Ангелина Алябьева - Микаэль. На острие разума и чувств

Пусть больно. Пусть невыносимо врать тому, кому сердце тянется раскрыть всю правду. Но ей нужно так поступить. Ради них. Ради шанса завоевать его любовь.

Да, Микаэль, он пытается дать их отношениям имя "дружеские", но они прекрасно знают , как они далеки от этого. Как близки к тому, чего хотят они, и скоро он осознает , обязательно поймёт, что любовь невозможна без дружбы. Как только он смог увидеть в ней друга, так же примет как и ту, что готова подарить ему все. Заставит самого понять простую вещь. Они неотделимы друг от друга.

А пока нужно играть...

"Конечно, поэтому я и хотела давно прояснить все. Я не хочу, чтобы из -за непонимания наше общение оборвалось. Ты - мой лучший и единственный друг"

Последняя фраза, а губы тихо шепнули в тишину. Первый и единственный любимый.

"Я не прекращаю общение. Прости, что обидел, но лучше сразу все уточнить"

Зачем он ставит эти границы? Дружба между мужчиной и женщиной бывает только в том случае, если они воспринимают друг друга как равный пол. Если один из них безумно не влюблён…

Почему она любила его? Любила непостижимое. Любила того, кто никогда не будет с ней.

Всегда считала, что любовь — это спокойствие и безмятежность. А он, как стихийное бедствие, ворвалось в ее жизнь. Разрушение всех запретов и правил. Уничтожение принципов и сожжение собственной гордости дотла.

Разве можно любить так сильно и обреченно?

До боли.

До оголенных нервов, к которым, кажется, стоит только коснуться, и все оборвется.

Это больше, чем любовь. Глубже. Намного сильнее.

Неужели он не чувствует?

Это то, что можно разглядеть в ее глазах, когда она молчит в его присутствии. Увидеть по выражению лица, стоит услышать горячо любимый голос. Он может это ощутить кончиками пальцев, когда касается ее кожи. Услышать учащенное биение сердца, каждым ударом безмолвно вторая его имя.

Микаэль. Микаэль. Микаэль.

Взята в плен. Поставлена на колени перед собственным чувством. Не хочется и противостоять. Сопротивляться. Вставать и показывать наигранное безразличие. Потому что слишком безмерно любит…

- Сегодня ты молчаливая, - заметил Микаэль, выключив лампу. Как только яркий свет потух, Лина сморгнула, отгоняя поток размышлений. Посмотрела печально на него, отмечая, как в темно — карих глазах отразилось беспокойство. Хотелось громко закричать: «Почему ты это сделал? Почему запретил говорить о любви? Что ты наделал?»

- Я такая, как и раньше, - тихо сказала Лина, приподнимаясь и принимая вертикальное положение. - Просто сегодня настроение немного грустное.

- Почему? Почему грустишь? - вскинул черную бровь Микаэль.

- Не выспалась, - неохотно ответила Лина. - Погода мрачная, да и музыкальные ноты сегодня попадались только печальных песен.

- Мне тоже грустно, - признался Микаэль, и Лина присмотрелась к нему. Действительно, сегодня он выглядел как — то иначе. Подавленный. Широкие плечи слегка опущены, а проступающая темная щетина подсказывала, что он не бреется около недели. Сожалеет ли о разговоре три дня назад? Осознает, сколько нелепостей наговорил. Какую оплошность допустил, которая завела их обоих в тупик. Без выхода.

- Почему?

- Тоже не выспался, - последовал незамедлительный ответ, после чего Микаэль вытащил из кармана халата мобильный телефон. Уставился на экран, что — то читая.

- Можно идти? - вяло поинтересовалась Лина, намереваясь побыстрее скрыться от теплого взгляда. Только он знал, когда она искренне радуется любым мелочам. Поднимает настроение ему шутками и смеясь задорно.

Но он не знал, что ломает ее на части, делая счастливой. Это до него не доходило…

- Сегодня ты отправила мне голосовое сообщение на итальянском, - пропустив мимо ушей ее вопрос, сказал Микаэль. - Я несколько раз прослушивал, но не понял, о чем ты говорила.

- Помните, Вы тоже меня как — то спросили на итальянском, и я тоже не поняла? - поневоле на губах заиграла слабая улыбка. Вымученная, погружаясь в воспоминания...

- Quando si desidera sposarsi?

- Кушать? Я ещё не кушала, но собираюсь...

- Нет, я не это спросил, - на другой линии послышался вздох. - Когда ты хочешь выйти замуж?

- Лина, ты…- откинув голову назад, Микаэль захохотал, продолжая сжимать мобильный. Может, это она такой человек? Если ненавидеть — до последнего вздоха. Если верить — слепо и ни капельки сомневаясь. Если любить — безумно и самозабвенно, полностью растворяясь в этом чувстве. Возможно, ей надо довольствоваться тем, что есть сейчас, а не тратить драгоценные минуты на поиски чего — то большего? В поисках чудес пропустить мгновенья настоящего.

- Хочешь послушаем вместе? - лукаво подмигнул Микаэль, включая аудиозапись.

Печаль мгновенно улетучилась, как и хандра, уступая место смущению. Былой робости и потайному веселью.

За весь сегодняшний день Лина не получала от него привычных сообщений и успела уже смириться с мыслью, что Микаэль постепенно отстраняется от нее. Забывает написать и позвонить, не находя свободную минутку, как раньше, а оказывается…

- Sei vivo? - ее голос звучал слегка раздраженно, и Лина опустила глаза. Устав от бесконечного ожидания, она отправила ему первое пришедшее на ум выражение на итальянском языке. ТЫ ЖИВ? Видимо, все — таки акцент и не очень — то глубокие знания сыграли значимую роль, если он не разобрал предложение. Наверное, это и хорошо.

- И что это значит, Лина? - Издевался над ней или, правда, до него не дошел смысл?

- Я не помню, - откинул упавшую на лоб прядь волос девушка. - Я же говорила, что не сильна в этом языке.

- Похоже, я тоже начал подзабывать, - хмыкнул Микаэль. - Нам нужно повторить, а то получаются, что учим друг друга тому, в чем сами нули.

- Мне простительно, доктор Клекчани, - нарочито выделила последнее обращение Лина. Выпрямился, расправив плечи, будто воин, готовившийся к предстоящей схватке. Официально. Без сентиментальности, но с нескрываемом кокетством.

- С чего это тебе простительно? - в тон кинул Микаэль.

- Я наполовину итальянка, но вы же итальянец от мозга до костей, - подтрунила в его неповторимом стиле. Секундное молчание сменилось обоюдным смехом. Она сама не поняла, как впервые после их «выяснения отношений» по — настоящему смеялась.

- Интересно, - заключил Микаэль. - Кстати, у меня сегодня была пациентка, и я ей ставил мандибулярную анестезию. Она так бегло говорит на итальянском, что я…

- Извините, какую анестезию? - переспросила Лина. Придвинув кресло к ней ближе так, что их ноги соприкоснулись, мужчина положил руки на тонкие плечи. Мягко, но настойчиво уложил обратно. Медленно он подводил ее к тому, чтобы потайные фантазии воплотились в реальность. Соблазнял взглядом и действиями, не дотрагиваясь до тела. Принуждал забыть обо всем и вновь вернуться в прежнее состояние. Беззаботности. Лину бросило в дрожь, когда указательный палец дотронулся ее виска. Прочертил невидимую дорожку к щеке, останавливаясь на нижней губе. Магнетическая тяга. Дикая. Необъяснимая. Невероятное ощущение, передать которое невозможно.

- Вот так она ставится, - вновь повторил движения Микаэль, на этот раз задержавшись на приоткрывшихся машинально губах. Можно забыть все, что угодно, если тщательно потрудиться. Однако голос и прикосновения не сотрутся с памяти никогда.

Кажется, она сходила по нему с ума. Безумная нежность, граничащая с неконтролируемой распаляющей внутренности страстью. Сумасшествие, но только ли это ее? Или он разделит все — таки с ней безумие?

Волнение поднималось изнутри. Росло и охватывало ее настолько, что замедлить уже было невозможно.

Когда слегка затуманенные пеленой глаза девушки встретились с его горящим взором, Лина пришла к исключительно одному правильно решению.

Она будет бороться за любовь. С ним. С Микаэлем и его внутренними страхами. Вынудит обнажить душу, убирая окончательно ложь и недоговоренности.

Эмоции давно отодвинули хладнокровный разум на второй план. Вместо стремления принимать выводы, наступила другая пора. Окружить такой любовью Микаэля, что он сам признается ей. Забудет обо всех брошенных обещаниях.

Только потеря контроля ведет к принятию любви. Полностью и безгранично. Любви чужды понятия «самоконтроль и пределы». Она приложит усилия для того, чтобы привести и Микаэля к этому. Вложится по — максимуму ради него. Во имя той крошечной надежды, что еще жила в ней.