– Чего я должен тебе объяснить? – моментально раздражаясь, спросил он. – И вообще, какого черта тебя понесло к Ларисе Викторовне? Откуда ты узнала ее адрес?

– Она сама захотела со мной поговорить.

– А-а, интриги врагов… – с иронией протянул он. – Послушай, мы не должны им поддаваться!

– Рома, из-за чего Вика наложила на себя руки? – мрачно спросила Алена.

– Ну вот, снова-здорово… Я же тебе объяснял!

– Лариса Викторовна говорит, что последние годы ее дочь жила словно в аду. Ты действительно изменял Вике?

Селетин побагровел.

– Нет, я о других изменах… Конечно, за четырнадцать лет возможно всякое, но я говорю о тех случаях, когда… когда что-то серьезное! – торопливо пояснила Алена.

Селетин помолчал, глядя на нее с испепеляющей яростью.

– Я не обязан… я не обязан доказывать всем подряд, что я не верблюд, – наконец с трудом выдавил он.

– Я не «все подряд»!.. Лариса Викторовна рассказала о последнем разговоре с Викой. Вика обвиняла тебя в измене.

– Это ерунда… Она обвиняла! – с ядовитым сарказмом повторил он.

– Рома…

– Моя разлюбезная теща ничего не знала о нашей с Викой жизни! Навоображала себе бог знает чего…

– Рома, ты хочешь сказать, что Лариса Викторовна придумала все? Придумала этот последний разговор с Викой?

– Лариса Викторовна ничего не поняла! Она никогда и никого не была способна выслушать! Она слышала только то, что хотела слышать! – не выдержал, заорал он. За соседними столиками стали оглядываться. – Ладно, пошли отсюда…

Он бросил на стол тысячную купюру, схватил Алену за руку, чуть ли не силой стал натягивать на нее пальто.

– Это много, – сопротивляясь, упрямо сказала Алена. – Я здесь выпила всего одну чашку кофе…

– Ай, не будем мелочиться! – раздраженно отмахнулся он. – Пошли, пошли…

Сели в машину.

– Рома, ты матом ругаешься? – вдруг спросила Алена.

– В каком смысле? – недоумевающе спросил он. – На работе, что ли? Бывает! И даже часто… А почему ты спрашиваешь?

– Так… – пожала она плечами.

– Что, твое консерваторское образование не позволяет тебе общаться с человеком, который беседует с рабочими по матушке?.. А если они, эти рабочие, иногда, кроме этих слов…

– Перестань! – перебила Алена. – Меня не интересует, как ты со своими рабочими общаешься! Я просто так спросила!

– А что еще тебе Лариса Викторовна наговорила? Может быть, поведала, что я алкоголик, что я бил Вику, что не давал ей денег, не выпускал из дому, что я…

– Перестань!

– Алена, ты не должна была к ней ездить! – закричал Селетин. – Ты что, тоже мне не веришь? Действительно меня каким-то… Синей Бородой считаешь?..

Всю дорогу до Замоскворечья Роман пилил Алену за то, что она посмела отправиться к Ларисе Викторовне, не предупредив его.

– Ну здрасте! – в конце его монолога язвительно воскликнула Алена. – Я за каждый свой шаг должна отчитываться?.. Ты лучше сразу скажи, что мне можно делать, а что нельзя!

– Ты должна доверять мне, а не слушать всяких там…

В лифте они молчали, а потом, когда уже были в квартире, Алена заявила:

– Как тебе доверять, когда у твоей секретарши такой голосок?!

– Какой – такой? – опешил он, помогая ей раздеться.

– Медовый! Сахарный! Карамельный! Представляю, как должна выглядеть девушка с подобным голосом…

– Мы – солидная фирма! – возмутился Селетин. – Наши сотрудники должны соответствовать определенным стандартам, иначе никто не захочет иметь с нами дела… И, вообще, на будущее: Люся – замужем!

– Люся…

– Да, ее, к сожалению, зовут Люсей!!!

Алена стала вырывать у него из рук пальто.

– Ты чего? Куда?

– Я хочу уйти!

– Ну уж нет… Ты придираешься к голосу моей секретарши, а у самой – муж! Муж и жених, которых ты не стесняешься приглашать к себе в дом! Ты же запретила мне ревновать тебя к мужу, да?.. Так почему сама…

– Я с ним развожусь! – закричала Алена. – В начале следующей недели!

– Почему ты меня все время перебиваешь? – еще больше возмутился он. – Ты мне еще ни одной фразы не дала договорить! Я так обрадовался, когда увидел тебя сегодня, я даже решил – ты специально прибежала, чтобы сказать мне… – Он вдруг сбился и замолчал.

– Что сказать? Впрочем, не важно… – Алена села в кресло возле вешалки, потерла виски. – Рома, ты меня не любишь, я это знаю.

– Это ты меня не любишь! – тихо возразил он, садясь перед ней на корточки. Убрал прядь волос с ее лба. – Если бы любила, то не верила бы всем этим сплетням…

– Если бы ты меня любил, ты бы не разговаривал со мной в таком тоне, – мрачно парировала она, отведя его руку от своего лица. – Ты же меня ненавидишь! Ты смотрел на меня с ненавистью, ты кричал на меня…

– Это ты на меня кричала!

– Нет, ты! Все кафе на нас смотрело!

– Просто я к тебе неравнодушен, – нахмурившись, заявил он. – Я не могу сохранять спокойствие, когда ты обвиняешь меня в таких вещах! И вообще, глупо ревновать к сборной модели из целлулоида, силикона и акрила…

Он говорил о секретарше Люсе.

– При чем тут какой-то акрил?.. Рома!

– Что?

– Я не хочу с тобой ругаться.

– И я не хочу. – Он обнял ее, уткнулся лицом ей в живот, словно ребенок. – Давай мириться?

– Давай… – Она положила руки ему на голову. «Господи, сколько у него седых волос! Просто сердце разрывается, что он такой седой…»

– Ромуальд…

– Кто? – засмеялся он. – Как ты меня назвала?.. А ты… а ты тогда – Ёлка!

– Почему?

– Потому что – Елена. Елена, она же Ёлка, она же Ёлочка…

– Я не хочу быть Ёлкой! – засмеялась она. – Рома… Ты не обидишься, если я попрошу у тебя показать фотографии Вики? Мне хочется на нее посмотреть. Всего один раз. В последний раз!

– Зачем? – опять нахмурился он.

– Пожалуйста! – взмолилась она.

Селетин помолчал, а потом произнес с каким-то вызовом:

– У меня нет ее фотографий… Ни одной не осталось.

* * *

В один прекрасный день Серафима вздумала переклеить обои в своей квартире. Старые – с голубыми ирисами – казались ей ужасно пошлыми. И вообще, следовало хоть иногда делать в квартире ремонт…

Последнее время жажда деятельности буквально раздирала Серафиму – она мыла, чистила, гладила… Она даже рисование забросила на время. Благо после продажи последней картины («Утро над рекой») можно было на время не думать о деньгах. Покупатель попался на редкость сговорчивый, любитель пейзажей и утренней летней дымки. Видимо, зима ему уже успела изрядно надоесть…

Но ремонт Николя встретил в штыки.

Пришел поздно вечером из ресторана и обнаружил в квартире полный разгром.

– Это что такое? – сморщился он.

– Коля, я купила такие чудесные обои! Я уверена, они тебе понравятся… – Серафима обняла его, но Николя не снизошел до нежностей.

– Мне плевать. Мне на все плевать! – сердито сказал он. – Мне без разницы, какие обои будут на этих стенах! Мне до лампочки все эти обои!

– Николя…

– Послушай, ты и мебель двигала, что ли? – прошел он по разгромленной квартире.

– А что?

– Да один этот шкаф не меньше полтонны! – Он указал на громадный шкаф из мореного дуба, оставшийся после Лидии Васильевны. Лидия Васильевна, мать Серафимы, не любила современной мебели. Она считала, что та опасна для здоровья, поскольку еще долгие годы после покупки пропитывает воздух вокруг фенолом, формальдегидом, диоксидом и прочими ужасами. Новая мебель, особенно из ДСП, способна свести человека в могилу. То ли дело старая, сделанная из цельной древесины! Если там и была какая химия, то она давным-давно выветрилась! Поэтому Лидия Васильевна приобретала мебель только в комиссионках.

– Ну что ты! – засмеялась Серафима. – Он совсем не тяжелый!

На самом деле этот шкаф она сдвинула с места с большим трудом, но зато после этого почувствовала необычайное удовлетворение. Это ж от скольких калорий она избавилась разом – никаких тренажеров не надо!

– Ты спятила… – пробормотал Николя. Не раздеваясь, лег на тахту, закрыл глаза. – Есть хочу.

– Сейчас, Коленька! – просияла Серафима. Через минуту она принесла на подносе ужин.