Он приехал к ней в четверг утром. Она открыла дверь и смотрела на него совершенно детскими, распахнутыми настежь глазами. Она была в белой майке и домашних брюках. Темно-каштановые волосы омывали ее высокий лоб как волны с двух берегов. В эту минуту ее омытое утренней свежестью лицо казалось лицом ребенка, она бы вся казалась ребенком, если бы не кружева лифчика, проступившие через мягкую ткань майки, и если бы не мучительно женственные бедра в облегающих брюках.
— Проходи, — она открыла дверь в свою комнату.
С кухни доносились голоса родителей, из комнаты — бабушкин храп. Она закрыла за ним дверь. Он стал посреди комнаты, сияя от радости, впился в нее голубыми глазами-присосками.
— Оль, родители не будут беспокоиться, с кем ты закрылась в комнате?
— Не особо. Они знают, что я не закрылась, а просто прикрыла дверь. И потом, они немного в курсе о тебе. От бабушки.
Он поднял бровь и улыбнулся, но было не самое подходящее время развивать эту тему. Он положил на стол конверт.
— У меня хорошие новости, — сказал он.
Она вскинула на него глаза и выпрямилась. Он видел, как неподдельно она рада за него.
— Счета разблокировали.
— Поздравляю! Я очень рада.
— Ольга, меня переполняет чувство благодарности за то, что ты не осталась в стороне в такой непростой для меня момент.
— Не осталась в стороне — это громко сказано.
— Не громко, а как есть.
— Я рада это слышать. Но пятьдесят тысяч вряд ли бы что-то изменили.
— Разве дело в деньгах? Я нашел в тебе друга. Вот что главное. Когда идешь ко дну, люди предпочитают повернуться к тебе спиной. Мало таких, кто готов протянуть руку. Уж я это знаю, поверь.
Он крепко обнял ее, поцеловал, прижал к себе и зажмурился от удовольствия, чувствуя упершиеся в него два упругих холма. Она ответила на его поцелуй и отстранилась.
— Родители дома.
Он загадочно улыбнулся.
— У тебя есть загранпаспорт?
— Есть.
— Отлично! Он срочно нужен.
— Зачем?
— Мы летим на отдых.
— Какой отдых? — она опешила.
— Незабываемый.
— С ума сошел? У меня сессия!
— На праздники. Одиннадцатого ты будешь за партой.
— Куда? Заграницу?
— В Таиланд.
— Ты серьезно?
— Да.
— Это невозможно! — она опустила голову, он понял, что она расстроена тем, что не может принять его предложение.
— В этом нет ничего невозможного.
— Меня не отпустят. Ты еще с родителями не познакомился!
— Познакомимся прямо сейчас. Паспорт давай.
— В Таиланд! Я тебе говорю, меня не отпустят!
— А мы не скажем, куда. Скажем, что едем на выходные в Питер.
Она растерялась, села, не сводя с него глаз.
— Чего ты так смотришь?
— Я должна знать, куда ты меня везешь.
— В Саудовскую Аравию в рабство!
— Прекрати! — она вскочила, подошла к столу и достала загранпаспорт. — Меня не отпустят.
— Пойдем, познакомишь нас.
— Сейчас?
— Я думаю, это самый подходящий момент.
— Мы же не готовились.
— С оркестром и под Мендельсона?
Он взял у нее загранпаспорт, глянул на фотографию и улыбнулся.
— Ольга Геннадиевна Павлова. Ольга Павлова — звучит.
Он спрятал паспорт в карман и взял ее за руку, намереваясь выйти из комнаты. Она испугалась.
— Дай, я хотя бы переоденусь!
— Надеюсь, родители не в пижаме?
— Папа сейчас уже должен уйти, — пробормотала она.
— Превосходно. Бабушка спит, значит, никто не помешает.
— Дай, я хотя бы предупрежу их!
— Я сам их предупрежу! — она хотела вырваться, но он держал ее за руку.
Это претило всем ее правилам. Она должна была наотрез отказаться, но не могла. Он подавил ее волю и способность здраво рассуждать, мягко, обволакивающе накатил на нее своей уверенностью.
Она семенила, чтобы не наступить ему на пятки. Она чувствовала себя как на экзамене, было страшно и некуда было деваться.
Мама сидела за столом с бутербродом в руке, и что-то с набитым ртом говорила папе, который уже стоял, собираясь уходить. Зудину показалось забавным, что они тоже в очках. Они уставились на него, застыв от неожиданности. Он ступил в их небольшую кухню и стал перед ними, держа Ольгу за руку, которая не могла поднять красное от смущения лицо.
— Я извиняюсь, что беспокою вас в столь неподходящий момент, — сказал он, переводя свои голубые глаза с одного на другого. — Но я больше не хочу ждать, когда Ольга наберется смелости, чтобы представить меня своим родителям.
— Что? — пробормотала Ольга, не имевшая духу, чтобы возмутиться против такой вопиющей неправды.
Мама пыталась проглотить кусок, который был у нее во рту. Папа окаменел.
— Меня зовут Роман. Мы с Олей встречаемся, — он посмотрел на нее, но она не могла поднять голову. — Я пригласил Олю на выходные в Питер. Она очень хочет поехать, чтобы немного развеяться от экзаменов, но не может, пока вы не будете знать, с кем отпускаете дочь, — он не спрашивал у них разрешения, а ставил в известность.
Ее рука стала влажной. Мама, наконец, с усилием, от которого на ее глазах выступили слезы, проглотила свой кусок. Папа продолжал напряженно молчать. Не в силах справиться с растерянностью, он тратил силы на то, чтобы сохранить лицо главы семейства.
— Это вы… это же про вас говорила мама… то есть бабушка, — пробормотала мама, жестикулируя половиной бутерброда. — Нет, не про вас… тот был ненадежным… или как она сказала?
Папа ослабил галстук и опустился на табуретку. Ольге стало жаль родителей, они вдруг постарели, и было ужасно неловко перед ними, неловко за свое счастливое лицо, за нескромную одежду.
— Вот, Геннадий Петрович, и Светлана Владимировна, — тихо сказала Ольга.
— Да, — кивнула Светлана Владимировна, и, подперев щеку куском бутерброда, покачала головой.
— Тот самый, — сказал папа, вернув себе способность говорить. — Просто теща перепутала уверенность с самоуверенностью.
— Геннадий Петрович, Светлана Владимировна, было очень приятно с вами познакомиться. Надеюсь, в скором времени пообщаться с вами подольше и поближе.
— Да, надо же по-человечески… — Геннадий Петрович сделал жест над столом. — С коньячком, так сказать…
— Антон, я совершенно растерялась…
— Роман, мама! — Ольга топнула ножкой.
— Ой, простите, — Светлана Владимировна приложилась лбом к бутерброду, покрутила головой.
— Все нормально, — улыбнулся Зудин. — Не буду вас задерживать, всем на работу, и мне тоже. Кстати, я на машине, могу подбросить.
— Благодарю, я тоже на колесах, — Геннадий Петрович поспешно поднялся и протянул руку.
Они пожали руки, глянув друг другу в глаза.
— Всего доброго. Было очень приятно познакомиться, — сказал Зудин.
В последнюю секунду Геннадий Петрович постарался сжать его руку крепче. Их растерянность была смешной. Они так и не собрались с мыслями. Он произвел впечатление, это было бесспорно.
— Они же уезжают! Хотя бы паспорт у него спроси! — донеслось из кухни, когда они уже вышли.
— Ты с ума сошла!
Когда она закрыла дверь, он обнял ее и стал целовать. Она вдруг стала покорной, ее сильные плечи стали хрупкими в его руках.
— Тебе надо собраться, — он похлопал себя по карману, в котором лежал ее загранпаспорт. — Собирайся и жди моего звонка. Пойдем, закроешь за мной дверь.
В этот же день он отвез паспорта знакомому из МИДа, который за один день мог оформить визу куда угодно, и забронировал билеты в Эйр Эмирейтс.
В пятницу, когда он приехал за Ольгой, родители уже были начеку. Зудина пригласили на кухню и усадили пить чай. Светлана Владимировна была в строгом темно-синем платье, в бусах, и села напротив, положив ногу на ногу. Геннадий Петрович многозначительно сопел. Она стала расспрашивать, взяли ли они билеты обратно, в какой гостинице остановятся. Зудину показалось, что ее очень волнует, как будет обстоять дело с местом для сна, будет ли двуспальная кровать или две односпальных. Было приятно оставить ее в этом тревожном неведении.
— Роман, дайте свой номер. Мало ли, — сказал Геннадий Петрович.
Хотя на улице было тепло, Ольга накинула ветровку. Пляжные вещи она положила на дно чемодана, сверху — кофту, брюки и шорты.