
— Ты… чего?.. — она искала ответа в его глазах.
— Тихо… — прошептал он.
Он взял ее за плечи и хотел поцеловать, но она отвернулась, и так стояла перед ним, стремясь к нему грудью и пряча лицо. Он погладил ее по спине, по талии, положил руку на попу и поцеловал в шею. Она вздрогнула, задышала, и он стал осыпать ее поцелуями, плечо, шею, щеку, подбираясь к губам. Она снова дернулась, на этот раз сильней, он хотел удержать ее, но ударился о сук. Она отбежала на несколько шагов и смотрела на него, испуганная как лань. Он тер ушибленное место и улыбался.
— Сумасшедшая!
Она не могла унять дыхание, ее волосы растрепались и упали на плечи. Она была похожа на необъезженную кобылицу, длинноногую, крутобокую, с вздыбленной гривой. Он подошел и протянул руку. Она хотела не даться, но он схватил ее за плечи, прижал к себе и стал искать губами ее лицо. Она крутила головой, пыталась вырваться, но не кричала.
Он сгреб ее, обхватив одной рукой ее локти, а другой негрубо, но настойчиво повернул ее лицо к себе. Она смотрела на него своими черными, будто оправленными в стекло глазами, а он смотрел на нее своими голубыми, как молнии. Он дотронулся до ее сомкнутых губ, дотронулся еще, обнял их губами и не отпускал, пока они не разомкнулись. Она перестала бороться и прижала к груди руки. Ее неумелый рот жадно отвечал на его победную ласку.
Он открыл глаза. Ее веки дрожали. Очки немного съехали. Ноздри трепетали, не в силах совладать с дыханием. Ее лицо было свежим, как у маленькой девочки. Ресницы разомкнулись, она увидела, что он смотрит, и оттолкнула его. Она несколько секунд не сводила с него взгляд, открыв красивый влажный рот, и вдруг повернулась и побежала. Остановилась на тротуаре и уставилась на свои испачканные кеды. Он вышел на тротуар и стал топать, обивая с ботинок комки земли.
— Есть салфетка? — спросил он.
— Влажная.
— Все равно.
Она достала из сумочки салфетки. Он нагнулся и стал очищать ее кеды.
— Спасибо.
— Что за выходки? — сказал он с улыбкой, когда поднялся.
— Это… несерьезно.
Он засмеялся.
— Ладно. Все нормально. Пошли гулять.
Он выставил локоть, предлагая взять его под руку, но она отказалась. Они шли рядом, не касаясь друг друга. Он смотрел на нее. Она уже не сердилась, но выглядела смущенной.
— Хватит дуться, — сказал он.
— Ты сумасшедший.
— Это ты виновата, ты сводишь меня с ума.
Она покраснела. Он хотел взять ее руку, но она не дала. Несколько минут они шли молча.
— Почему ты ведешь себя как ребенок? — сказала она, наконец.
Вопрос был до смешного нелепым. Зудин рассмеялся.
Они пришли на смотровую площадку. Ольга положила руки на гранитные перила и посмотрела вдаль. Налетел ветер, растрепал волосы. Она обняла себя за плечи и зябко поежилась. Вязаная кофта была теплой, но не защищала от ветра. Столько женственности было в ее озябших плечах, сильных и хрупких одновременно.
— Холодно? — спросил он.
— Здесь всегда ветрено.
Он обнял ее, закрыл собой от ветра, взял ее похолодевшие руки в свои.
— Ты сказал, что тебе не нравится Москва-Сити. Смотри, вон Москва-Сити, маленький островок, а все остальное — Москва, такая же, как и раньше.
— Москва — там, далеко, а ты — рядом. — Он убрал с ее щеки темную прядь, завел за ушко с маленькой аккуратной сережкой, и поцеловал в щеку. — Не хочу думать ни о чем кроме тебя.
— Не надо, — поежилась она. — Здесь люди.
— Здесь ты…
Он лепил на ее кожу поцелуи как лепестки, она больше не сопротивлялась и принимала его ласки, купаясь в них как в лучах славы, подставляя им шею, лицо. Он собрал ее волосы, поднял к затылку и поцеловал ее в пушистые волосы, потом ниже. Ей было неловко, и она закрыла глаза, чтобы никого не видеть. Она мечтала о ласках, но не представляла, что они так чудесны. Она держала его руки на животе, не пуская на грудь.